Приматы – отряд млекопитающих. Он включает лори, лемуров, обезьян Старого и Нового Света, гиббонов и человекообразных обезьян.
Здесь, у горячего источника, места немного, и борьба за выживание жестока. Вот вам в миниатюре мир жесткой конкуренции, где сила – это право, а преданность распространяется только на очень узкий круг членов семьи, да и то не всегда. Как и во всех группах макак, здесь есть доминирующая семья, которой достаются самые уютные места и самые вкусные кусочки. Эту семью возглавляет самка, которой помогает самец. Самец получает определенные привилегии за выполнение силовых функций. У самки обычно есть несколько отпрысков от этого самца или предыдущих любовников. Если самец вдруг заболевает или становится слишком слабым, он просто изгоняется. Положение главной семьи в иерархии группы таково, что даже старшие члены других семей уступают даже самым младшим членам доминирующей, хотя они и могут попытаться немного их попугать, если никто не видит. Время от времени другие семьи группы организовывают тактические союзы и устраивают заговоры с целью свергнуть доминирующую семью, и, если это удается, бывшие доминанты оказываются в самом низу иерархической лестницы.
Подобные мрачные аспекты жизни японских макак, макак-резус и других видов дали повод приматологу Дарио Маэстрипьери назвать этот род живым воплощением макиавеллианского интеллекта, имея в виду книгу Никколо Макиавелли «Государь», которая считается руководством для тех, кто стремится к аморальной власти. Маэстрипьери видит определенное сходство между макаками и людьми: в обоих случаях успех нам обеспечили самые жестокие наши качества. Поддразнивая своих читателей, он пишет:
К тому времени, как люди начнут глобальную атомную войну, на Земле не останется больших обезьян, так что в Планету обезьян она не превратится. Но есть шанс, что макака-резус на тот момент еще выживет.
Описываемое Маэстрипьери поведение макак резус вполне соответствует действительности и подтверждается данными других приматологов. Даже среди членов доминирующих семейств манипуляций и махинаций достаточно, чтобы посрамить род Борджиа. Вывод Маэстрипьери: политика, построенная на грубой силе, – это и отправная, и конечная точка на пути к власти – по-видимому, подтверждает «теорию лакировки» (veneer theory), согласно которой люди, хотя и кажутся часто готовыми заботиться о вас и сотрудничать, на самом деле руководствуются исключительно собственными интересами. Но эта теория не дает полного представления ни о макаках, ни о людях в различных обстоятельствах и условиях, так что не стоит на ее основании пытаться представить наше будущее.
«Если бы матери макак помогали своим старшим дочерям, – пишет Маэстрипьери, – власть дочерей в семье увеличивалась бы по мере того, как их число росло, и в конце концов дочери бы взбунтовались против своей матери. Вместо этого мать поддерживает самую младшую дочь, уменьшая таким образом власть старших дочерей при рождении каждого последующего детеныша женского пола и обеспечивая поддержку младшей дочери в случае бунта старших…»
Отношение к приматам (отряд млекопитающих, включающий лемуров и других, в том числе человекообразных, обезьян) существенно отличалось в разное время и в разных культурах. В индуизме культ бога-обезьяны Ханумана подразумевает, что большинство индусов считают макак священными животными. В Древней Японии японских макак чтили и иногда посвящали им храмы. В Китае особенно ценили гиббонов за их красивое пение. Но в Китае и Японии, да и во многих других частях света обезьяну принято считать символом человеческой глупости. Широко распространены на свитках изображения обезьян, пытающихся выловить из воды отражение луны. В Европе и средиземноморских странах отношение к обезьянам изменялось неоднократно, что отлично описывает Рэй Корбей, как «попеременное очеловечивание и бестиализацию и человека, и обезьяны». Древние египтяне как минимум одну обезьяну, павиана, считали достойной уважения и даже присвоили ей статус священного животного. Отношение римлян было более враждебным, а европейцам в Средние века и в начале современной истории обезьяны (причем тогда не различали мартышек и обезьян) казались отвратительными или даже дьявольскими созданиями (в средневековых бестиариях обезьяны часто описываются как воплощение дьявола), выражением необузданных сексуальных влечений (шекспировский Отелло в приступе ревности кричит о «блудливых обезьянах») или символами человеческой высокомерия и глупости (слова Изабеллы в пьесе Шекспира «Мера за меру»: «А гордый человек, / Минутной куцей властью облеченный, – / Не понимая хрупкости своей / Стеклянной, нутряной, неустранимой, – / Как злая обезьяна, куролесит / У господа, у неба на виду – / И плачут ангелы»{33}).
Отношение к обезьянам начало понемногу меняться в XVII в., когда европейцы узнали о существовании обезьян, которых теперь относят к человекообразным. Схожесть их анатомического строения с человеком, очевидная у шимпанзе (которых европейцы впервые увидели в XVII в.), орангутана (в XVIII в.) и гориллы (в XIX в.), оказала сильное влияние на взгляды естествоиспытателей. Может ли существование этих обезьян служить доказательством правдивости древних сказаний о диких людях? Могут ли они, как предположил шотландский оригинал лорд Монбоддо, быть нашими близкими родственниками? Такие вопросы заставили более терпимо и благосклонно относится к обезьянам по крайней мере философов и ученых. Монбоддо, например, даже утверждал, что человека и орангутана объединяет способность испытывать стыд. Но глубоко укоренившиеся настороженность и неприязнь европейцев было не так-то легко изжить. В течение 100 лет после открытия горилл в конце XIX в. их продолжали считать злобными монстрами, хотя такое описание и противоречит истинной природе этих мирных вегетарианцев.
То, что философы XVIII в. только подозревали, Чарльзу Дарвину и следующим поколениям биологов удалось убедительно продемонстрировать: обезьяны и люди произошли относительно недавно от общего предка. Частные записи Дарвина, сделанные в 1838 г., за 19 лет до публикации «Происхождения видов», суммируют его теорию и следствия из нее: «Происхождение человека теперь доказано… метафизика должна процветать… Тот, кто понимает павиана, делает больше для метафизики, чем Локк…» Как и многие записи, сделанные на скорую руку лично для себя, эти строки могут показаться несколько туманными. Они означают примерно вот что: «Теория естественного отбора доказала, что человек – часть царства животных. Поймите животное, которое является нашим ближайшим родственником (павиан в данном случае означает всех обезьян), и вы сделаете больше для понимания нашей сущности, чем великие философы, такие как Джон Локк».
Дарвин видел, что новое понимание сможет пролить свет на острейший вопрос его (и нашего) времени: что является неотъемлемой и неизменяемой частью человеческой природы, а что формируется под влиянием внешних сил и где в этом уравнении место разума. Джон Локк предполагал, что изначально ум человека является «чистым листом»: для построения картины мира нужны только обобщения на основании личного опыта. Другие, в том числе Иммануил Кант и Сэмюэль Тейлор Кольридж, наоборот, были уверены, что в нашем развитии доминируют уже готовые инстинктивные стороны человеческой натуры. Собственная интуиция Дарвина, если верить другой записи 1838 г., подсказывала ему, что на самом деле ответ находится где-то посередине и для человека, и для животных:
Трудно сказать, где у животного – инстинкт, а где – разум, точно так же и у человека: невозможно сказать, что идет от врожденного, а что от сознательного… поскольку у человека имеются тенденции к наследованию, то и его разум не так сильно отличается от разума звериного…
Сегодня мы видим, что считать конкуренцию и борьбу единственным объяснением всех проявлений жизни, включая мотивацию и психологию высокоорганизованных существ, не менее ошибочно, чем считать, будто возвратно-поступательное движение поршней в двигателе машины означает, что и автомобиль должен двигаться туда и обратно. В то время такой вывод казался отнюдь не очевидным, хотя сам Дарвин, без сомнения, понимал, что в его теории остается место и для морали, и не видел никакого противоречия между жесткостью эволюционного процесса и мягкостью его продуктов.
Мысли Дарвина проницательны и глубоки. Но часто их неверно истолковывают или же придают слишком большой вес одной их части в ущерб другой. Тема, которая была в центре внимания тогда и продолжает оставаться не менее важной сейчас, – борьба за существование, изложенная в третьей главе «Происхождения видов». В этой главе природа изображена не как идиллическая английская деревушка, а как арена всеобщей борьбы, в которой каждый вид размножается с максимальной скоростью, на которую только способен. «Облегчите то или иное препятствие, смягчите хотя бы незначительно истребление, и численность вида почти моментально возрастет до любых размеров». Поэтому разрушение, которое каждому виду наносится хищниками, болезнями, климатом и другого рода бедами, нужно рассматривать как позитивный фактор.
