В. Телегин, мастер 2-го машинного цеха завода «Динамо» им. С. М. Кирова, Герой Социалистического Труда
В конце января 1974 года на улице Горького, в помещении выставочного зала Московского Союза художников (ныне 1-я Тверская-Ямская, 20), прямо в окне на всеобщее обозрение был вывешен огромный, чуть не в два метра, плакат работы Кукрыникса Бориса Ефимова, на котором гротескные капиталисты тащили, как хоругвь, сочащуюся ядом книгу «Сочинений Солженицына», и при этом всячески лаяли на «страну советскую».
В изобретательности по части подлостей комитетчикам не откажешь: живший неподалеку от «витрины художника» Солженицын (ул. Горького, 12, стр. 8) частенько проходил мимо этой «выставки» одной картины. Кстати, в этой квартире писатель и был арестован перед высылкой из страны. А ныне там планируется создать музей.
Фрагмент статьи из Литературной газеты». 20.02.1974
«Глас народа»
Нашли свое отражение громкие события 1974 года даже в фольклоре:
Не шуми ты, чисто поле,Свежею пшеницею.Всей деревней мы читаемПовесть Солженицына!
Е. Абдрахманов на записи концерта с «Братьями Жемчужными». 1979. В 2012 году в интервью Павлу Столбову бард заявил, что и сегодня не изменил своего мнения о Солженицыне. Полная версия его песни представлена на CD
В конце семидесятых подпольный автор-исполнитель блатных песен Евгений Абдрахманов (его песни «Книжный бум» и «Привычки» исполнял также Аркадий Северный) вместе с ансамблем «Братья Жемчужные» записал очередной магнитоальбом. Вслед за классическим для подобного жанра произведением «Весна гуляет по бульвару, / Весна раскручивает кровь, / А я иду к пивному бару, / И мне до лампочки любовь…» слушатели неожиданно услышали мелодию гимна императорской России «Боже, царя храни!», за которой под разухабистый аккомпанемент понеслось:
Пишет Саня СолженицынСвои были-небылицы.Урожай пером снимаетС ядовитого куста.Чем болтаться за границей —Лучше дома застрелиться,Или снова по этапуВ отдаленные места.
История же имела продолжение. В марте 1980 года на очередной записи песен в Ленинграде между Аркадием Северным и Николаем Резановым (создателем ансамбля «Братья Жемчужные») произошел следующий диалог
Η. Р.: Недавно к нам на гастроли заезжал залетный фраер Женя Абдрахманов.
А. С.: Ой! Какой залетный!
Η. Р.: Как таких только Москва держит, Аркаим?
А. С.: Я тоже думаю…
Η. Р.: Но он хороший парень, как ты считаешь?
А. С.: Что вы говорите… Ну, у него иногда есть хорошие песни.
Η. Р.: Но он Солженицына ругает, ты знаешь?
А. С.: Что вы говорите? Тогда в тиски его нужно.
Η. Р.: Мы сразу потеряли к нему уважение.
А. С: Ну, это уже… Так сказать, э… личное мнение… А вообще-то я не знаю… Я с ним еще не встречался, но если он мне тоже сделает подлость, то я-то точно его в тиски сделаю.
Η. Р: Но тем не менее мы споем его песню.
А. С.: Да.
Η. Р: Песня хорошая, у него много удачных песен есть.
А. С.: Есть, да, «Бум» и вот «Последний бросок».
К своему «последнему броску» на Запад готовился и Солженицын.
12 февраля 1974 года писателя арестовали и доставили в Лефортовскую тюрьму, где предъявили обвинение в измене Родине (ст. 64 УК РСФСР).
13 февраля заместитель генерального прокурора СССР Маляров зачитал арестованному указ о лишении его советского гражданства. В тот же день, под чужим именем посадив на рейс, писателя в сопровождении восьми сотрудников КГБ доставили во Франкфурт-на-Майне.
У трапа ему раскрыл объятья нобелевский лауреат Генрих Бёлль: «Герр Солженицын, я рад приветствовать вас в свободном мире!»
Видимо, этот момент стал известен советским гражданам, потому что чуть ли не на следующий день по стране стала гулять частушка:
Самолет в Москве взлетает,Солженицын в нем сидит.«Вот-те нате, хер в томате», —Бёлль, встречая, говорит.
Первое время изгнанник жил в доме у немецкого коллеги. Когда же к нему прибыла семья, они перебрались в Цюрих.
Шумиха вокруг писателя и его главной книги не ослабевала долгие месяцы.
И грех было ситуацией не воспользоваться.
Александр Солженицын в Осло. 26 февраля 1974 года
Опасная пластинка
Осенью 1974 года увидела свет пластинка Gulag Song («Песня ГУЛАГА»).
Все одиннадцать композиций исполнил некто Слава Вольный.
На лицевой стороне были изображены утопающие в снегах лагерные вышки в колючей проволоке. В центре пейзажа не парила, а низко, как тяжелый бомбардировщик к цели, летела надпись с узнаваемой аббревиатурой — GULAG. Но самое интересное таилось на заднике — фотография А. И. Солженицына с припиской: «Самый известный советский заключенный». Данный факт тут же породил слухи о причастности самого нобелевского лауреата или его покровителей к этой пластинке. Поговаривали даже, что она являлась официальным саундтреком к роману «Архипелаг ГУЛАГ». Косвенно подтверждали догадки и развернутая аннотация некоего Йоахима Зондерхоффа на обложке:
…С 1939 года ведется сбор отчетов, доказательств и данных о судьбах, собираются цифровые показатели, составляется документация. Имеются точные данные о месторасположении и постоянных почтовых адресах 253 лагерей, о других лагерях известно лишь их приблизительное географическое месторасположение.
Когда была издана книга Александра Солженицына “Архипелаг ГУЛАГ, автор был выслан из страны как клеветник и антисоветский агитатор. Описание будних дней, которые должны были выносить более чем один миллион людей, является ужасающим итогом страшного прошлого, который подводит Солженицын. Лагеря принудительного труда (сегодня они называются исправительными трудовыми колониями) наряду с психиатрическими больницами и ссылками являются наиболее страшными из возможных наказаний в СССР.
— Со времен Сталина ничего не изменилось, функционирует тоталитарная советская система, при основе которой Ленин клялся “очистить русскую землю от всех паразитов”. Доказательством тому служит тот факт, что к таким “паразитам” причисляется прежде всего такой интеллигент, как 33-летний писатель Юрий Галансков, который в политическо-литературной подпольной газете “Феникс” назвал Россию “государством-казармой, в которой свободно вести себя могут лишь пальцы ног в сапоге”.
По оценкам Международного комитета по защите прав человека, при правлении Сталина в лагерях умерло 12 млн человек — заключенные, представлявшие собой дешевую рабочую силу, которую можно было использовать как угодно. <…> Масштабы террора сегодня не меньше. Иначе не было бы Сахарова, Солженицына, Амальрика или Синявского, не было бы рассказов, описаний, документов, не было бы данных песен из лагерей. Нам неизвестно, кто написал слова, кто сочинил мелодии, нам неизвестны условия, при которых они появились. Мы знаем лишь то, что эти песни пелись в период между 1938 и 1972 годами. Песни, в которых, кажется, текст не подходит к мелодии, а мелодия — к тексту, песни, появившиеся на свет от отчаяния и смирения. Песни из русских лагерей принудительного труда, в которых хотели сломить физическую и психологическую основу, где выжимали последние силы из людей. Песни, которые высказывают свое “однако” в сознании и которые призваны таким образом спасти души».
В 1974–1975 гг. о выходе пластинки Славы Вольного часто писали в немецкой прессе
Подборка действительно строго соответствовала тематике: «Эшелон» (уже знакомый нам по пластинке Нугзара Шарил под именем «Не печалься, любимая»), «Товарищ Сталин» (Юза Алешковского. Ну, про это можно было даже и не писать), «За туманом» и «Париж» (обе — Юрия Кукина), «Нынче все срока закончены», «Все позади…» (обе — Высоцкого), старинный романс на стихи Апухтина «Пара гнедых», а также народные — «Часовой», «Приморили», «Дайте ходу пароходу».
Всего было одиннадцать композиций. Однако в СССР альбом распространялся в урезанной версии, где было только десять вещей. Все дело в том, что в песне «Красная конница»[45] звучал переделанный С. Вольным текст, с резким антисоветским содержанием, и люди просто боялись ее тиражировать.
