Севильцы не могли поверить своим ушам, спрашивая себя, что же это за земли открыл Колон, если там могут говорить даже птицы. За индейцами вновь шли моряки Колона, а уж за ними он сам, на белом арабском скакуне, в компании алькальда. Величественно, как принц крови, сидел он в седле, в алом, расшитом золотом камзоле и белоснежной рубашке, с обнаженной головой, и горожане видели, сколь щедро тронула седина его рыжеватые волосы.
Восторженные крики толпы вызывали улыбку на его губах, серые глаза сияли.
Когда Колон проезжал мимо монастыря Санта-Паулы, он поднял глаза; привлеченный возгласами приветствующих его монашек. А Беатрис, мгновением раньше, в страхе укрылась за спиной своей соседки, так что его взгляд увидел лишь сияющие под белыми чепцами лица монахинь.
Когда же, помахав рукой, Колон миновал монастырь, Беатрис выступила вперед, чтобы еще раз увидеть его голову и спину.
Так уж вышло, что Пабло де Арана наблюдал за процессией с противоположной стороны улицы, как раз напротив монастыря Санта-Паулы. И едва прошли альгвасилы, замыкающие процессию, горожане устремились следом, К Алькасару, где в честь вице-короля и Колона городские власти давали банкет.
Пабло, однако, не пошел вместе с толпой. Человеческий поток обтекал его, а он застыл, как столб, намертво вкопанный в землю. На улице он уже остался один, но изумление все еще не отпускало его, не давая двинуться с места. Наконец, приняв решение, он скорым шагом пересек мостовую и, пройдя вдоль стены монастыря, монашки которого уже давно покинули помост, направился к зеленой деревянной двери. Дернул за цепь колокольчика с такой силой, будто хотел разорвать ее, прислушался к далекому звяканью.
Ставень на забранном решеткой оконце в двери приоткрылся, и на Пабло глянуло морщинистое лицо старого монастырского садовника. Глаза старика неприязненно оглядели гостя.
— Что тебе нужно? — сварливым голосом осведомился садовник.
— Прежде всего вежливости, — осадил его Пабло. — А потом передайте госпоже Беатрис Энрикес де Арана, что из Италии приехал ее брат и хочет ее видеть.
Взгляд старика стал подозрительным.
— Это ты ее брат?
— Я самый. А зовут меня Пабло де Арана.
— Подожди здесь.
Ставень захлопнулся ему в лицо. Пабло нетерпеливо ждал и уже вновь взялся за цепь колокольчика, когда заскрипели засовы и распахнулась дверь.
— Можешь заходить.
Он оказался в ухоженном саду, с аллеями, обсаженными миртом. Вдали, за шеренгой кипарисов, апельсиновыми и гранатовыми деревьями белели стены монастыря.
Беатрис стояла у гранитного фонтана среди серебрянолистых алоэ. В черной накидке до пят, в простом сером платье без всяких украшений. Капюшон она откинула, и в солнечном свете ее густые каштановые волосы отливали бронзой. Бледная, с напряженным лицом, испугом в глазах, наблюдала она за приближением Пабло.
— Слава Богу, ты на свободе, Пабло, — приветствовала она его.
— Свободой я обязан только себе, — отрезал он.
— Я рада... так рада... что они отпустили тебя.
— Отпустили? — Он рассмеялся. — Отпустили на галеры. Вот куда отпустили они меня. Они и ты.
Тем самым он ясно дал понять, что пришел не как любящий брат. Упрека она, правда, не приняла.
— Как ты нашел меня?
— Благодаря случаю. Надеюсь, счастливому. Бог знает, я имею право на удачу. За всю жизнь она редко улыбалась мне.
Беатрис указала ему на гранитную скамью.
— Расскажи мне о побеге.
Пабло сел.
— Галера попала в шторм неподалеку от Малаги. Перед тем как она затонула, я успел прыгнуть в воду. Провел в море ночь и день, и уже полумертвого меня подобрали рыбаки. Они же высадили меня в Малаге. Я сказал, что бежал с турецкой галеры, благодаря чему получил приют в монастыре. Потом оказался в Севилье. Дьявол меня забери, если я знал, зачем, пока сегодня утром не увидел тебя на монастырской стене. Да и сейчас не уверен, стоило ли мне приходить сюда. Не чувствую, что ты рада меня видеть.
Возможно, Пабло выбрал неудачный момент для визита. Возможно, при виде Кристобаля вновь открылись начавшие затягиваться раны, но Беатрис и не подумала скрыть отношение к брату. Она села на другой конец скамьи.
— Ты появился столь внезапно, столь неожиданно. И застал меня врасплох.
— Сюрприз, и не из приятных, так надо тебя понимать?
— Какая уж тут радость, если я знаю, что пребывание в Испании грозит тебе опасностью? — В словах ее, конечно, была и доля правды.
— Ш-ш-ш! Какого дьявола! — Он торопливо оглянулся, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает. И облегченно улыбнулся, не заметив ничего подозрительного. — Едва ли мне что-то грозит, если я буду держаться подальше от Кордовы. Да и сомнительно, чтобы там кто-либо помнил о случившемся. С другой стороны, ты, конечно, права, и мне лучше уехать из этой проклятой страны. В этом ты можешь мне помочь, Беатрис.
— Помочь?
— Человек не может путешествовать с пустыми карманами. А я, как назло, без гроша, когда деньги нужны мне более всего.
— Я не помню, чтобы они у тебя когда-нибудь были.
— И ты еще насмехаешься надо мной! — Он вновь изобразил из себя мученика. — Видит Бог, мне никогда не везло в жизни.
— А ты хоть чем-то заслужил это везение?
Кровь бросилась в лицо Пабло.
— Во всем виновата только ты. Ты сломала мне жизнь. А теперь еще и упрекаешь меня. Думаешь, я не знаю, чем обязан тебе? Думаешь, мне не сказали в Венеции, за что отправляют меня на галеры?
— К галерам тебя приговорили за кражу, — холодно напомнила ему Беатрис.
— Чтоб тебе проглотить твой бессовестный язык! Если бы не ты, я бы давно обрел свободу. О, они все мне рассказали. Тебе дали шанс послужить Венеции, и ценой твоей службы было мое освобождение. Но разве заботила тебя судьба брата? Нет, ты обманула их, забыв обо мне. Обо мне, своем брате. Брате! Вот какая ты любящая сестра, Беатрис. Наша святая мать, упокой Господь ее душу, — он перекрестился, — должно быть, перевернулась в гробу от твоего предательства. И ты, однако, смеешь упрекать меня. Это... это невероятно.
В изумлении смотрела она на Пабло. Он... он не притворялся, не играл. Говорил искренне. Верил в то, что именно она виновата во всех его бедах. И в Беатрис медленно закипела злость.
— А они сказали тебе, что от меня требовалось? Сказали, на какую мерзость толкали? Так знай, они хотели, чтобы я поехала в Испанию и обворожила Кристобаля Колона.
— Колона! Кристобаля Колона! — В изумлении у него отвисла челюсть. Еще не веря услышанному, он повторил:— Колона!
В волнении Беатрис сказала ему чуть больше, чем следовало.
— Да, Колона. Они хотели, чтобы я выкрала у него карту и, таким образом, помешала бы ему открыть новые земли и навеки прославить Испанию. Вот что от меня требовалось, ради чего я отправилась в Кордову. — Ее глаза яростно блеснули.—Теперь ты все знаешь.
Но если она пылала яростью, то Пабло совсем уже успокоился.
— Действительно, я этого не знал. Значит, ты приехала в Кордову за картой. А что потом? Что помешало выкрасть ее?
Беатрис презрительно усмехнулась.
— Мое грешное тело. И мое сердце. Мне открылась та низость, на которую меня толкали. Но из-за тебя, Пабло, я натворила такого, что зачтется мне и на том свете.
Под «таким» Пабло понимал только одно. Но поверил не сразу.
— Дьявол! Что ты хочешь мне сказать? Ты была его любовницей?
Щеки Беатрис зарделись под его пристальным взглядом.
— Ты, конечно, оскорблен до глубины души, — и добавила в самозащиту: — Он предлагал мне выйти за него замуж.
— Замуж! Мой Бог! Замуж! Вице-король Индии! — Его глаза широко раскрылись. — Ты никогда не лгала, Беатрис, и я должен верить тебе. Но чтобы вице-король хотел жениться на тебе... Матерь божья! — Он задумался, теребя черную бороденку большим и указательным пальцами правой руки. — А почему бы и нет? Действительно, почему?
— Потому что у меня уже есть муж, хотя он недостоин и воспоминаний.
— Муж? Базилио? Фу! Можно считать, что он мертв.
— Но он жив.
— Он приговорен к галерами останется там до последнего вздоха. Нужно было тебе упоминать о нем? Дура ты, Беатрис. Как ты могла упустить такую возможность? Мы все время хватаемся за соломинки, чтобы хоть как-то облегчить себе жизнь, а тебе выпала такая удача! Будь ты сейчас вице-королевой Индии, тебе не составило бы труда помочь бедолаге-брату. Конечно, ты никогда не думаешь обо мне.
Беатрис же горько рассмеялась.
— На этот раз я действительно не подумала о тебе.
— На этот раз? А когда ты вообще вспоминала меня? О ком ты когда-либо думала, кроме себя? Ты же оставила меня гнить в Подзи.
Беатрис резко встала. Ей не хотелось иметь с братом ничего общего. Что бы она ни сказала, в ответ послышались бы все новые и новые упреки.
