Тут меня ребята с ходу и прозвали архангелом Гавриилом. О полученном задании докладываю комроты Науменко и политруку Гилеву. Прошу выделить мне помощника. А они отвечают: выбирай сам.
— Василий Воскобойников прозвал меня архангелом Гавриилом, — немного подумав, ответил я. — Пусть он и будет помощником архангела.
Мы прошли вдвоем метров двести к Любцам. Здесь никто не работает, траншеи уже готовы. Ползем по одной из них в сторону немцев. Чтобы пустая труба не бренчала, Воскобойников затолкал в нее попавшийся под руку растерзанный рукав ватника. Его, видимо, бросили здесь санитары, перевязывая раненого.
Натыкаемся на занесенные снегом остатки деревянной постройки, сохранилось всего три-четыре венца. Забираемся внутрь, и по развалинам печки с каменкой определяем: была крестьянская баня. Труба повалилась и служить ориентиром не может, полог снега выше верхнего венца… Пожалуй, лучшей «трибуны» для выступления не найти.
Вырыли мы в снегу глубокие ячейки. Я — в одном углу бани, Воскобойников — в другом. В ожидании минометного обстрела хоть немного рассредоточились.
— Смотри, Вася, в оба! — шепотом говорю своему напарнику. — Я могу увлечься, как глухарь на току, и не заметить, если в нашу сторону поползут немцы.
На левом фланге, у Любцов, перестрелка приутихла. Выгодно это мне или нет, пока оценить не могу. Слышимость передачи будет лучше. А хуже то, что немецкие пулеметчики и минометчики смогут уделить мне больше внимания.
Впереди на пугающе близком расстоянии взлетают осветительные ракеты. Отчетливо слышны выстрелы из ракетниц. Пора! Команду мне никто не подаст, надо начинать самому. Извлекаю из зева мегафона тряпичный кляп, поудобнее кладу трубу на верхнее бревно… И вдруг с досадой замечаю: дрожат руки. Этого еще не хватало! Может, и в голосе будет чувствоваться дрожь?
Почему дрожат? Неужели от страха? Сам себе нахожу оправдание: нет, не от страха, от волнения. Шутка ли сказать, впервые вступаю в контакты с немцами!
Уже хотел было приложиться к трубе, но вовремя спохватился. Сообразил, что на тридцатиградусной стуже губы вмиг примерзнут к жести. Сбросив варежки и перчатки, погрел между ладонями суженный конец трубы.
Наконец-то — окончательно готово! Начинаю!
— Ахтунг! Ахтунг! Ахтунг! Внимание! Внимание! Внимание! Солдаты и офицеры 126-й пехотной дивизии!
Вступление согласовано с комиссаром. Это он сообщил мне, какая немецкая часть засела на мясноборском участке фронта. К счастью, я знал, как по-немецки «пехотная дивизия» — «инфантерuдивизиoн». Это слово нашлось в моем куцем словарике. Вспомнилось мне, что когда-то в русской армии было воинское звание — генерал от инфантерии.
Прокричал предложений семь-восемь… Как странно звучит мой голос! Вряд ли его узнали бы мои родные и самые близкие знакомые. И вдруг впереди: та-та-та, та-та-та! Над головой просвистели пули. Значит, пулеметные очереди адресованы нам. Но затем наступила пауза — и я благополучно закончил первый круг «земтицких чтений».
Начинаю еще раз. Ахтунг! Ахтунг! — и так далее. Где-то за передними траншеями немцев раздался хлопок — глухой, но более сильный, чем выстрел из ракетницы. Тотчас же над нами пронеслась мина и с перелетом в десятка полтора метров бессильно чавкнула в глубоком снегу. И еще несколько мин — туда же.
А как там мой напарник? Какие мудрые мысли приходят ему на ум в такой необычайной обстановке? Быть может, струсил, растерялся?
— Вася! Как ты там? Живой?
— Покеда — живой, — слышу ответный довольно бодрый шепот. — А что дальше будет — у ротного писаря узнаем.
Ротная мина по сравнению с крупнокалиберной полковой выглядит игрушечной хлопушкой. Но все же, если такая «безделушка» угодит в мое снежное лежбище, мне, как говорится, придется переместиться в мир иной и выполнять свои архангельские обязанности в надзвездных эмпиреях.
Воспользовавшись еще одной паузой, заканчиваю повторное чтение текста и с ходу начинаю в третий и последний раз:
— Ахтунг! Ахтунг! Ах…
Опять шмякнулась мина. На этот раз впереди и очень близко от нашего убежища. Меня даже осыпало ошметками снега. Последующие мины этой серии тоже легли с недолетом. Перелет, недолет — теперь надо ждать «вилки». Взмахом руки подаю сигнал Василию, переваливаюсь через бревна и по траншее быстро уползаю в тыл. Слышно, как позади чавкают мины третьей серии. Очень возможно, они и угодили в наше «четырехугольное яблочко».
Третья рота уже волновалась за нашу судьбу. Лейтенант Науменко хотел было послать вслед за нами двух-трех автоматчиков. Когда наши ребята увидели, что мы целы и невредимы, вовсю посыпались шуточки. Опять стали склонять на все лады архангела Гавриила и его адъютанта Васю. А мы, естественно, отшучиваемся. Я рассказал, с какой площадки вел беседу с гитлеровцами,и добавил:
— Никогда не думал, что в бане без печки и крыши может быть так жарко!
А Философ пришел к следующему глубокомысленному выводу:
— Во время оно начинающих проповедников забрасывали камнями. А ныне слушатели шпуляют в них минами.
Впоследствии, когда я стал более или менее опытным рупористом и радиосолдатом, обнаружил в моем первом сеансе у Земтиц две грубые методические ошибки.
Первая. Время от времени надо поворачивать мегафон вправо-влево. Эти простые манипуляции вводят вражеских минометчиков, артиллеристов, пулеметчиков в заблуждение: им кажется, будто источник звука перемещается.
Вторая, еще более существенная, ошибка. Рупорист или диктор радиоустановки ни в коем случае не должен обнаруживать своего волнения или испуга. Пусть над самой головой свистят пули, пусть рядом рвутся мины — ты не подавай виду, что тебе страшно, продолжай читать текст спокойно и уверенно. Срывы в голосе, заминки, несвоевременные паузы помогают опытным вражеским пулеметчикам и минометчикам корректировать огонь.
Конечно, одного знания этого правила совершенно недостаточно. Чтобы стать полным хозяином своих нервов, необходима практика, тренировка.
Трехтонный граммофон
Спустя часа два после моего выступления в районе Земтиц появилась необычного вида машина: грузовик Зис-101, переоборудованный в крытый, обитый жестью фургон. Наверху два нацеленных вперед рупора. Скоро выяснилось, что это приехала из Малой Вишеры агитмашина политотдела 2-й ударной армии. Ее обслуживает команда из трех человек: начальник, он же диктор, — молоденький лейтенант в новеньком кремово-белом полушубке, радиотехник и шофер.
Лейтенант разъяснил нам, что агитмашина называется мощной говорящей установкой, короче — МГУ. Есть еще окопные говорящие установки — ОГУ. Их носят в заплечных ранцах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
