— Ну а если он силой заставит? — все еще сомневаясь, повторила Каджри. Она ясно представляла себе картину ссоры, но не верила в благоприятный ее исход.
— Я ему не рабыня! — продолжала Пьяри. Она гневно смотрела по сторонам, словно пыталась пронзить своим взглядом все предметы, находящиеся в комнате.
— Тебе ли с ним тягаться, — пожала плечами Каджри. — На его стороне власть.
— Я взломаю дверь и убегу!
Каджри рассмеялась.
— Чего это ты?
— Ну и сказала же ты! До сих пор вор взламывал дверь и уносил вещи, а теперь вещи сами взламывают дверь у вора и бегут от него!
Пьяри было улыбнулась, но тут же нахмурилась и покраснела.
— Нет, правда, сестра! Ну как он может тебя отпустить? Будь я мужчиной, нипочем бы тебя не отпустила. Ну и сражение разыграется!
— Я себе лицо изуродую, чтобы на меня никто не смотрел!
— А Сукхрам, думаешь, захочет смотреть?
— Не захочет? — Пьяри побледнела.
— Что он, из другого теста, чем все мужчины?
— Нет, Каджри, нет, у него другое сердце.
— Может быть, ты и права. Но только если мы стремимся найти не такого, как все, почему бы и ему не искать себе красавицу?
И они обе рассмеялись.
— Ну а если б он был урод? — спросила Пьяри.
— Разве Всевышний не создал уродливых женщин? — ответила Каджри.
— А ты гордишься своей красотой? — спросила Пьяри.
Каджри искоса посмотрела на нее, но промолчала.
Что она могла сказать?
Неожиданно в комнату вошел Рустамхан.
Пьяри подобрала одежды, приняла небрежную позу, а затем вопросительно посмотрела на вошедшего.
— Я слышал здесь голоса, — сказал Рустамхан. — С кем ты разговаривала? — Он оглядел комнату.
Каджри по установленному обычаю быстро накинула на голову конец покрывала, но Рустамхан успел разглядеть ее лицо.
— Кто это? — спросил он, не отводя глаз от Каджри.
Каджри не опустила головы, как этого требовало приличие. Придерживая конец покрывала двумя пальцами, она наблюдала сквозь них за Пьяри и Рустамханом. Хотелось получше рассмотреть человека, которого так ненавидела Пьяри.
— Ее зовут Каджри.
— Кто она, я спрашиваю.
— Моя саут[50], — решительно произнесла Пьяри.
Рустамхан смутился. Значит, Пьяри до сих пор считает себя женой Сукхрама, словно его, Рустамхана, не существует!
— По отношению к Сукхраму или ко мне? — съязвил он.
— Взгляни на себя в зеркало, — зло ответила Пьяри.
Ее ответ окончательно смутил Рустамхана.
— Ну вот, ты и рассердилась, — произнес он растерянно. — Я же пошутил.
— Ты еще вздумал шутить со мной! — передернув плечами, оборвала его Пьяри.
Бросив хмурый взгляд на Каджри, Рустамхан повернулся и ушел. Эта женщина умела бить в самое больное место. Он как никогда понял, что Пьяри, не в пример другим, ни за что не признает его превосходство, его власть. Женщина никогда не подчиняется мужчине. Она может уважать его, о нем заботиться, ценить его, если он умный и ученый человек, но всегда будет пытаться поставить себя на одну доску с ним и не признает его превосходства. И уж никогда не простит мужу вольностей с другими женщинами. Раздосадованный Рустамхан решил отомстить Пьяри.
— Ишь разохотился, одной ему мало! — возмутилась Каджри, когда Рустамхан ушел.
— С чего ты взяла?
— А ты разве не заметила, как он на меня глаза пялил?
— Ну, не такая уж ты красавица, чтобы на тебя засматриваться.
— Что ж, я и понравиться не могу?
В сердце Пьяри кипела ненависть. «Негодяй, какой подлец!» — возмущалась она. Пьяри и раньше знала мужчин, которых привлекало только ее тело. Но хоть иногда в них проскальзывало сострадание и человеческое участие. А этот? В нем ничего не осталось человеческого. Не боится ни бога, ни совести! Никто ему не указ, ничто его не может обуздать. Насмешливый тон Каджри задел ее за живое. Никто не понимает, как жестоко она обманулась! Она пришла сюда, чтобы отомстить своим обидчикам, но чего она добилась? Ничего! Живет здесь, как в тюрьме, связана по рукам и ногам. С каким ничтожеством связала она свою судьбу!
— Ты обиделась? — спросила Каджри.
— Нет. — Пьяри пыталась отогнать мрачные мысли.
Каджри внимательно смотрела на нее. Так прошло несколько долгих минут. Наконец Пьяри нарушила молчание.
— Поешь что-нибудь? — спросила она.
— Нет, не хочу, — отказалась Каджри.
— Может быть, приготовить бетель?
— Не хочется.
— Тебе понравится, я научилась его готовить. — С этими словами Пьяри достала ящичек с бетелем и стала приготавливать листья. Пьяри с такой торжественностью приступила к делу, что Каджри подумала было, что она просто подражает женщинам из богатых домов, но она тут же отогнала эту мысль.
— Может быть, лучше не надо? — нерешительно проговорила она.
Пьяри положила на лист немного извести и стала выбирать каттха[51]. В тон Каджри она неопределенно буркнула «у-гу» и засмеялась. Каджри покраснела.
— Ну вот. Пожалуйста! — Пьяри протянула Каджри свернутый лист.
Каджри взяла бетель и низко поклонилась. Церемония вошла у нее в привычку. До этого она всегда получала бетель из рук человека более высокой касты, и поэтому ей приходилось всегда почтительно благодарить.
— Ну что же ты? — спросила Пьяри, видя, что Каджри никак не решается положить бетель в рот.
Каджри неуверенно произнесла:
— А если он рассердится?
Наконец-то Пьяри догадалась, что она говорит о Сукхраме, но и теперь она не могла понять Каджри. Ей все казалось, что та просто смеется над ней. Она подозрительно покосилась в ее сторону и спросила:
— А что он может сказать?
Каджри не выдержала.
— Он скажет: «Теперь и ты ушла от меня?» — ответила Каджри.
У Пьяри болезненно сжалось сердце. Значит, Сукхрам до сих пор не примирился с тем, что она бросила его. Но почему он сам никогда не скажет ей об этом?
— А он так говорил? — спросила она.
— Конечно, — сказала Каджри. — Еще бы! — И засмеялась.
Пьяри почувствовала, как бледнеет. Напрасно она стремилась к Сукхраму! Ей теперь нечего у него делать!
Подавленная своим открытием, Пьяри молчала. «Но и здесь я не могу оставаться. Ни за что! Это невозможно! Что ж тогда? Бежать? Но куда? Оставаться? Но гнев Сукхрама никогда не пройдет. Раньше на это еще можно было бы надеяться, но теперь, когда с ним Каджри, это пустые мечты!»
— Дай сюда! — сказала она Каджри, протягивая руку.
— Что?
— Бетель.
— Почему? — не понимая, в чем дело, Каджри отвела руку. — Так не поступают.
— Не думай об этом, — возразила Пьяри, не убирая руки. Каджри посмотрела сначала на руку, а потом в лицо Пьяри.
— Зачем?
— Ему же не нравится, когда ты жуешь бетель.
— Пьяри! Я же шутила!
Стемнело. Пьяри принесла фонарь. Стекло на фонаре было чистое, без следов копоти. Пьяри заправила фонарь керосином, подкрутила фитиль и зажгла. Комната озарилась мягким желтоватым светом.
— О, великий Рама! — изумленно воскликнула Каджри. — Как светло!
Пьяри улыбнулась.
— Хочешь такой же зажечь в своем шатре?
— А что ты думаешь, и зажгу!
— Такой фонарь дорого стоит, — засмеялась Пьяри.
Каджри взяла фонарь в руки.
— Я простая натни, — задумчиво произнесла она. — Подумать только, у меня в шатре такой фонарь! Э! Да он жжется!
— Поставь на место, уронишь, чего доброго.
— А скажи, сестра, — спросила Каджри, аккуратно ставя фонарь на место, — он и от ветра не гаснет?
— Конечно нет.
— Какая умная вещь! — вздохнула Каджри. — А сколько еще таких вещей в мире! И все не для нас. — Каджри умолкла, а потом, вспомнив о чем-то, сказала: — Два года назад я была в столице. Я видела дворец раджи, правда, снаружи. На балконе стояла рани. О-хо-хо! Такая красивая, такая нежная! Поставь меня рядом с ней, так я буду выглядеть как только что вылезшая из грязи черная буйволица рядом с белой коровой. Я видела, как возле дворца, вот в таких огромных бронзовых горшках, — Каджри широко расставила руки, — горел семицветный огонь. Я прямо застыла на месте. Так красиво было, так красиво! Ночью было светло, как днем, и свет был белый-белый, как молоко.
— Раджи — большие люди.
— Наверное, — согласилась Каджри и мечтательно воззрилась в пространство, будто до сих пор перед ней горел этот огонь.
— Каджри, как ты добилась Сукхрама?
— Да ну тебя, еще кто услышит.
— Расскажи, Каджри.
— Разве о таком спрашивают? — засмеялась Каджри.
— Расскажи.
Каджри не спешила с ответом. Пьяри задумалась.
— Тогда он был один, ты его встретила, ну дальше. Как вы познакомились? — настаивала Пьяри.
— Понравились друг другу, как же еще.
Но такой ответ не удовлетворил Пьяри.
— А потом? — настаивала она.
