и вовсе не имеем в виду только строго систематическую и строго понятийную систему научного мышления. Мышление понимается здесь нами в самом широком смысле слова. Здесь мы имеем в виду не только систему понятий, но даже и вообще не только область понятия. В указанной статье 1976 года мы подробно разъяснили отличие слова от понятия, и повторять этого здесь мы не будем. Кроме того, язык способен выражать и не только понятия, но и вообще любые состояния человеческого сознания, любые аффекты, любые эмоции, любые влечения и волевые стремления. Человеческий язык способен выражать собой малейшие и тончайшие движения сознания. В языке выражаются любые извилины, едва уловимые движения человеческой психики, даже любые бессознательные намеки, лишь бы они принадлежали именно человеку и лишь бы находили они у человека то или иное смысловое выражение, пусть оформленное, пусть даже и бесформенное. Везде тут важен только человек с его сознанием и мышлением, т.е. именно он превращает общеобъективный знак в специфически языковой знак.
Аксиома языковой валентности III (XXXVI). Всякий языковой знак есть акт человеческого мышления, отражающий собой ту или иную систему смысловых отношений в мыслимом им, но независимо от него существующем предмете.
Эта аксиома возникает сама собой потому, что иначе язык пришлось бы толковать как явление чисто субъективно человеческое, а когда мы говорим, что языковой знак есть акт человеческого мышления, то очень легко подумать, что под человеческим мышлением мы понимаем только одно субъективно человеческое мышление. Между тем, однако, мыслить можно только тогда, когда существует то самое, что мыслится. Если нет предмета мышления, то нет и самого мышления. Но предмет этот уже не может быть опять мышлением, так как иначе при определении мышления мы уйдем в дурную бесконечность, определяя одно мышление через другое, другое мышление через третье, третье – через четвертое и т.д. Это не значит, конечно, что само мышление не может быть предметом мышления. Но в таком случае мышление как предмет мышления уже перестает быть только мышлением, а становится какой-нибудь объективной или субъективной данностью, которая сама подвергается научно-критическому анализу.
Поэтому уже самый простой здравый смысл заставляет трактовать мышление не просто как субъективно человеческий акт, но как такой субъективно человеческий акт, который предполагает некоторого рода объективно-мыслимый предмет, хотя бы он и оказался по своему содержанию все тем же субъективным мышлением. Иначе не получится специфически языкового знака, поскольку всякий специфически языковой знак предполагает объективную для него внемыслимую данность, которая в любом случае является для него объективной данностью, а он ее только обозначает, отражает и перерабатывает.
Аксиома языковой валентности IV (XXXVII). Всякий языковой знак, отражающий ту или иную систему отношений в обозначаемом им предмете, пользуется этим отражением свободно, произвольно и уже независимо от субъективной истинности отраженной в нем предметной системы отношений, равно как и от самого мышления, актом которого является знак языка.
Эта аксиома является только естественным продолжением предыдущей аксиомы. Мышление есть отражение действительности. Но действительность развивается вполне свободно и самостоятельно, потому что все движущие факторы и причины действительности находятся внутри самой же действительности. Действительность сама себя движет и действительность всегда спонтанна. Но каким же это образом мышление, а в том числе и языковое мышление, будет отражением действительности, если оно само не будет самостоятельным, свободным, зависящим только от самого себя и, вообще говоря, спонтанным? Ведь если мышление отражает действительность, а действительность развивается сама собой, то и языковое мышление тоже развивается само собой, тоже всегда спонтанно. При изучении истории языков приходится только удивляться тому, что история слов вовсе не есть история тех реальных предметов, которые отражаются в словах.
На первый взгляд так и получается, что действительность развивается сама собой, а язык тоже развивается сам собой. На самом деле этого, конечно, нет и не может быть, поскольку, кроме действительности, вообще ничего не существует, и язык, как бы он ни относился к действительности, все равно является определенной стороной самой же действительности и поэтому в своих последующих корнях он, конечно, является не чем иным, как отражением действительности. Но тут нужно соблюдать специфику языкового знака. А его специфика заключается не только в том, что он отражает или когда-то отражал те или иные предметы, но в том, что это отражение он воспринимает творчески, все время его обрабатывая и перерабатывая, удаляясь от него и приближаясь к нему как только можно максимально, иной раз искажая эту действительность и даже нападая на нее, а иной раз и переделывая эту действительность в неожиданно новом направлении. В конце концов и это переделывание действительности человеком является не больше как развитием самой же действительности. Но только в случае неожиданных переделываний или переворотов действительность воспользовалась своим отражением в человеческом сознании, чтобы при помощи этого сознания продолжать свое развитие, хотя оно и кажется иной раз неожиданным и неопределенным при слишком высокой оценке субъективно-языковой деятельности человека.
Итак, развитие языковых знаков управляется своими собственными языковыми законами и ни в какой мере не сводимыми на законы природы. Иначе и законы общественного развития тоже нужно было бы сводить на законы естественных наук, и мы утеряли бы специфику общественного развития, и в частности такие категории общественного развития, как класс, классовая борьба, революция и реакция или бесклассовое общество, не говоря уже об утере всех тех специфических категорий, которыми отличается каждая отдельная человеческая индивидуальность.
Аксиома языковой валентности V (XXXVIII). Всякий языковой знак есть акт интерпретации как соответствующих моментов мышления, так и соответствующих моментов действительности, т.е. языковая валентность всегда есть интерпретативно-смысловая валентность.
3. Аксиома бесконечной языковой валентности.
В этом кратком обзоре основных аксиом языковой специфики невозможно обойтись еще без одной категории, которая хотя и употребляется очень часто, но у языковедов не получает достаточно ясной формулировки. Это – категория бесконечности. Общее языкознание, которое стремится установить именно самые общие законы языка, никак не может обойтись без этой категории бесконечности. Но чтобы научиться правильно и ясно понимать эту категорию, надо прежде всего поучиться именно у математиков.
В математике бесконечно малой величиной считается такая величина, которая может стать меньше любой заданной величины. Здесь прежде всего имеет значение само выражение «может стать». Оно указывает на то, что бесконечно малая величина отнюдь не является в математике величиной неподвижной и всегда постоянной. Наоборот, она совершенно лишена всякой неподвижности и, собственно говоря, является даже и не величиной, а только процессом уменьшения. Оказывается,
