Стратегическое применение продолжительных марш-бросков, столь свойственное римскому военному искусству, особенно до битвы при Метавре, было ограничено тем, что силы солдат могли пригодиться во время сражения и их следовало беречь, а также, возможно, отсутствием соответствующей дисциплины и хороших дорог. Тем не менее они не были совершенно неизвестны эллинам. Примером их наиболее удачного использования является блестящий ход, сделанный Филиппом II во время похода, предшествовавшего битве при Херонее [279] . Благодаря введению противников в заблуждение о преследуемых им целях, тщательным приготовлениям, которые велись в глубокой тайне, и быстрому наступлению, завершившемуся сокрушительной атакой, он сумел уничтожить десять тысяч наемников, находившихся на левом фланге растянутой линии обороны союзников, мешавшей ему на протяжении столь длительного времени. С помощью этого приема он ослабил их и заставил ввязаться в ожесточенное сражение, на которое он рассчитывал. Возможно, еще более яркое впечатление производит марш-бросок, предпринятый Антигоном I [280] . В 319 году до н. э. он решил напасть на своего потенциального врага, Анкета, мирно расположившегося лагерем вместе со своей армией, состоявшей примерно из двадцати тысяч солдат, почти в 300 милях (около 480 км. – Пер. ) от него. Совершив за семь дней и ночей форсированный марш и преодолев это огромное расстояние, Антигон сумел перебросить все свое войско, в которое входили кони, пехотинцы и слоны, в местность, где находился противник, и напасть на ни о чем не подозревающую жертву, практически полностью уничтожив его армию. Следовательно, Антигону удалось добиться того, что его войско на протяжении каждых двадцати четырех часов преодолевало примерно 40 миль (около 64 км. – Пер. ). Может показаться, будто совершить подобный подвиг невозможно. Однако в тот период специальным военным, назначенным на эту должность, велись подробные записи, в которых содержался рассказ о каждом дне похода. Таким образом, ими вполне мог пользоваться автор источника, из которого Диодор черпал сведения в ходе написания своего сочинения. Через два года Антигон снова решил испытать удачу [281] . В разгар зимы он выступил в поход против своего противника, Евмена из Кардии, войско которого, находившееся в девяти днях пути от его позиций и размещенное на зимовку в лагерях и домах, выбранных для постоя, бездействовало. Однако это предприятие провалилось, так как солдаты Антигона, несмотря на весьма успешное продвижение, пережив пять холодных ночей, в шестую отказались повиноваться командующим, запретившим им разжигать в лагере костры, свет от которых мог своевременно предупредить врагов о надвигающейся опасности. Если бы этот второй поход завершился успешно, Антигон навеки обрел бы репутацию несравненного эксперта по марш-броскам.
В V веке до н. э. эллинские полководцы несколько раз пытались прибегнуть к приему, который мы сейчас называем взятием в клещи, подразумевающему схождение в одной точке двух или более армий, сочетающееся с взятием противника врасплох. Один из этих военачальников был очень близок к успеху, но его предприятие все же провалилось [282] . Сочетание таких факторов, как низкая скорость, недостаточная секретность и, что еще более важно, сложность точного расчета времени при отсутствии качественных средств связи, приводило к тому, что замыслы, сами по себе являвшиеся несколько самоуверенными и нереальными, слишком сильно зависели от везения.
Теперь нам следует перейти от общей стратегии перед сражением к той, которой древние греки придерживались после битвы. Как я уже говорил в своей первой лекции, воины, победившие в бою между двумя армиями гоплитов, не стремились преследовать проигравших, и изначально стратеги не пытались закрепить свою победу, полностью уничтожив силы противника. Стратегия, направленная на разрушение, как правило, не соответствовала целям, преследуемым городом-государством во время войны. Однако, как и в сфере тактики, первенство здесь принадлежит Эпаминонду, начавшему новую эру в древнегреческом военном искусстве. Военное превосходство Спарты основывалось на ее непобедимой армии и территории, на которую не ступала вражеская нога. Разрушив миф о непобедимости спартанцев во время сражения при Левктрах, Эпаминонд зимой следующего года отправился в поход на Пелопоннес, в Лаконию, освободил Мессению, отчасти являвшуюся экономической основой силы Спарты, и заключил союз с Аркадией, которая должна была нейтрализовать спартанское влияние в центральной части полуострова. Несмотря на то что со времени битвы при Левктрах прошло довольно много времени, эту операцию можно назвать своего рода преследованием, однако не тактическим, которое обычно ведется на поле боя, а направленным на реализацию долгосрочных стратегии и политики. В сущности, качество или даже масштаб данной операции можно сравнить со стратегическим преследованием, имевшим место после битвы при Йене (одно из сражений Наполеоновских войн, произошедшее 14 октября 1806 г. между армией Наполеона и прусским войском. – Пер. ), вследствие которого французы оказались в районе Прибалтики; или погоней, последовавшей за сражением в Нормандии, в результате чего войска союзников дошли до Рейна (очевидно, имеются в виду результаты контрнаступления союзников, происходившего с 25 декабря 1944 до конца января 1945 г. вследствие провала Германией Арденнской операции, направленной на то, чтобы изменить обстановку на Западном фронте в ее пользу. – Пер. ). Ее можно также сравнить со стратегической погоней Александра за царем Дарием, ставшей продолжением тактического преследования, начатого им после сражения при Гавгамелах. В данном случае все возможные стратегические средства использовались для достижения далекоидущих целей.
Однако целью стратегии могут являться не только благоприятные для проведения сражения обстоятельства или выгоды, получаемые вследствие победы. Она также может быть направлена на отсрочивание или даже избежание битвы. Стратег здесь тоже вполне может добиться успеха. Когда Марий во время первой кампании, являвшейся частью войны, разразившейся между Римом и его италийскими союзниками, занимал оборонительные позиции, вражеский военачальник, несомненно участвовавший во многих битвах, прокричал ему: «Если ты великий полководец, Марий, выйди и сразись со мной», а тот ответил: «Если сам ты великий полководец, то заставь меня сразиться с тобой против моей воли» (пер. С.П. Маркиша в обработке С.С. Аверинцева. – Пер. ) [283] . Для того чтобы привести пример умелого откладывания сражения, нам следует снова обратиться к попыткам Антигона внезапно напасть на Евмена из Кардии. Когда жители близлежащих деревень увидели в ночном небе далекий отблеск зажженных в лагере костров и узнали о приближении Антигона, они отправили к Евмену быстрых дромадеров, чтобы сообщить ему эту новость. Его внушительные силы, во многом вопреки его собственным убеждениям, были разбросаны по довольно обширной территории, и ему требовалось несколько дней на сбор войск и подготовку к битве. Он нашел территорию, периметр которой составлял примерно 8 миль (около 12,8 км. – Пер. ) и которая располагалась на возвышенности, а следовательно, была хорошо видна наступающим воинам. С помощью части армии, находившейся при нем, он разжег там костры на расстоянии примерно 30 футов (около 9,1 м. – Пер. ) друг от друга. Люди, отвечавшие за них, должны были во время первой стражи поддерживать самый яркий огонь, во время второй ему следовало быть более тусклым, а во время третьей им было приказано потушить все костры, за исключением нескольких. Таким образом Евмен сумел убедить противников в том, что он располагает огромным войском, сосредоточенным на этом месте и готовящимся к сражению, осуществляя такие повседневные действия, как приготовление ужина и отход ко сну, и оставив после этого лишь несколько костров для охранявших лагерь дозорных. Антигон, естественно, решил, будто его внезапная атака не удалась, остановил наступление и предоставил своим солдатам отдых, который должен был продлиться до начала сражения, вместо того чтобы продвинуться вперед, уничтожить по крайней мере часть армии Евмена и захватить некоторые из его припасов [284] .
Стратегия может быть направлена не только на отсрочивание сражения, но и на избежание боя, хотя, как говорили после Дюнкеркской операции (Дюнкерк – порт на севере Франции, откуда в мае – июне 1940 г. была произведена массовая эвакуация союзнических войск (английских, а также частично французских и бельгийских) в составе 335 тысяч человек, которых вывозили на военных кораблях, реквизированных гражданских судах и небольших лодках, подвергаясь при этом постоянным немецким атакам с воздуха. – Пер. ), войны не выигрывают с помощью эвакуации. Следует добавить, что в них также редко одерживают победу, не прибегая к сражениям. Мне следует вернуться к изречению Перикла, с которого я начал своей рассказ. Он говорил о хороших суждениях, подразумевая при этом тщательно разработанную стратегию. Втянув Афины в Пелопоннесскую войну, он стремился избегать ожесточенных сухопутных битв, которые он обязательно проиграл бы, даже несмотря на то что для этого требовалось эвакуировать все сельское население Аттики. Он пытался охладить пыл своих противников. Это была стратегия, направленная на изнеможение и истощение, которая являлась прямой противоположностью использовавшейся Наполеоном стратегии уничтожения врага [285] . Она не заслужила того презрения, с которым к ней нередко относятся; и не обязательно должна быть полностью пассивной. Действительно, она может приводить к сражениям, о чем свидетельствуют события Семилетней войны, но эти бои не являются решающими. Перикл не отказался от осуществления менее масштабных операций, направленных на разорение противника и нанесение ему максимального ущерба. Кроме того, он, несомненно, с удовольствием согласился бы на проведение широкомасштабной морской битвы, если бы его оппоненты осмелились рискнуть и выставить свои силы против огромного афинского флота. Пока он был жив и стоял во главе государства, ему удавалось придерживаться данной стратегии. В итоге, если не учитывать единственную незначительную схватку, можно говорить о том, что афиняне последовательно выполняли эту часть его плана. В конце концов по прошествии десяти лет войны Афины сумели заключить мир, благодаря которому они получили именно то, чего Перикл пытался добиться (если даже не больше). Единственное, чего он по объективным причинам не смог предвидеть, – это разрушительная эпидемия чумы, заметно ослабившая Афины, из-за чего день, когда противники этого полиса признали, что он обладает мощью, сломить которую им не по силам, наступил позже, чем мог бы при более благоприятных условиях. Он также не мог знать о том, что его воспитанник, Алкивиад, убедит жителей Афин отринуть преимущества Периклова мира.
