Дима направил луч внутрь, и разглядел сначала костяк, а затем, на том месте, где по логике должна была бы находиться голова, какой-то просмоленный сверток.
— Кажется, нашли — произнес он шепотом, который гулко прошелестел по подземелью.
У него за спиной так же шепотом восхищенно матерился Сергей-Вован.
Дима натянул на руки резиновые перчатки, и осторожно вытянул сверток наружу. Это была холстина, насквозь пропитанная смолой с чем-то тяжелым и твердым внутри. Упаковав находку в толстый кусок черного полиэтилена, и плотно замотав его изоляционной лентой, они, заперли и замаскировали вход, оставив внутри Сергей-Вована. После того, как он выбрался обратно через колодец, дрожащие от нетерпения компаньоны, тщательно упрятав в лодке драгоценную добычу, свернули лагерь и рванули в сторону деревни, чтобы разобраться с находкой свертка в спокойной обстановке.
16
Андравида
Дверь в одиночную камеру отворилась, и на пороге возник пыхтящий от натуги Ставрос, который еле удерживал обеими руками внушительную корзину, доверху наполненную разнообразной снедью.
Со вздохом поглядев на господина, который никак не отреагировал на его появление, он опустил корзину на земляной пол, разложил на свободном краю грубой деревянной лежанки сияющую белизной батистовую салфетку, и начал хлопотливо выкладывать на нее принесенные вкусности.
— Бедолагу господина Тибо позавчера похоронили, сир! — по ходу дела рассказывал он, не обращая внимания на то, что Дмитрий не обращает на него никакого внимания, — город гудит, как рассерженный улей. Нет, никто, конечно, не верит, что вы нарочно не отвели копье, но вот его высочество князь, как поведали мне его слуги, слишком уж сердит на вас с тех самых пор. Он хочет устроить баронский суд и вас, мой господин, чуть не на смерть осудить. Виданное ли дело!
— Я и достоин смерти, — все также, глядя на стену, с влажным заплесневелым пятном, произнес Дмитрий, — я убил друга, и подвел всех — герцога, Анну, своих рыцарей.
— Вот вы о чем печалитесь господин, — голос Ставроса понизился, и он перешел на свистящий шепот, — только вот что я вам скажу. Ремешок-то на вашем шлеме подрезанным оказался. Потом вспомнили, как вокруг нас двое слуг барона Каритены крутились, да что теперь докажешь. Мало того, господин, — Ставрос зашептал в самое ухо Дмитрию, — я, после того как вас в темницу отвели, времени не терял, а увидев, что дело нечисто, кинулся к слугам несчастного господина де Ту. И один из них, тот, что собирал его доспехи с ристалища, мне признался за пять ливров, что на ремешке шлема его сеньора тоже были надрезы, да такие что и не разглядишь, если не присмотришься! А на следующее утро этого слугу нашли под высокой скалой мертвого, со сломанным позвоночником. А все имущество погибшего де Ту, так как он не имел наследников, опять же достались его сюзерену, барону Жоффруа. А ваш большой шлем со следами преступления, хоть я его и передал господину Тамошу на сохранение, по дороге бесследно исчез. Господин Тамош его приторочил к седлу, а кто-то на людной улице взял, да и срезал.
При этих словах Дмитрий наконец-то прекратил пялиться в покрытую мокрицами стену и со взглядом, полным холодной злости обратился к своему, похоже что бывшему управляющему.
— Значит, это был князь? — под его взглядом Ставрос поежился, но понемногу начал приобретать свой обычный вид. Разгневанный господин нравился ему гораздо больше, чем безразличный ко всему, — значит мы с несчастным де Ту были в равных условиях, и я мог бы погибнуть точно также как и он?
— Ну еще бы, мой господин, — привычно заверещал, воспрянув духом Ставрос, — то есть, тфу… я хочу сказать, не приведи господи конечно, чтобы это были вы. Но если рассудить, то когда бы в вас копье попало, то несчастному господину де Ту в темнице было бы во сто крат хуже. Мне пришлось отдать семь золотых иперпиров из вашей казны — три начальнику стражи, и по два охранникам, чтобы они меня сюда пустили, да и то лишь на пятый день заключения. А за бедного де Ту кто бы такие деньжищи заплатил?
Словесный поток Ставроса прервали стражники. Они ворвались в камеру и вытолкали визжащего, словно выводок некормленых поросят, толстячка взашей, переругиваясь вполголоса и говоря, что узника с минуты на минуту посетит очень знатный господин.
Через некоторое время после того, как Ставрос и стражники покинули камеру, двери вновь отворились, и навстречу Дмитрию шагнул де Фо.
— Да, мой дорогой шевалье, — все также насмешливо, словно они все еще были в подземелье мосинопольского командорства, произнес он, — вот уж и в мыслях не имел, когда давал согласие покойному брату Леонарду впустить в константинопольский Дом беглого наемника, что не пройдет и нескольких лет, как в Морее о нем начнут рассказывать легенды.
— Здравствуйте, мессир, — поднялся с места при виде приора Дмитрий, — на месте князя, который устроил всю эту каверзу, я бы позаботился о том, чтобы продержать меня в этих стенах подольше. Потому что теперь он нажил себе смертельного врага.
— Ну, не кипятитесь, шевалье, — примирительно ответил де Фо, — Виллардуэна отчасти можно понять. Он зажат, как в тисках, между королем Неаполя и Сицилии Карлом Анжуйским и императором Михаилом Палеологом, и неизвестно, кто из них опаснее. Он старый человек, сильно болен и очень обидчив. Да и, положа руку на сердце, кто бы на его месте спустил твою прошлогоднюю выходку? А то, что действовал он топорно, это другой вопрос.
— Насколько я понял, — набычился в ответ Дмитрий, — вы, мессир, как всегда все сами устроили, и пришли ко мне исключительно для того, чтобы поставить меня в известность о моей дальнейшей судьбе.
— Смышлен, шевалье, — рассмеялся в ответ де Фо, и сразу же после этого его лицо стало непроницаемо серьезным, — тебя осудят на смерть. Но орден Храма не позволит казнить одного из собратьев. Чтобы не умалять честь княжеского титула, ты будешь помилован не по вмешательству ордена, а после того, как баронесса Анна перед самой казнью публично возьмет тебя в мужья.
Дмитрий вскинул лицо в сторону тамплиера. Его глаза сверкали, а ноздри подрагивали от возмущения, как у норовистого коня.
— И вот тут, мой дорогой шевалье де Вази, — произнес де Фо, брезгливо подбирая полу плаща, и усаживаясь на край деревянной лежанки, — придется смирить гордыню, и в точности следовать моим указаниям. Интересы ордена для меня прежде всего. А во вверенном мне приорате интересы ордена — это мощь и слава Мореи.
Братья-рыцари Храма, хоть и имеют здесь множество владений, но, блюдя запрет на пролитие христианской крови, не воюют с греками под знаменем князя Ахайи. Чтобы не подавать дурного примера его светским вассалам, мы не имеем права никоим образом оспаривать его монарший авторитет. К тому же, сия романтическая история существенно восстановит изрядно пошатнувшуюся славу Мореи, как рыцарского государства. Виллардуэн, после нарушения вассальной присяги, данной Палеологу и несправедливости, учиненной по отношению к несчастному де Каррасу, выглядит в глазах своих подданных не лучшим образом. Репутация мудрого правителя, который помилует рыцаря по просьбе благородной дамы, ему нужна не меньше, чем тебе рука баронессы. Заезжему труверу заказана баллада о тебе, Анне, де Ту, и принце, которую после вашей свадьбы будет распевать вся Европа!
