Внешнее воздействие при образовании зарубинецкой культуры должно рассматривать на фоне событий во всех прилегающих к ее территории областях. Правда, положение несколько осложняется тем, что исследователи весьма неодинаково определяют хронологические рамки существования культуры: от двух до шести столетий[416]. Но в основном время ее появления совпадает с распространением с юго-запада фибул и датирование культуры в значительной степени сводится к датированию этих фибул. Наиболее ранние из них, видимо, относятся ко времени рубежа III–II столетия до н. э.[417].
Указанное время оказывается свидетелем ряда крупнейших катаклизмов на смежных со Средним Поднепровьем территориях. Остатки скифов отступили к Придунайской области, а частично, видимо, бежали и в северные лесные районы. Примерно в то же время происходят драматические события и на юго-западе от Среднего Поднепровья. Возникшее в 279 г. до н. э. сильное кельтское объединение на территории Фракии было в 212 г. до н. э. разгромлено фракийцами. Если скифы перед натиском сарматов отступали в основном на юг, то у кельтов не было иных путей, как в ту же приморскую часть черноморского побережья, а также — и, видимо, прежде всего — в относительно глухие северные и северо-восточные области, смежные с Фракией. Именно с конца III в. до н. э. появляется значительное количество латенских поселений в Закарпатье[418]. Несколько позднее латенский налет появляется на вновь формирующихся пшеворской и зарубинецкой культурах.
Не исключено, что некоторое движение началось и из поморских областей. Однако такое движение все-таки приходится в основном на более позднее время. Пока же и сами позднелужицкая и поморская культуры должны были принять определенное количество латенских беглецов, что, как отмечалось, нашло отражение в антропологии этого района.
Существовавшая на протяжении всего двух поколений крупная кельтская держава на Балканах не была, конечно, однородной в этническом отношении. Здесь, очевидно, сохранялись иллирийские и дако-фракийские племена. Здесь оставалось также славянское или родственное славянам население. Разгром кельтской державы вызвал передвижение и племен, ранее входивших в ее состав. Распространение латенских фибул и других кельтских или кельтского типа изделий на рубеже III и II вв. до н. э. как бы указывает направления, по которым передвигались отдельные племена или остатки разгромленных групп. Судя по характеру зарубинецких погребений, собственно кельты на эту территорию не проникали: у кельтов был смешанный обряд погребения, а у зарубинцев и у милоградовцев — трупосожжения. Но Киевское Приднепровье может составить и исключение. Здесь латенского типа изделий относительно больше, появляются они раньше, чем в северной части ареала, и наряду с трупосожжениями здесь спорадически встречаются трупоположения. Удельный вес их небольшой, и они не представляют компактной группы[419]. Независимо от того, были ли они скифами или кельтами, они теперь сами искали защиты у местного населения или у племен, недавно им подвластным, а теперь отступавшим на новые территории.
Зарубинецкая культура, по выражению П.Н. Третьякова, «отразила все то новое, что принес в Европу «второй (средний) железный век», наиболее ярким выражением которого была среднеевропейская кельтская (латенская) культура»[420]. Еще до прихода зарубинцев на этой территории (в частности у милоградовцев) наблюдались изменения в общественном укладе, все более отдалявшие их от соседних балтских племен, остававшихся на стадии «периода поселений-городищ». Теперь это различие заметно усилилось.
Не вполне ясен характер взаимоотношений пришельцев с местным населением. Автохтонисты обычно подчеркивают элементы преемственности, причем в разных местах новая культура приобретает различный оттенок именно под воздействием субстрата. П.Н. Третьяков, напротив, полагал, что скорее всего милоградовцы были вынуждены покинуть свои поселения и городища в результате военных поражений»[421]. Процесс этот, по мнению автора, растянулся на ряд поколений, поскольку зарубинецкий слой на милоградских городищах появляется в южных районах гораздо раньше, чем в северных.
П.Н. Третьяков предположил, что милоградовцы отступили в район Днепро-Деснинского междуречья. Вероятно, в какой-то степени так и было. Но основная (во всяком случае значительная) часть населения осталась на месте, поскольку племена обеих культур в течение длительного времени жили чересполосно. Значительное сходство в облике их культуры и погребального обряда позволило О.Н. Мельниковской высказать предположение, что и по языку эти племена были родственными, причем язык этот нет оснований связывать с балтами. Автор склонна признать их славянами, но окончательное решение вопроса справедливо поставлено в зависимость от атрибуции зарубинецких племен[422].
Все исследователи отмечают и такие черты, которые характеризуют культуру в целом. Очевидно, в результате довольно длительной борьбы пришельцев и автохтонного населения сложилась новая этносоциальная структура. Основное содержание этого процесса, видимо, верно определил П.Н. Третьяков[423].
На территории зарубинецкой культуры происходил распад патриархально-общинных отношений и шло становление новой организации, каковой в этих условиях мог быть союз племен или даже ранняя государственность.
Важной особенностью зарубинецких и пшеворских поселений являлось то обстоятельство, что они были неукрепленными. В ранний период существования культуры для жилья выбирали малоудобные, но легче защищаемые высокие отроги оврагов или мысы на речных берегах. Укрепленные городища сохранялись в пограничных районах Среднего Поднепровья. Но по мере утверждения новой культуры на всей территории население спускается в более удобные для жилья долины. Это было возможно только при условии, что какая-то организация брала на себя функции защиты населения от возможных нападений извне и изнутри, со стороны других племен или родов. Небольшие однокамерные жилища свидетельствуют о том, что ячейкой нового общества являлась малая семья. Поселения состояли из довольно значительного количества таких домов, чем они также отличались от предшествовавших им небольших городищ. Новая община была, очевидно, уже не кровнородственная, а соседская, поскольку складывались эти общины из относительно разнородных элементов (пришлых и местных). Здесь заметно проявляется качество, которое будет на протяжении многих веков отличать славянство: территориальная община и способность легко ассимилировать иноязычные племена. Но столкновение племен вело и к социальному расслоению, которое сближало племенные верхушки и противопоставляло их основной массе рядовых соплеменников.
Интересным памятником высокой общественной организации в Среднем Поднепровье являются так называемые Змиевы, или Трояновы валы. Сооружение оборонительных валов — явление довольно распространенное в Древнем мире. Тем не менее таким фактам обычно придавалось особое значение древними авторами, и всякий раз их появление было связано с чрезвычайными обстоятельствами. Еще Геродот упоминает киммерийские укрепления[424]. Таковым является вал, возведенный киммерийскими племенами Восточного Крыма в связи со скифским вторжением. Этот вал на протяжении столетий ограждал местное земледельческое население от кочевников[425]. Сооружали валы также древние римляне, особенно в последний период существования империи. Так, видимо, в III–V вв. были насыпаны тоже Змиевы, или Трояновы валы в Румынии и Молдавии[426]. Валы эти использовались дважды: в одном случае для обороны южных земель от нападений северо-восточных соседей, в другом — для обороны северо-восточного населения от нападений с юго-запада. В результате рвы, сопровождавшие валы, имеются и с той и с другой стороны. Сооружали валы и кельты, и A.A. Шахматов полагал, что именно у них славяне заимствовали само слово «вал»[427]. В 512 г. была построена часто упоминаемая в византийских источниках «длинная стена», прикрывавшая подступы к Константинополю[428].
Земляные валы оказывались почти непреодолимым препятствием для кочевников. Как минимум необходимо было сделать в валах проходы для конницы. У оседлого населения появлялось необходимое время для организации обороны. Насколько это было эффективно, видно хотя бы из того, что киммерийский вал в Восточном Крыму в течение многих веков разделял скифов-кочевников от земледельческого населения (в послекиммерийское время таковыми были меоты и синды).
Остатки Змиевых-Трояновых валов в Приднепровье сохраняются до сих пор. Еще В. Антонович обратил внимание на то, что «географическое расположение валов и положение сопровождавших их рвов указывает на то, что валы возведены были для защиты от кочевников той территории, в центре которой лежал Киев»[429]. Автор отметил примечательную их особенность: они составляют пять концентрических линий. Самая длинная линия проходит вдоль реки Роси. Начинаясь недалеко от устья, она идет мимо Корсуня к Белой Церкви, пересекает приток Роси Каменку, переходит на Раставицу, затем поворачивает к северу, достигая южнее Радомысля берегов Тетерева. Вторая линия идет от Триполья по реке Красной, третья также от Триполья по правому берегу Стугны, четвертая по ее левому берегу. Пятой линией Антонович считал полукруг у Киева в 18–20 км радиусом[430].
