— Нет, — покраснев, ответила Куча. — Зачем же сразу терпеть. Пусть в общий туалет ходят, с детьми.
— Бедные дети, — сказала на это Дарья Анатольевна, чем вызвала новую волну смеха.
Куча постучала ручкой по столу.
— Коллеги! Успокойтесь! Как малые дети. Все, всех услышала. Вопрос буду решать. Так, идем дальше… Уже и забыла. Евгений Алексеевич, выручайте.
Кабачков встал и, ухмыльнувшись, напомнил:
— Урок полового воспитания.
— Точно! — радостно кричит Куча. — Коллеги, в прошлом году, точнее — уже в этом, в нашей школе был зафиксирован случай… в общем, девочка одна забеременела. Предположительно — после выпускного. Все помнят, надеюсь, про это. Поэтому нам такая статистика больше не нужна. Это позор для школы. Классным руководителям необходимо провести урок полового воспитания.
Кто-то недовольно цокнул. Кучу это вывело из себя. Она грозно ударила кулаком по столу, но так как кулак у нее был мягкий, этого почти никто не услышал. Тогда она, как обычно, стала орать:
— Коллеги! Вы знаете, как я огреблась осенью за нашу эту, залетевшую! Дословно: «Куда вы там смотрите, в своей 72-й школе?» Вот так мне сказали. Поэтому ничего смешного!
— А как проводить-то? Урок этот, — от Вероники Вячеславовны.
— Вот это уже по делу, — сказала Куча. — Евгений Алексеевич, пожалуйста.
Кабачков снова поднялся, повернулся к учителям и с нескрываемым удовольствием стал им рассказывать — «как надо».
— Необходимо сказать, что если вы, то есть дети, хотите взрослых отношений, то и вести себя стоит по-взрослому. Сказать, что нужно серьезно относиться к таким вещам, как… близость. Подчеркните, что взрослые, если не хотят заводить детей, всегда предохраняются! Поэтому никакого… никакой близости не может быть без «защиты»!
— А деньги где они возьмут? У родителей же не станут просить на презервативы.
— Если им не продадут?
— Или купить постесняются…
— Ой, какие скромные! Трахаться-то не стесняются.
Последнее замечание вызвало смех. Куча попыталась вернуть порядок — замахнулась кулаком над столом, но вдруг сама рассмеялась. И снова громкий смех заполнил кабинет.
Когда успокоились, Кабачков, неловко улыбаясь, договорил:
— Я предлагаю привести примеры из жизни. Может, у вас есть знакомые, которым ранняя беременность испортила будущее.
— Ага, остановит их это…
— Коллеги! — закричала, поднявшись, Куча. — Не надо к этому так относиться! На следующей неделе обязательно (!) провести классные часы по теме «половое воспитание». Все меня услышали?
— Угу… — недовольно ответили учителя.
— Можете им сказать, — продолжила Куча, поймав вдохновение, — что настоящая любовь не нуждается в сексе. Это всегда что-то… более… — говорила она возвышенным голосом, — более высокое. Настоящая любовь — это… любить. Это заботиться. Это не бежать в кусты. Вот, точно! Так им и скажите!
За спиной Константина Федоровича — все тот же недовольный голос Марины Александровны:
— Короче, проще им сказать, чтоб в задницу трахались. Точно не залетят.
Константин Федорович вздрогнул от этих слов и чуть не выронил карандаш из рук. Этого, впрочем, никто не заметил. Да и Марину Александровну тоже никто, кроме него, и не слышал. Она, однако, не унималась.
— …Кстати! — сказала она и, уже громче, обратилась к Куче: — Ольга Николаевна, у меня вопрос по «половому воспитанию»!
— Задавайте, — пробурчала Куча, не ожидая ничего хорошего.
— Вы же сами понимаете, двадцать первый век, все дела. Урок проводить, так сказать, в широком формате?
— Что это значит?
— Ну, для всех?
— Да скажите вы уже прямо! Не понимаю я вас!
— Вы в курсе, что на прошлой неделе Стасюк и Миллер целовались в туалете? Их застукали, так сказать, средь бела дня.
— И что? — растерянно спросила Куча. — То есть — да, нужно поговорить с ними, что это недопустимо. Но я не понимаю, в чем критичность. Хорошая пара. Они, кажется, уже давно вместе, верно?
— Да, давненько…
— Мне тоже нравятся, хорошенькие…
— Марина Александровна! — сказала Куча. — В чем проблема?
— Стасюк — это Леша, — пояснила Марина Александровна спокойным змеиным голосом, — а Миллер — это не Катя, с которой Леша встречается. Или делает вид, что встречается. Миллер — это Костя, старший брат Кати.
Наступила резкая тишина. Несколько секунд учителя переваривали услышанное. Затем их прорвало: хор возмущения, недовольства и отвращения заполнил кабинет — и даже вырвался за его пределы.
— Как же… так? — спросила Куча. — Не может быть.
— Может, — равнодушно ответила Марина Александровна. — Кто-то даже сфотографировать успел.
Куча схватилась за голову и крикнула:
— Нет! Нет! Если об этом узнают в департаменте? Что с нашей школой сделают!
Дальше каждый учитель посчитал нужным выкрикнуть с места.
— Ужас какой…
— Кошмар.
— Так вот почему Катька эти дни хмурая ходит!
— Фу…
Кто-то из физруков:
— До́жили. Уже и до нашей Сибири эта педерастия докатилась. Хорошо, что Сергеич этого не застал. Он эту гадость на дух не переносил.
— А мне всегда этот Стасюк не нравился.
— Скажи, кто тебе еще не нравится, — чтоб мы сразу всех голубеньких знали!
Стали смеяться. Куча, однако, по-прежнему стояла с потерянным видом; в глазах читался один вопрос: что же делать?
Тот же вопрос задавал себе Константин Федорович, — правда, относилось это совсем к другим рассуждениям. Впервые за то время, что он работал в 72-й школе, у него возникло желание тихонько сбежать отсюда, с совещания. Никто не хватится, подумал он, здесь и без меня интересно. В кабинете было душно. Майское солнце дополнялось последними днями горячих батарей. Стоял неприятный запах пота.
Только Константин Федорович собрался улизнуть, как Куча громко заявила:
— Коллеги, перестаньте смеяться, перестаньте разговаривать. Никто отсюда не уйдет, пока мы не решим всем коллективом, что дальше с этим делать. Всем понятно?
— Угу…
Придется ждать, решил Константин Федорович.
— Марина Александровна, — сказал Куча, — почему вы только сейчас об этом рассказали?
— Вы теперь меня хотите виноватой сделать?
Куча растерялась. Но не успела она накричать на Марину Александровну, как та продолжила:
— Во-первых, Ольга Николаевна, я сама об этом не сразу узнала. Во-вторых, откуда вы знаете, что от департамента нам влетит? Сейчас такое время, все продвинутые. Толерантные, так сказать.
Кто-то из физруков:
— Тьфу ты! Щас стошнит. Вонючая западная толерастия.
— Во-во…
— Точно.
Но последние «замечания» прошли мимо Кучи; она обдумывала слова Марины Александровны. Этим действительно можно будет прикрыться — «двадцать первым веком», «толерантностью».
— Подождите, — сказала она. — А если они там, в департаменте, нормальные все? Они же тогда собак на нас спустят. Что мы им тогда скажем?
От Кабачкова:
— Скажем, что работа ведется. Что проведены классные часы — «традиционные семейные ценности».
Куча снова вернулась к жизни, глаза засияли.
— Евгений Алексеевич, спаситель наш! Как хорошо вы придумали!
За спиной Константина Федоровича недовольно цокнули.
— Так что в итоге с «половым воспитанием»? — спросила Марина Александровна. — Как проводить?
Куча — с красным, горящим лицом — застыла на несколько секунд. Наконец она смахнула рукавом пот со лба и объявила:
— Коллеги, никакого урока по «половому воспитанию» проводить не будем! Поскольку единой повестки у нас нет, не будем никого оскорблять.
— Да что ж такое…
— Нет — так нет.
— Зачем мы тогда все это обсуждали?
— Жарко. Давайте закончим?
— Поддерживаю.
— Я тоже…
Куча:
— Никаких «я тоже»! Сначала нужно обсудить все вопросы.
— А много еще?
— Нет, — ответила Куча. — Остался последний. Это касается выпускного. Как вы помните, я поручала заняться этим…
Она не договорила. Ее речь прервал резкий шум. С улицы пришло что-то громкое и тревожное. Удар, столкновение, крики и сигналы.
