Существуют тысячелетние сказания о первой небольшой группе изгоев, которые убежали не вслед за обещаниями возвращения Христа, а лишь в страхе преследования мстителей с топорами, которые дышали им в затылок, изгнанники направлялись на Запад, самоубийственно веселые, почти беззаботные...сказания о Гаральде Жестоком, сыне короля Сигурда, который плыл на север, влекомый необъяснимой жаждой, с каждым закатом всё больше удаляясь от комфорта и доброты к ужасным берегам, всё меньше ударов весла отделяло его от падения в Гинунгагап, темную бездну, проступавшую сквозь северную тьму, по донесениям, там многие годы собирались пропавшие рыбаки, мародеры, одержимые поисками Бога беглецы......Гаральд встал у руля, гребцы взялись за весла, роковые пределы окутывал туман, и Гаральд Жестокий, вовремя сменив курс, понял в это мгновение нечаянной удачи, когда край мира лежал за его спиной, что сюда он, вероятнее всего, и стремился, и от этого стремления нужно отказаться ради долга перед историей и кровью. Что-то взывало к нему из этой наполненной парами безмерности, а он отвечал во сне, но, в конце концов, проснулся и повернул обратно. Поэтому в языке норманнов «Гап» означает не только эту определенную бездну, из которой появилось всё, ледяной хаос, из которого появилась Земля благодаря великану Имиру, и всё на Земле, но также и широко открытый человеческий рот, смертного, кричащего, призывающего, зовущего вернуться.
Так рассказывает Адам Бременский в Historia Hammaburgensis Ecclesiæ.
А нынешняя экспедиция, хотя ее официальной целью не была бездна Гинунгагап, всё же должна была признать ее наличие там впереди в тумане, водяной отблеск на небе мог быть отражением мифической Внутренней Земли, шанс в этот день и век выплыть с поверхности Мира и попасть в мир тороидального устройства, топологически более современный, чем какой-то простой диск или сфероид.
Уже во времена Гаральда Жестокого прежде ужасный вакуум был почти пережитком, парообразным остатком свидетельства сотворения мира и высокой драмы эпохи Имира-Аургельмира, это было уже не место встречи льда Нифльхейма и огня Муспельхейма, а остатки после многострадального рождения.
Хотя предки Пенхоллоу могли бы осуществить аналогичную экспедицию, до сих у них находились причины этого не делать. Существовало даже предположение о заговоре предков против будущего и, конечно, против этого вояжа..... Пенхоллоу заработали капитал на исландском шпате — им принадлежали обширные месторождения по всей Арктике, они были магнатами этого кристалла с тех пор, как первые Пенхоллоу прибыли в Исландию в конце семнадцатого века во время кальцитовой лихорадки, начавшейся после знаменитого появления двоякопреломляющего минерала в Копенгагене благодаря моряку, нашедшему его в заливе Рофорд.
После прибытия экспедиции Форманса внук Констанс Хантер Пенхоллоу каждый день переправлялся на пароме на большую землю, исступленно прогуливая уроки, забросив свой мольберт и кисти, он выполнял любую подсобную работу на пристани, всё, что мог сделать для этих ученых со странным акцентом Континентальных Штатов. Когда он был слишком мал, чтобы это запомнить, его родители «углубились» на юг в этот регион моряцких баек и неподтвержденных курьезов, и Констанс опрометчиво, не в силах отказать, даже зная благодаря подозреваемому пророческому дару, что он последует примеру родителей, если не точно по их следам, как только появится возможность, поселила его в своем доме. Конечно, если он уедет — это было только гадание — его отъезд не повлияет на ее любовь к нему.
Он тайком проникнет на «Малю», уйдет в море с экспедицией Форманса — это было известно Констанс, она боялась, что он должен однажды сесть на какой-то корабль. Никто из членов экипажа или ученых не пытался ему препятствовать — не вошло ли в обычай у этих экспедиций забирать с собой надежных местных жителей, зачастую просто в качестве талисмана? Когда он в конце концов окончил Уэст-Пойнт и вышел в море, он унес с собой — сначала на север, а затем — обратно в тропические широты это проклятие великой безмолвной борьбы, которая была основой истории этого места, по крайней мере, с момента открытия первой пещеры со множеством кристаллов.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Построенный всего за несколько лет до того, с дощатой обшивкой внахлестку яркого кремового цвета, с кровлей из серого гонта на несколько оттенков светлее, чем окружавшая его каменная порода и серые стены, отель «Северное сияние», в котором должен был находиться штаб Экспедиции, являл собой, с одной стороны, любопытный образец не полностью закрытой баши, чьи стройные белые колонны поддерживали полукруглые балконы на втором и третьем этажах, а над ними возвышалась шатровая конусная крыша, почти шпиль, с высоким флероном, на котором был закреплен флюгер и какие-то беспроводные антенны. Позади отеля возвышался крутой зеленый склон. Туман бурлил и струился повсюду. Тропинка заканчивалась фьордом, неожиданным и глубоким.
Хантер установил свой мольберт на другой стороне дороги и начал пытаться нарисовать это место, хотя микроскопические капельки соленого тумана неизбежно попадали, не смешиваясь, в серый Пейна и неаполитанский желтый, и, спустя годы, когда маленькие полотна того периода начнут путешествовать по миру, вырастая в цене, эта привнесенная стилистика, тени, новый подход к пространству, который, находясь там физически, Хантер в то время не замечал, затем можно будет узнать на его полотнах периода «Венеции» и «Лондона».
Всю ночь находясь в огромном фьорде, они слушали лед, они просыпались, они снова начинали клевать носом, голоса льда проникали в их сны, диктуя им, что они должны увидеть, что будет происходить в беспомощных спящих глазах. На севере вырисовывался обширный ледник, единственный в этом царстве льда, никогда не имевший названия, словно все в страхе признавали его древнее благородство, его, казалось, осознанное наблюдение за проектом................
— Мы не можем себе позволить здесь зимовать, нам нужно выбираться, пока мы еще можем попасть к морю.
— Меня это устраивает. Не уверен, что смогу выдержать здесь еще хотя бы неделю. Еда....
— Не шикарное мясо «Олаф», полагаю.
— С этим можно что-то сделать?
— Ну, это хранилось для чрезвычайных ситуаций, но, думаю, нынешнюю ситуацию можно назвать чрезвычайной.
Он открыл черный чемодан и мгновение смотрел внутрь.
— Вот, пожалуйста, — протягивая старинную бутылку ручной работы, на этикетке которой был изображен тщательно выгравированный и отпечатанный в невыцветающем спектре тропических цветов извергающийся вулкан, попугай с надменной улыбкой и надписью ¡Cuidado Cabrón! Salsa Explosiva La Original.
— Несколько капель — всё, что вам нужно, чтобы зажечь это мясо «Олаф» прямо сейчас, я не скупой, поверьте. Мой отец передал эту бутылку мне, а его отец — ему, а она еще не опустела даже на четверть дюйма, так что проявите осмотрительность — всё, о чем я прошу.
Как ожидалось, этот совет был проигнорирован, во время следующего обеда бутылку начали передавать по кругу, и каждый начал хлюпать сальсой. В результате вечер запомнился истериками и взаимными упреками.
Роскошный мир попугая на этикетке хоть и казался настолько далеким от этого сурового ледяного пейзажа, насколько можно себе представить, на самом деле был отделен от него тончайшей из мембран. Чтобы попасть из одного мира в другой, нужно было просто полностью сосредоточиться на изображении попугая, смирившись перед его презрением, и повторять '¡Cuidado cabrón!', предпочтительнее — с акцентом попугая, пока фраза не утратит всякий смысл, хотя на практике, конечно, количество повторений, по сообщениям, достигало миллионов, и те, кто это слышал, теряли всякое терпение. Таким образом частично приобретя силу тибетской молитвенной лестницы, практика, как считалось, также была магической формулой сезама в страну Цангпо-Брахмапутра, пункт, в который прежние Экспедиции соглашались следовать очень неохотно.
На первый взгляд комната была полна бородатых джентльменов в темных костюмах и жилетах в тон, но на самом деле эти ученые воплощали международный спектр мотиваций и эксцентричности.
