Старец Иосиф Исихаст пишет, что человек, переживший ощущение присутствия Божия, желает бескорыстно поделиться своей радостью со всеми, он готов, «если бы это было возможно, всех вместить в сердце свое, чтобы увидели они сию благодать, хотя бы сам он ее лишился», однако старец удерживает от этого, указывая, что лучше будет безмолвствовать и молиться, нежели пытаться просвещать других своим учением{141}.
Вспоминая о своих духовных переживаниях, игумения Арсения (Себрякова) рассказывала в беседе с сестрами: «Прежде я познания ставила очень высоко и поэтому стремилась передать другим свои познания. Я тогда много говорила… Мне хотелось передать другим, если можно, всему миру свои познания. Я готова была взойти на колокольню и оттуда кричать всем: „Спешите, спешите, пока не кончился торг, то есть работайте над душою, пока есть случай, пока обстоятельства дают возможность потрудиться“. Теперь же я чувствую совсем другое. Без благодати Божией, действующей в душе и усовершающей ее, одни познания — ничто. Потому я все меньше говорю и прихожу к такому состоянию, что не
{161}
нахожу, что сказать. К этому состоянию влечется моя душа. Я молюсь за ближнего и нахожу, что это большое благо»{142}.
В наставлениях известного Валаамского старца-молитвенника Михаила[58] встречаются высказывания по подобным же поводам: «Больше всего храни мир сердца. Все возложи на Господа, всецело предайся Ему — всё у Него и всё от Него… А поведешься со многими — всё вынесут от тебя, что успеешь собрать в себе. Знакомства и разговоры опустошают и рассеивают. Кто-то должен быть, с кем поделиться, без этого очень тяжело и трудно. Иногда это необходимо даже. Но выбирать надо очень осторожно, надо быть уверенным в человеке — не поймут того, что для тебя ценно. Более молчи, учись молчанию… Никому о себе не рассказывай, не делись — могут не понять, а спорить и доказывать — нет ни смысла, ни нужды; только лишнее словопрение без пользы. Все, что нарушает мир, отрезай, избегай, отходи — это необходимо»{143}.
«Верный раб Христов! — восклицает авва Исайя Отшельник. — Скрывай подвиги твои и добродетели, удерживай с болезнью сердце и язык, порывающийся к тщеславию, чтоб язык не отнимал у тебя приобретенного тобою и не предавал его врагам твоим»{144}. Предупреждение о коварном действии той же страсти звучит и в словах преподобной матери Синклитикии: «Когда светильник горит, то светит другим, но опаляет собственные уста». А Паисий (Величковский) как о грозном оружии говорит о духовной силе безмолвия: «Молчаливый страшен бесам, потому что они не видят сердечной тайны у совершенных, когда те не говорят устами. Любящий же многословие не избежит греха»{145}.
Душа, познавшая внимательную молитву, — говорит Исихий Иерусалимский, — «от людей же всех старается всячески скрыть свою сладость и свой внутренний подвиг, чтобы враг лукавый как-нибудь не дал удобного в нее входа злу и не уничтожил добрейшего ее делания». Безумием было бы, стремясь к чистоте молитвы, не уклоняться от общительности: «Должно без жалости прогонять и тех и других любителей празд
{162}
нословия — и помыслы и людей, по весьма уважительной по Богу причине, именно — дабы ум, омрачаясь, не ослаб в трезвении; ибо, будучи омрачаемы забвением от бесед, мы теряем ум (становимся безумными)»{146}.
В письме к монахине, будущей игумении, свт. Игнатий обмолвился по поводу того, как следует вести общение с людьми. Каждого приходящего, — наставляет святитель, — «принимайте со страхом Божиим и, при каждом приходе их, моля Бога, чтоб Он давал вам сказать ближнему слово полезное». Поступая так, «вы будете очищать ваши беседы от тщеславия. Говорите с осторожностью, не вдаваясь в многословие. Пустых, любопытных вопросов приходящим не делайте и от разговора о делах монастыря и о всех делах мира сего старайтесь уклониться. Если же увлечетесь и скажете что-либо не по совести… то мысленно укорите себя и раскайтесь перед Богом. Таким образом, приход ближних принесет вам существенную пользу, открывая вам вашу немощь, которая без этого могла бы оставаться закрытою, что очень душевредно… Будем совершать это дело со смирением, не попуская действовать своему „я“»{147}.
О духовной высоте молчания повествует в своих писаниях Исаак Сирин: «Наблюдающий за языком своим вовек не будет им окраден. Уста молчаливые истолковывают тайны Божии, а скорый на слова удаляется от создателя своего… Молчаливый языком во всей наружности своей приобретает смиренномудрую чинность, и он без труда возобладает над страстями… Высшая причина молчания и безмолвия есть — когда человек внутри себя имеет некое Божественное собеседование и ум его влечется к оному… Молчание есть таинство будущего века, а слова суть орудие этого мира. Человек-постник пытается душу свою молчанием и непрестанным постом уподобить естеству духовному»{148}.
11. Битва за сердце (К стр. 61)
Автор обозревает здесь первый этап духовной жизни, который в аскетической традиции называется деятельным периодом[59]. Попутно напомним, что в духовной литературе нет привычной для рационалистичного ума строгости в использовании терминов. Слова ум, душа, дух, сердце часто в писаниях святых отцов используются как синонимы.
Деятельный период — это путь покаяния, путь борьбы за очищение сердца от страстей. Святоотеческое учение об очищении сердца исходит из того, что до совершения над человеком Таинства Крещения, по слову
{163}
Блаженного Диадоха Фотикийского, «духи злые, наподобие змий, гнездятся во глубине сердца»; сатана, вторгшийся в самые недра сердечные, полностью порабощает душу, а Божественная благодать воздействует на сердце человека только извне. Такое положение установилось со времен прародительского грехопадения, став от рождения присущим поврежденной человеческой природе.
Только лишь по совершении Таинства состояние человека полностью изменяется: «С того же часа, как возрождаемся в Крещении, бес бывает вне, а благодать внутри. Почему и находим, что как древле господствовала над душою прелесть, так по Крещении господствует над нею истина… Дух Святый вселяется в нас, а отец греха изгоняется Им, так как невозможно, чтобы… в ней [душе] сопребывали два эти лица… так как нет никакого общения света со тьмою». Дьявол посредством Крещения безоговорочно исторгается из сердца: «Сквернообразный змий извергается из глубин ума», и отныне враг может воздействовать на человеческое сердце только снаружи.
«Действует после сего сатана на душу, как и прежде, а нередко даже горше того», но не может уже завладеть полностью сердцем, учит Блаженный Диадох. Господь попускает врагу нападать на человека, но лишь через телесное естество, дозволяет лишь искушать и тревожить совне чувства и ум. «Когда же нерадиво и беспечно течем путем благочестия, то бесы, находя нас такими, пленяют душу нашу через чувства телесные, насильственно влеча ее к тому, чего она не хочет… Духи же злые на чувства телесные нападают и в них гнездятся, удобно действуя, чрез подручную им плоть, на тех, кои младенчествуют еще душою… Есть два рода злых духов: более тонкие и более грубовещественные. Тончайшие воюют на душу, а грубейшие плоть пленяют посредством срамных сластных движений»{149}.
Главная особенность в положении крещеного человека состоит в том, что прежде дьявол мог насильно закабалять его, владея им изнутри, ныне же, без соизволения самого человека, совершить такое насилие враг не может. Крещением возвращена возможность свободного выбора — противиться злу или нет. Господь же, благодатью Своею войдя в самую глубь сердца крещеного человека, пребывает там сокровенно, утаивая до поры Свое присутствие, но втайне всегда помогая. Божественная благодать предоставляет человеку возможность, не ущемляя его свободы, самому, как бы один на один, сражаться с врагом, дабы выказать тем свое волеизъявление, исповедать верность Господу. «Великая помощь Божия объемлет человека, но ему не попускается видеть ее» — это слова прп. Пимена Великого.
Хотя дьявол по Крещении исторгается из сердца, но одним только этим действием сердце не очищается от укорененных в нем страстей. «В
{164}
сердце человеческом имеется вожделение скотоподобное, внесенное в него падением, находящееся в соотношении с вожделением падших духов»{150}, — поясняет свт. Игнатий. Потому враг, воздействуя извне через страсти, вновь угнетает человека, соизволяющего страстям. Отныне дьявол, по слову Блаженного Диадоха, «огненными стрелами нападает на души, Христа Господа в себе носящие», так как сам уже «не может как прежде гнездиться» в сердце. «Причастие злу, — говорит Григорий Палама, — совершается сложным процессом духовного пленения… Дьявол увлекает нас в этот процесс омрачения и рабствования греху через посылаемые им в наш ум стрелы… В случае отравления нас этими прилогами наш ум подчиняется велениям злого начала», а далее «ум, отступив от Бога, становится или скотоподобным, или демоноподобным и, удалившись от законов естества, вожделеет чуждых ему вещей»{151}.
