— Идиот! Самый настоящий идиот! — тихо сказал он, выхватил лук из дрожащих рук брата, спокойно и уверенно вложил свою стрелу, взглянул на стоящего на коленях и истекающего брата.
Бектор не мог разогнуться, меж пальцев, сжимавших стрелу, на сухую землю вытекала яркая струйка крови и впитывалась в пыль.
— Я бы не заставил тебя страдать, — оправдываясь, сказал Темуджин.
Они с Бектором посмотрели друг на друга в последний раз. Казалось, что они не могли отвести взоры. Бельгютей стоял поодаль, неотрывно глядя на Касара. В ярком белесом свете жаркого солнца все участники и свидетели убийства казались окаменевшими.
Взгляд Бектора становился бессмысленным, на бледных губах выступила кровавая пена, струйка крови вытекла из ноздри, окровавленные пальцы крепко держали стрелу. Но, чувствуя приближение смерти, он все еще не отводил взгляда от Темуджина.
Молодой хан натянул лук, подобно лучу света стрела полетела и вонзилась в сердце Бектора. Он без звука упал лицом в землю, а потом тело его, дернувшись, легло на бок. Глаза Бектора закатились, но по-прежнему казалось, что он не желает отвести взгляда от Темуджина.
Возвратив лук Касару, Темуджин развернул коня. Жеребец раздувал ноздри от запахов крови и смерти, и он начал дрожать. Касара била дрожь, содержимое желудка вывалилось на землю. Темуджин подъехал к Бельгютею и взглянул на него сверху вниз. Тот бесстрашно смотрел в его лицо и даже слегка улыбнулся белыми губами.
— Я тоже сейчас умру? — наконец спокойно спросил он.
Темуджин долго молчал, а потом тихо ответил:
— Отправляйся со мной.
Он двинулся в путь, за ним последовал Касар. Бельгютей сел на коня, собрал весь табун и поехал за ними, сделав огромный круг, чтобы не ехать мимо мертвого Бектора.
Темуджин подгонял коня, но он совсем не походил на человека, старающегося ускакать от чего-то неприятного. Касару, смотревшему на него будто сквозь туман, он казался огромной фигурой из другого мира, прямой и грозной, за которой вился шлейф судьбы.
Глава 23
Кюрелен холодно и презрительно сказал:
— Ты должен собой гордиться. Ведь ты убил беззащитного мальчишку.
— Если бы он был таким беззащитным, я бы его не убивал, — спокойно ответил Темуджин.
Несколько мгновений Кюрелен пытался осмыслить неприятную правду, а потом к своему неудовольствию был вынужден ее признать. Он заговорил, не глядя на племянника:
— Тебе нужно было помолвить его с девушкой другого племени и таким образом от него избавиться.
Темуджин мрачно усмехнулся:
— Это заняло бы время, а у меня его нет!
Впервые очень внимательно Кюрелен взглянул на племянника и был вынужден признать: «А ведь он прав!» Он ощутил настоящий ужас, но попытался, как обычно, уговарить себя, что обладает огромным влиянием на Темуджина и если дело коснется чего-то весьма серьезного, его племянник обязательно с ним посоветуется. И вот теперь Темуджин не посчитал нужным советоваться с дядей. Это значило, что Кюрелен потерял свое влияние на него, а также то, что он совершенно не знал Темуджина. Перед ним стоял незнакомец, засевший в черной башне собственной души, куда кроме него никто не мог проникнуть.
Кюрелен был ущемлен — оказывается, он не разбирался в людях, знал о них не более деревенского дурачка. Он подумал: «Как же я ошибался! Не существует единой меры, по которой можно судить всех людей. Все люди — разные. Тот, кто заявляет, что разбирается в них, ничего о них не знает. Он — самоуверенный глупец! Все попытки понять человека кончаются разочарованием и обидой».
Он давно считал, что в Темуджине сосредоточена удивительная и угрожающая сила. Теперь он был в этом полностью уверен. Его всегда отталкивала и пугала сила, казавшаяся безрассудной, перед которой человек был не в состоянии что-либо сделать, но сейчас, глядя на Темуджина, он понимал, что в его силе содержится определенный резон, что он не действует под влиянием мгновения. Поэтому его сила казалась более ужасной. Ведь он не был безрассудно смел. Нет! Он следовал по определенному плану, и это для Кюрелена казалось самым страшным.
Он снова заговорил, но его слова звучали неубедительно:
— Уходи. Я не могу тебя видеть.
Кюрелен прекрасно понимал, что в нем сейчас говорит самолюбие, и он не может рассуждать объективно. Он горько подумал: «Я ничего не знаю».
Как только Оэлун узнала о кошмарном поступке Темуджина, она, низко спустив на лоб капюшон, отправилась в юрту матери Бектора. Бедная женщина от горя даже не могла рыдать. Когда она увидела Оэлун, то уставилась на нее воспаленными глазами, в которых не было слез. Оэлун встала перед ней на колени и, рыдая, начала целовать ее ноги.
— Прости меня за то, что я родила убийцу! — кричала она.
Караитка, простое, глупое создание, обладала тем качеством, которое не всегда присуще умникам, несчастная мать подняла Оэлун, обняла ее, а потом сказала:
— Тебе сейчас хуже, чем мне, и я утешу тебя!
Прежнюю вражду между ними смыли горькие слезы.
У бедной караитки остался ее мертвый сын, а Оэлун поняла, что лишилась Темуджина. Ей было ясно, что теперь она не сможет любить сына, как прежде, безрассудно. Она ему перестала доверять. Между ними отныне всегда будет стоять убийство, подобно кровавой тени. Она вспомнила о своей невестке и почувствовала, что та приложила к этому убийству руку. Как же Оэлун ненавидела эту молодую красавицу!
Оэлун отправилась к Темуджину. Тот сидел в юрте вместе с Касаром. От ужаса и горя она сразу постарела, и у нее был дикий вид, глаза горели ужасным гневом, волосы растрепались, грудь бурно вздымалась от неровного дыхания. Взглянув на двух юношей с презрением и возмущением, она заговорила с сыном, смотревшим на нее непроницаемым темным взглядом, холодным, как лед.
— Ты — трус и чудовище! — кричала мать. — Человек, поднявший руку на брата, да будет проклят в веках! Берегись! Бойся своей тени. Она может встать и поглотить тебя! Подумай о своем сердце, ни одно другое сердце тебе теперь не поверит. Не выпускай из рук плетку — никто больше не встанет на твою защиту. Заостри свой меч. Ни один меч не будет тебя защищать! Прикажи шаману, чтобы он оставался у входа в твою юрту, потому что злые духи придут за тобой.
Темуджин молча выслушал мать, но когда она закончила свои обвинения, легкая усмешка тронула его губы. Почему-то эта усмешка подействовала на мать, как красная тряпка на быка, но в то же время до ужаса испугала.
Наконец Темуджин обратился к ней, сказав тихо:
— Мать, отправляйся в свою юрту и успокойся. Ты слишком много болтаешь. Я сделал только то, что должен был сделать. Во мне не было зла против Бектора. Ты — всего лишь женщина и ничего не понимаешь. Отправляйся прочь!
Оэлун казалась парализованной от ужаса, она, шатаясь, пошла в свою юрту. Глаза ее ничего не видели, а губы были холодны, как у покойника. Позже мать убитого Бектора, придя к ней, долго не могла успокоить бившуюся в рыданиях противницу.
Темуджин остался с Касаром, он был бледен, но настроен решительно. Он ждал. И ожидания его не обманули — друзья один за другим пришли к нему. В том, что так случится, Темуджин не сомневался. Пришел Субодай. Он был удивительно спокоен, долго молча смотрел на Темуджина, а потом преклонил перед ним колени, поднял его руку и положил ее себе на голову, сказав при этом:
— Я буду рядом с тобой до самого конца и стану охранять тебя от врагов. Я стану твоим мечом. Я превращусь в юрту, чтобы защитить тебя от ветра. До самого конца я буду на твоей стороне!
Темуджин был страшно растроган, потому что он понимал, что выстраданная верность более всего ценится на белом свете!
Потом к Темуджину подошел Шепе Нойон. Он был бледен, но все равно улыбался. Когда Шепе заговорил, стало ясно, что он готовился к разговору, но, оказавшись перед лицом человека, чьи руки обагрила кровь брата, не сразу собрался и только продолжал улыбаться фальшивой, словно приклеенной к губам улыбкой. Потом лицо человека, обожавшего шутки и приключения, стало суровым и решительным. Шепе встал на колени перед Темуджином.
— Ты — мой хан! — не сводя с него взгляда, сказал он, и его верхняя губа поднялась, будто ему было трудно выговорить эти слова.
«Он останется мне верным, потому что понимает, что я не остановлюсь ни перед чем», — подумал Темуджин.
Затем настала очередь Бельгютея. Темуджин протянул к нему руки и сказал:
— Брат мой! Сядь рядом со мной!
Бельгютей сидел совершенно спокойно, и никто не смог бы прочитать его мысли. У него покраснели веки. Он сел слева от Темуджина, как и Шепе Нойон, приняв его защиту и благоволение. Если бы на месте Темуджина был бы кто-то другой, он до конца дней был бы смертельным врагом Бельгютея, но сейчас юноша понимал, что должен служить молодому хану.
