Контузию он увидел сразу же. Красивая полная молодая женщина, одетая только в десу[85], лежала на спине посреди комнаты. Лицо у неё было синего цвета, вокруг шеи что-то обмотано. Алексей взял со стола лампу, посветил. Оказалось, что проститутку задушили собственным «пажом» — гибким резиновым обручем, под который женщины подтыкают юбку в сырую погоду.
Лыков с лампой в руках обошёл обе занимаемые убитой комнаты, бегло их осмотрел. На столе обнаружил пустую бутылку из-под «картофельного шампанского»[86] и два пустых стакана. Рядом лежала кучка маленьких жестяных кружков — гулящие женщины глотают их, чтобы не забеременеть. Стояла большая банка с сулемой, используемой в тех же целях. Всюду разбросаны были предметы дамского туалета: корсажи, чулки, ленты. И ничего, что указывало бы на личность душителя.
Пора было уходить. Если убийца всё же оставил следы, их обнаружит Эффенбах и сообщит Алексею. Ясно, что это дело рук Мишки. И очень похоже, что кто-то предупредил его о предстоящем визите сюда сыщика Лыкова…
Титулярный советник осторожно выглянул во двор — там было темно и пусто. Хмельной дворник укрылся в сторожке. Лыков быстрым шагом подошёл к калитке, отодвинул засов и выскользнул на улицу.
Через полчаса он уже был на Мясницкой с заявлением об убийстве. Дежурный чиновник послал курьера на дом к начальнику отделения и к судебному следователю. Две пролётки с агентами выехали в Пильников переулок; включился обыденный механизм сыска.
Глава 18
Лекция Эффенбаха
Утром следующего дня, злые и невыспавшиеся, сыщики сидели в кабинете и пили крепкий чай. Настроение у обоих было поганое.
— Кто знал о твоих планах придти к Маньке-Контузии?
— Ты.
— Понятно. Ещё кто?
— Твой агент, что ходил за справкой во Врачебно-полицейский кабинет.
— Васильев? Этого вычёркивай. Кто ты такой, ему не было известно, как и то, для чего берётся справка. А таких бумажек я запрашиваю в день по два десятка. Нет, измена не у нас. В Петербурге надо искать!
— Там хрен найдёшь. Я доложил результаты расследования рапортом на имя Плеве и сдал его законным порядком в канцелярию. Кто угодно мог его прочитать.
— А возможно простое совпадение?
— Возможно. Но я в это не верю.
— Что теперь намерен делать?
— Единственный «московский» конец для розыска обрублен. Придётся шарить наобум.
— Пойдёшь по притонам?
— А что ещё остаётся?
— Я дам тебе двух толковых агентов. Ты здесь чужой, один не справишься.
— Анатолий! Никаких агентов! Я могу играть только самого себя, и лишь так сумею вывернуться. Есть Лыков, тёртый малый. На ногу себе наступить не дозволяет. Ищет одного мошенника по делу, бродит, расспрашивает. А твои ребята и себя, и меня под ножи подведут.
— Подумай своей упрямой головой. Один ты в сапогах ходишь! Так лови, чтобы и самому уйти. Твоих подвигов по Псковской тюрьме здесь никто не знает, это не Питер. И как войдёшь в преступную среду?
— Открою дверь — и войду.
— Лёш! Тебя через три часа уже зарежут. Ты что, не понимаешь этого?
— Толь! Объясни: за что меня резать?
— Да за одно то, что ты не деловой и, стало быть, чужак. А что не деловой — написано у тебя на лице крупными буквами. И с такой наружностью ты намерен ввалиться в «Ад» или Поляков трактир?
— Да. И не вижу в этом ничего невозможного. Ты, Анатолий, кабинетный деятель, потому и сомневаешься. А как я, по-твоему, попал в Псковскую тюрьму? Открыл дверь — и вошёл. И никто меня там ножом не ткнул.
— То тюрьма, а то притон. Здесь громилы полные хозяева и помощи ниоткуда не будет!
— Везде одно и то же. Или ты полагаешь, что в тюрьме правит администрация? Задумайся: у меня легенда, понятная уголовным. Брус, лихой человек. Хитрован, любит деньги. И не свой, и не чужой. По принципам солдат, по замашкам решительный человек. С таким без особой нужды никто связываться не станет. Поверь, такие люди в уголовной среде встречаются. Фартовые ребята умные: они станут думать не о том, как меня зарезать или спровадить, а как заработать. Вот увидишь, мне ещё в поисках помогут. За деньги, конечно. Когда испробуют.
— Значит, проба будет?
— Конечно! Как же без неё?
— И ты вот так спокойно её ожидаешь?
— Страшно, Толь, первые десять раз. А потом уже ничего, привыкаешь…
— Что мне делать, пока ты ходишь по притонам?
— Мобилизуй агентуру, но очень аккуратно. Если «иваны» узнают, что Рупейто-Дубяго разыскивают одновременно и сыщики, и питерский «брус» Лыков — сам понимаешь…
— Сделаю аккуратно. Что ещё?
— Подготовь для меня «почтовый ящик». Квартиру в тихой улице, с двумя выходами, где всегда будет дежурить твой человек.
— Есть такая. Ещё?
— Опиши мне подробно оперативную обстановку в Москве. Где искать, где не искать, и кто тут у тебя чем заправляет.
— Тогда пошли к карте.
На стене эффенбаховского кабинета висела подробная карта Москвы с разделением на полицейские участки. Сыщики встали перед ней, начальник отделения взял указку.
— Запоминай. Начнём, конечно, с Хитровки — это самая язва. Она занимает весь район между Солянкой и Покровским бульваром. Что-то навроде вашей «Вяземской лавры», только вместо 13 домов здесь их 50, разбросанных по шести переулкам. Проживает постоянно более 10 000 человек; половина из них беспаспортные. Облавы мы, конечно, проводим, но ловим только мелочь. Серьёзные люди селятся в подземных убежищах. Это катакомбы, вырытые ещё до Ваньки Каина. Днём тамошние обитатели наружу не выходят, а ночью дураков нет их ловить.
Столица всей местности — Хитровская площадь с рынком. Вот здесь на неё и на Подколокольный переулок выходят переулки Певческий и Петропавловский; это сердце Хитровки. Одно из наиболее опасных мест в Москве. Три огромных домовладения — Бунина, Степанова и Ромейко — образуют особый квартал: вот он на карте. В бунинской ночлежке два полууголовных трактира, именуемых в народе «Сибирь» и «Пересыльный». Собираются люди тёмные: воры, маклаки, бродяги с дезертирами. Но крупные преступники сюда не ходят — опасно, можно попасть на сыщиков. Для них существует третий трактир, «Каторга». Это притон для самых отчаянных. Здесь никогда не было ни одного из наших: узнают — убьют!
— Расскажи о «Каторге» всё, что имеешь. Похоже, мне туда надо.
— Место очень закрытое, поэтому сказать почти нечего. Публика особая: крупные воры, налётчики, убийцы. Много беглых с каторги: тут у них биржа. Хозяин заведения, Марк Афанасьев, знаменит на всю Россию. Необычный тип! Защитник и покровитель «зелёных ног»[87] в Первопрестольной. Притонодержатель и укрыватель беглых, притом не за деньги, а из какого-то странного человеколюбия.
— Так не бывает. Все кабатчики скупают краденое, это главная статья их доходов. При чём тут человеколюбие?
— Афанасьев другой. Скупку слама он целиком доверил своему буфетчику Ваньке Кулакову. Вот тот маклак, так маклак! Первый на Москве. А Марк Иванович ничем таким не занимается и живёт только с продажи водки. Все беглые, кто бы ни был, как появятся в городе — сразу к нему на аудиенцию. Он их прячет, достаёт документы, ссуживает деньгами. Пока человек не начнёт зарабатывать сам, он его поит, кормит, одевает. Говорят, иных содержал на свой кошт до полугода! Естественно, деловые его за это боготворят. Случись что, любому перережут за него глотку. Афанасьев знает всё обо всех; вот бы кого спросить насчёт Рупейто-Дубяго.
— Спрошу.
Эффенбах покачал головой, сокрушённо глядя на Лыкова. Хотел что-то сказать, но сдержался и продолжил:
— Самый страшный на Хитровке — «Свиной дом», владение инженера Ромейко. В нём одном 64 ночлежки! Это почти целый квартал между Певческим и Петропавловским переулками. Тупой угол, что выходит на площадь — знаменитый «Утюг». Но тут публика смешанная, есть жильцы даже с паспортами. А вот казармы, что идут к Яузским воротам — настоящий чертогон. Называются Сухой овраг. Казарм всех восемь, и в двух последних обитают исключительно убийцы и беглые каторжники. Именно здесь находятся подземные убежища. Никто эти норы не видел, а кто видел — не скажет. Пользуюсь лишь слухами.
— А что же облавы? Такой небольшой квартал. Оцепить его да и перевернуть вверх дном!
— Пытались, и не раз. Два агента пропали, как сквозь землю провалились; убит помощник пристава. А пойманных ни одного! Говорю же: там катакомбы. Ещё от подземной Москвы Ивана Грозного остались, а потом при Екатерине водовод тянули, да так и бросили… Для твоей парочки удобное место, чтобы спрятаться.
— Понял. Навещу и Сухой овраг.
— Да ты совсем сдурел! — не выдержал Эффенбах, перейдя на крик. — От тебя даже костей никогда не найдут! Там чужих не бывало сроду!
— Ну, это же чужих, — спокойно ответил Лыков. — А я хоть одним боком, да свой. Вот, смотри. Большой Сохатый дал мне рекомендательное письмо — у них это называется «рапорт» — к некоему Верлиоке, своему московскому приятелю. Знаешь такого?
