Многое изменилось за девять лет, то есть с первых встреч Екатерины с канцлером, когда она приехала в Россию. Тогда Бестужев видел в Екатерине пешку в руках профранцузской партии при императорском дворе, молодую и опасную, развитую девушку, и потому выступил против того, чтобы она стала великой княгиней. Теперь он видел в ней умную и полезную политическую союзницу, проницательную не по годам благодаря прекрасной начитанности и острой наблюдательности. Союзницу, которая оказалась в затруднительном положении из-за неудачной беременности. Канцлер тоже нуждался в сторонниках. Он цеплялся за свой пост изо всех сил, ведь императрица в лучшем случае отвечала ему сдержанной любезностью, а ее теперешние фавориты Шуваловы делали все, чтобы добиться его отставки.
В случае смерти государыни Бестужёв попал бы в зависимость от милости преемника, а если им будет Петр, тогда Бестужеву надо загодя позаботиться о поддержке со стороны жены великого князя, которая станет весьма влиятельной силой. Канцлеру так же, как и великой княгине, было ясно, что они нужны друг другу, а поэтому он делал шаги к сближению.
Бестужев охотно предоставил Екатерине и Сергею свою помощь и протекцию, вступив в «очень близкие отношения с нами, — как писала Екатерина, — но так, чтобы об этом не знал никто». В течение всей зимы, пока придворные растрачивали себя на балы и маскарады, мелкие соперничества и любовные похождения (Николай Чоглоков пустился в очень рискованное предприятие, пытаясь соблазнить болевшую императрицу, в то время как его жена, Мария, закрутила роман с князем Репниным), Екатерина встречалась с Бестужевым и исподволь втягивала его в свой круг.
В ту зиму устраивалось много развлечений: катание на салазках по льду, санные прогулки, катание на санках с горок и на коньках по замерзшим озерам и прудам. Случилась одна дуэль, чуть было не закончившаяся смертельным исходом. Немало было и других происшествий.
В Москве часто вспыхивали пожары. Екатерина вспоминала, как она смотрела из окна дворца и видела одновременно в разных концах города три, четыре, а то и пять пожаров. Во время паломничества в один из близлежащих монастырей императрица чудом избежала гибели или серьезного ранения: в главную церковь ударила молния, и потолок рухнул. К счастью, Елизавета перед этим ушла из храма и молилась в маленькой часовне, расположенной неподалеку.
У государыни появилось новое увлечение. Когда один из ее камер-юнкеров сошел с ума и стал изрыгать пену изо рта и буйствовать, она передала его доктору Борхаву и поручила тому поместить несчастного в особую комнату во дворце. С той поры стоило Елизавете услышать о ком-нибудь, пораженном той же болезнью, как она приказывала доставить этого человека во дворец — так составила небольшую коллекцию сумасшедших. Тут были: майор Семеновского полка, который путал персидского шаха с Богом, два гвардейских офицера, потерявших разум, монах — наверное, религиозный фанатик, — который отрезал себе бритвой половые органы, и несколько других. Больше всех императрицу интересовал майор-семеновец, который во всем остальном казался вполне разумным. Елизавета решила вывести его из-под попечительства Борхава и передать священникам. Последние объявили, что в майора вселился бес, и попытались изгнать нечистую силу с помощью ритуала, на котором присутствовала императрица. Она очень огорчилась, поскольку майор продолжал упорствовать в своем заблуждении.
Кое-кто говорил, что и великому князю место в императорском доме умалишенных. Он пил еще больше, чем прежде, нещадно колотил слуг и жил в своем собственном полудетском мире. Он держался отчужденно по отношению к Екатерине, постоянно жаловался на нее и оскорблял, и все же зависел от супруги, потому что она помогала ему управлять Голштинией и ставить на место зарвавшихся слуг. Его раздражало, писала Екатерина, что он не может добиться повиновения даже с помощью побоев, в то время как ей не нужно было своим слугам дважды повторять распоряжения.
Однажды Екатерина зашла в покои Петра и была поражена видом огромной крысы, свисавшей с игрушечной виселицы, установленной внутри буфета. Петр рассказал жене, что крыса совершила преступное деяние и по военным законам заслуживала казни. Она прогрызла себе дорогу в одну из игрушечных крепостей Петра и съела несколько солдатиков. Законы войны суровы, сказал Петр, они требуют, чтобы крыса была поймана, повешена и оставлена на виселице в течение трех дней в назидание другим крысам, у которых может возникнуть соблазн нанести урон воинству великого князя.
Пришла весна, и в мае Екатерина опять забеременела от Сергея Салтыкова. С наступлением хорошей погоды молодой двор переехал из Москвы в поместье Лабрицу, которое императрица недавно подарила Петру. Там был обветшалый каменный особняк, и Петр приказал пристроить к нему новый деревянный флигель. Однако эта пристройка была еще не закончена, поэтому гости спали в палатках, поставленных неподалеку.
Екатерина, казалось, совсем не берегла себя и во время второй беременности. Она жила в палатке, продуваемой сквозняками, и просыпалась еще до рассвета от стука топоров и визга пил, а дни проводила на охоте, следуя за охотниками в открытой коляске. Возвратившись через несколько недель в Москву, она долгими летними днями отсыпалась, а к вечеру была готова ехать на бал или званый ужин и не ограничивала себя, когда дело касалось яств или увеселений. Вероятно, из-за этого у нее появились сильные боли в нижней части спины. Мария Чоглокова пригласила повитуху, и та после осмотра предсказала выкидыш.
И опять Екатерина потеряла ребенка. На этот раз последствия для ее организма были тяжелыми. Зародыш вышел, но осталась часть плаценты (последа), и несколько недель жизнь ее была в опасности. От нее старались скрыть серьезность положения, но она, должно быть, догадалась, что дела плохи. Государыня, которую она редко видела, внезапно появилась у ее постели, держа в руках свои самые дорогие реликвии. С ее лица не сходило выражение глубочайшей тревоги.
Вопрос престолонаследия — и на какое-то время жизнь Екатерины — повисли на волоске, но Петр и Сергей избегали видеться с ней, да и визит императрицы оказался единственным. В московских церквах совершались богослужения, у алтарей зажигались свечи, но когда опасность миновала и великая княгиня выздоровела, о ней тут же забыли.
«В течение шести недель моего вынужденного отдыха, — писала Екатерина в своих мемуарах, — я умирала от скуки. У меня была только Мария, но она приходила редко, и маленькая калмычка, которую я полюбила, потому что она была очень приветлива и дружелюбна. От скуки я часто плакала». Дни были невыносимо жаркие, а бессонные ночи полны тревожных и горьких раздумий. Испытывая почти постоянно боль и терзаясь душевно, Екатерина жаждала внимания, освобождения от накопившегося внутреннего напряжения. Ей нужен был какой-то толчок, чтобы жить дальше. Ее, видимо, тяготил разрыв с матерью, которая после смерти Христиана Августа переехала на жительство в Париж. Екатерине запретили переписываться с Иоганной. Но изредка ей удавалось найти путешественника, который соглашался под большим секретом отвезти письмо в Париж. Точно так же какой-нибудь гость с Запада иногда доставлял великой княгине ответную весточку. Годом раньше, то есть в 1752 году, Иоганна ухитрилась прислать дочери несколько отрезов роскошной ткани из Парижа, но Мария тут же их отобрала и отдала императрице. А Екатерина от бессильного гнева чуть не потеряла дар речи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
