Лейтенант разъяснил нам, что агитмашина называется мощной говорящей установкой, короче — МГУ. Есть еще окопные говорящие установки — ОГУ. Их носят в заплечных ранцах.
Лейтенант облюбовал было опушку рощи в секторе, где лыжники рыли снежные траншеи. Однако наше командование не разрешило. Дескать, огонь противника , может сорвать подготовительные работы штурмовых групп. Машина переехала влево и заняла рабочую позицию на стыке между Земтицами и Любцами. Примерно . в километре от передовых немецких траншей. Ее мощные рупоры обеспечивали слышимость до пяти километров.
Передача началась с информации о позорном бегстве гитлеровских полчищ из-под Москвы, о провале блицкрига. Затем диктор рассказал о положении на Волховском фронте. Советские кавалеристы, танкисты, лыжники уже в 60—70 километрах западнее Волхова. Любино Поле, Земтицы, Любцы — в глубоком тылу. Сопротивление бесполезно, сдавайтесь в плен. Мы не расстреливаем пленных, геббельсовская пропаганда — наглая клевета…
Поначалу фрицы огрызались пулеметными очередями. Видимо, для того чтобы заглушить передачу. Затем начали обстрел из батальонных минометов. Однако диктор мужественно закончил чтение текста и «на закуску» включил музыку. Под аккомпанемент разрывов мин зазвучали штраусовские вальсы.
Наконец машина, целая и невредимая, укатила в сторону Мясного Бора. Я с восхищением смотрел ей вслед. Вот это — да! Не то, что моя жестянка. Действительно — мощная установка. Лейтенант еще с гордостью говорил о ней: моя звуковка. Мне бы на такой поработать!
Однако многие лыжбатовцы, а также соседи-пехотинцы моих восторгов не разделили. Попытки взывать к рассудку и совести заклятых врагов они расценили как явно безнадежное дело. Машину с рупорами прозвали «кричалкой», «трехтонным граммофоном», а мой мегафон — «пустоговорильной трубой». Когда политработники употребляли выражение «проводить работу по разложению войск противника», некоторые скептики язвительно шутили:
— И рупористы, и те, что на машине с громкоговорителями разъезжают, все это артель «Напрасный труд». Мы-то на практике убедились, что гитлеровцы разлагаются только в земле.
Да, в феврале сорок второго еще рановато было ждать от нашей пропаганды сиюминутной отдачи. У гитлеровцев еще не прошло опьянение от успехов первых месяцев войны, отдельные неудачи они считали временной заминкой. Добровольные сдачи в плен были еще большой редкостью.
И все же поставим себя на место солдат и офицеров вермахта, окруженных в приволховских деревушках. Получив от нас правдивую информацию о положении на фронтах и сопоставив ее со своим отчаянным положением, они не могли не задуматься. Наши передачи приучали их критически относиться к геббельсовской пропаганде.
И еще. Любое большое дело обычно начинается с чего-то малоприметного, на первый взгляд, незначительного. Теперь вряд ли кто станет оспаривать тот факт, что наша пропаганда среди войск противника внесла весомый вклад в дело победы над гитлеризмом. Но эта большая, сложная и кропотливая работа требовала опыта, материальной базы. Нужно было воспитать кадры, обеспечить спецподразделения радиоаппаратурой и транспортом…
С этой точки зрения мое выступление с рупором у Мясного Бора и сеанс машины МГУ в морозную февральскую ночь сорок второго года представляются мне событиями весьма значительными. Это были первые робкие шаги новой разновидности политработников нашей армии. Их впоследствии назовут «радиосолдатами».
Боевое крещение
По приказу из Малой Вишеры наш лыжбат на двое суток задержался у Мясного Бора. Помогал частям, ведущим бой, расширять участок прорыва, передвигать левую верею к югу.
Необстрелянных ополченцев, еще не побывавших в кровавых сечах ратников летописцы времен Дмитрия Донского называли «небывальцами во бранях». Так вот мы, лыжбатовцы, до сих пор были такими «небывальцами». Наконец у Мясного Бора приняли боевое крещение.
Штурмуем полузанесенные снегом деревушки. С виду — пустяк, заурядные сельские избы, овладеть которыми как будто можно без особых усилий. Но внешнее впечатление очень и очень обманчиво.
Перед избами простирается абсолютно голая снежная полоса шириной в двести, триста и более метров. Все, что мешало обзору, немцы убрали. Деревья, в том числе и плодовые, спилили и использовали для укреплений. Бани, сараи и другие хозяйственные постройки разобрали, сожгли. Даже плетней и заборов не оставили.
На подходе к избам — минные поля, обычные проволочные заграждения, спираль Бруно. За ними траншеи полного профиля. Они ходами соединены со вторыми и третьими рядами траншей. Между избами притаились доты и дзоты, пулеметные точки. Да и сами избы представляют собой серьезные узлы сопротивления. В этих краях во многих из них есть так называемые подызбицы. Что-то вроде нулевого этажа. В отличие от подвалов в них имеются расположенные над самой землей невысокие оконца. Немцы укрепили эти подызбицы, вместо оконцев устроили амбразуры. Пока тихо, находятся наверху, в комнатах. Спят на мягких перинах, жарят, варят, режутся в карты. А лишь почуют опасность — одни бегут по ходам сообщения в доты и дзоты, другие спускаются в подызбицы.
Надо бы хорошенько пробомбить засевшего в деревнях противника, но наши самолеты здесь — редкие гости. Надо бы покрепче врезать по фрицам из артиллерии, из крупнокалиберных минометов. Но из-за ужасного бездорожья, из-за сильных снежных заносов артиллерийские и минометные подразделения и части застряли в пути. А те, которые уже здесь, на голодном пайке. Но ждать нельзя. Сверху нас подстегивают строгими и сверхстрогими приказами: давай, давай, давай! Мы и сами понимаем, что промедление грозит срывом всей операции.
Успех 172-го ОЛБ в первом бою, у Мясного Бора, оказался очень скромным: мы помогли «славянам» выбить немцев из половины деревеньки Земтицы. А потеряли десятка полтора убитыми и вдвое больше — ранеными. Скончался от тяжелой раны запевала третьей роты Саша Белов…
Очень скоро суровая фронтовая действительность заставит нас по-иному оценить наш первый бой. Мы поймем, что дорогая плата за земтицкие избы была вполне оправданной. Из Любиного Поля, Земтиц, Любцов, Крутика и других соседствующих с Мясным Бором селений засевших фашистов надо было выбивать во что бы то ни стало, любой ценой. Именно здесь гитлеровские дивизии захлопнут мясноборские ворота, и тогда в «Любанской бутыли», «долине смерти» счет наших погибших воинов пойдет не на десятки, а на сотни и тысячи.
От Мясного Бора к Ольховке
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
