— На прощанье он сказал, что знает таких людей. Сказал, наверняка у него не одна любовница. Насчет других я так ничего и не узнала. Но ту девицу он точно трахал. Все-таки признался, когда я надавила. Сученыш.
Полина сразу возненавидела его.
— Я его, значит, с работы ждала, щи-борщи ему готовила. Скучала по нему. А он в это время драл кого-то. Потом, бедненький, домой уставший возвращался… Мы развелись. Я сама развод потребовала. Не могла больше рядом с ним находиться.
Полине досталось небольшое состояние. Бывший нисколько не сопротивлялся. Предлагал даже свою помощь в поиске квартиры, но она «послала его куда подальше».
Теперь она жила одна.
Днем занималась поиском работы — потому что большая часть денег ушла на квартиру и в копилке осталось не так чтобы очень, — а по ночам плакала.
— Вот такая история, — говорит она и закуривает сигарету.
Затем я рассказываю ей о себе. О Марине и ее измене. О своем переезде и новой школе.
— Надо ж, как нас судьба связала, — грустно усмехается она. — Тут прямо не дом, а клуб разбитых сердец.
Какое-то время мы лежим молча. Я смотрю на нее и не понимаю, каким нужно быть мудаком, чтобы променять такую женщину на кого-то еще.
Потом Полина говорит мне:
— Я хочу, чтобы ты остался. Еще я хочу, чтобы мы увиделись завтра. Пообещай, что так и будет.
— Обещаю, — отвечаю я.
Я засыпаю.
Наконец-то я сплю спокойно.
Больше никто не плачет.
Мы видимся на следующий день.
И через день тоже.
Так длится неделю.
Потом я прихожу, звоню в дверь — и мне открывает он.
Я немного теряюсь, но сразу понимаю, что это бывший. Гладко выбритое лицо, строгая прическа, уверенный взгляд. Подкачанный. Да, этот мудак встречает меня в одних трусах.
Он вопросительно смотрит на меня несколько секунд, а затем спрашивает:
— Что вы хотели?
— Я сосед, — говорю я.
Мне ничего не хочется выдумывать. Я зол и оскорблен. Я хочу, чтобы он понял, что я с ней спал. Но я, видимо, переоцениваю его умственные способности.
— Телевизор, да? — спрашивает он. — Черт, простите, она мне сказала, что стены тонкие. Щас убавлю, извиняюсь.
Где она, хочу спросить я, но вместо этого киваю и иду обратно.
А сам-то как думаешь — где она?
В душе, где ж еще.
Я долго пытаюсь уснуть. Я слышу, как за стеной смеется Полина. И этот тоже, хер ее. В одно мгновение она становится мне противна.
После всего, что он ей сделал. После ее слов о том, как она его ненавидит.
Какие же вы все конченые.
Божечки, какие вы конченые.
Я думаю о Марине, вспоминаю наш последний разговор, последнюю ссору.
А я бы простил ее?
— Нет, — отвечаю я себе вслух. — Ни за что.
Я засыпаю и вижу странный сон.
Словно меня будит звонок в дверь.
Уже утро. Но меня почему-то не беспокоит, что в это время я обычно собираюсь на работу. Я иду и открываю.
Там стоит она. Марина.
Она сияет, как ангел. Она улыбается мне. Я не верю своим глазам.
— Привет, учитель, — говорит она.
Все происходит как будто в фильме. Причем — в дурацком фильме, где ты все знаешь наперед, но все равно не можешь оторваться.
— Что ты здесь делаешь? — удивляюсь я.
— Я решила, что пора спасать тебя. Кто ж еще тебя вытащит из этой дыры? — улыбается она.
У меня на глаза наворачиваются слезы.
— Ты правда считал, — говорит она, — что я не вернусь за тобой? Что я тебя здесь оставлю?
— Я думал, ты меня больше не любишь.
— Дурак, какой же ты дурак.
Я обнимаю ее.
— Дурак, — повторяет она и смеется.
Я плачу и целую ее. В лоб, в губы, в нос.
Я громко и жадно вдыхаю аромат ее волос, это смешит ее еще больше.
Ко мне постепенно начинает приходить осознание того, что это сон.
Еще немного. Еще минутку.
Все те же духи.
И губы такие же, подсохшие. Опять забыла про помаду.
![]()
Жираф
…Ольга Николаевна прокашлялась и продолжила вещать:
— Коллеги! Хочу сказать всем, что — потише! — все билеты в цирк раскуплены. Департаменту я отчиталась. Нас похвалили. Надеюсь, всем понравится представление. Я сама вот — тоже купила.
Она уже и забыла, что билет давно выбросила. Не так важно. Потому что главное — что она тоже потратила деньги, она вместе со своими людьми, как настоящий, порядочный начальник.
— Так, следующий пункт. Учителей катастрофически не хватает. Нам надо как-то продержаться до каникул, а там, будем надеяться, кого-нибудь найдем. За последнее время мы потеряли четырех педагогов!
— Звучит, как будто померли, — сухо заметила Мария Викторовна.
— …Две учительницы уволились, по математике, — продолжила Куча, сделав вид, что никого не слышит. — Один в больнице лежит.
— В психушке… — поправил кто-то из физруков.
— Да, все верно. Андрей Сергеевич… Вот такая с ним история неприятная. Я думаю, вы понимаете, что после психбольницы его уже в школу не возьмут.
— А что случилось-то?
— Да, скажите нам…
— Известно чего?
Куча пожала плечами.
— Я знаю столько же, сколько и вы, коллеги.
— Вот до чего работа в школе доводит, — кто-то то ли пошутил, то ли сказал на полном серьезе.
Куча от этих слов застыла с выпученными глазами, словно впервые в жизни до нее дошло, как опасна работа в школе. Она стояла с глупым, испуганным лицом, пока ее не вернул кто-то из физруков:
— Ольга Николаевна, а может, все-таки получится с Сергеичем?
— Что значит — получится? — насторожилась Куча.
— Ну, у нас же раньше работала Ольга Геннадьевна.
— И что? Она же на учете не стояла.
— Да, но она всем говорила, что ее в детстве пришельцы похитили и опыты над ней ставили.
Учителя оживились.
— Да было такое.
— Точно!
— Все дети в школе это знали…
— Коллеги! — Куча повысила голос. — Мы сейчас вообще не о том говорим! Это даже не обсуждается! Все! Точка! Так… я забыла из-за вас, о чем я там…
— Про учителей. Про нехватку.
— Ах, да! В общем, две уволились, один в больнице. И одну я уволила.
— В смысле? — от Марины Александровны. — Мария Игоревна сама уволилась.
— Нет! — рявкнула Куча. — То есть — да! Я хочу сказать, что я бы ее и так уволила. За то, что она нам с вами наговорила. Все, не напоминайте мне про нее!
— Да как скажете…
— Вот и отлично! Идем дальше. Следующий вопрос… Так, вопрос неловкий. Я бы даже сказала — неприятный.
Константин Федорович услышал, как Марина Александровна недовольно прошептала за его спиной:
— Как и все в этой школе.
— Ко мне обратилась… — Куча замялась, что-то обдумывая, затем продолжила: — Ладно, давайте без имен. В общем, есть жалоба на наших поваров. Говорят, что после них нельзя зайти в туалет.
Наступило неловкое молчание.
— Коллеги, вопрос серьезный, — подчеркнула Куча.
От Марины Александровны — так же тихо:
— Куда уж серьезнее…
Константин Федорович быстро глянул назад, словно и не смотрел никуда вовсе, а просто исправлял неловкое положение тела, и заметил, что она сидела одна, сама себе ворчала. Возникло ощущение, что еще немного — и она сорвется.
— Это действительно так? — спросила Куча. — Мне стоит с ними поговорить?
Тишина. Все только переглядывались.
— Вообще — да, — ответила Дарья Анатольевна за всех. — После них трудно заходить.
— Да, есть такое.
— Согласна…
— Как они это делают?
Все засмеялись; барьер неловкости был преодолен.
— Ясно, ясно. Я все поняла! — нервно сказала Куча. — Я поговорю с ними.
— Что же вы им скажете? — спросила Марина Александровна (на этот раз громко). — Чтобы они терпели, что ли?
Мария Игоревна подготовила себе достойную замену, подумал Константин Федорович.
