– Вот они.
Я понял все – люди Беро, не жалея рисковать, замуровали вход изнутри, потратив на это небольшой запас бутового камня.
– Это скреплено яичным белком.
– Разумеется. Отличная, добротная работа, старательность, продиктованная желанием пожить подольше.
– Где они брали яйца?
– Здесь есть птичник. Я удивляюсь только, что несушки до сих пор не съедены. Вы не обратили внимание, почтенный Россенхель, Беро любезно угощал нас яичницей из желтков?
– Конечно. Сам он к ней даже и не притронулся.
– Еще бы. Капитану форта и его людям поневоле пришлось съесть все желтки ото всех яиц, белки которых пошли на строительство укрепления.
В этот момент ситуация предстала передо мной совершенно в новом свете – я впервые обратил внимание на бледность часового, его чуть расслабленную позу. Так выглядит человек, который ослабел, хотя еще пытается держаться бодро.
– У них голод или скудный рацион.
– Именно так. Если государь Церена не поторопится со штурмом, дело кончится плачевно – Беро не удержит форт.
– Стены хороши.
– Никакие стены не защитят от штурма, если на них не будут твердо стоять солдаты. Посмотрите на лицо этого человека.
Я видел, что солдат боится – подавленный страх прятался в уголках глаз, тревогу выдавали опущенные плечи, особый поворот шеи. Кир Антисфен и я поняли друг друга без слов.
– Не понимаю. – заметил я. – прямо сейчас на виду у гарнизона форта, стоит армия Империи. Армия победоносная, по сравнению с которой вооруженные оборванцы мало чего стоят. За Бретона – море и стены Толоссы. За Императора – время, власть, обученные воины, вся мощь Церена. Мятежников раздавят как мух, признаться, мне их даже жаль. Почему боится этот солдат?
Румиец тонко улыбнулся.
– Как вы думаете, чем отличается победитель от побежденного?
– Военными потерями, конечно!
– Вовсе нет. Все дело в состоянии духа. Боюсь, что у Беро могут возникнуть серьезные неприятности – его люди изначально ненадежны. Вы не знали? – у них в Толоссе остались друзья и родственники. Трудно защищать форт от арбалетчиков Клауса, в то время как воины Империи, сражаясь с бретонистами, мимоходом убивают твоих близких. Этот ересиарх то ли очень хитер, то ли не чужд милосердия – он и пальцем не тронул семьи солдат. Жены и дети лучников капитана Морица продолжают, как ни в чем ни бывало, жить в мятежном городе; их просто не выпускают с острова, и все тут. Никакой лишней крови.
Я поразился проницательности румийца.
– Зачем еретикам форт? Если крепость все равно не сегодня-завтра будет взята? Даже если мятежные горожане укроются за вторым ярусом стен, это лишь ненадолго отсрочит неизбежный разгром.
– Мне кажется, Бретона отличает интуитивная проницательность. Меры были приняты заранее, когда он еще ничего не знал о гримуарах. Но теперь мятежникам очень и очень нужен форт – потому что в форте прячетесь вы, Россенхель.
– Клаус об этом не знает. Как он догадается?
– Такие секреты не держатся. В скором времени невзрачный лучник в железном колпаке выбросит со стены… Ну, хоть кусок глины, мягкое яблоко, комок навоза или метнет стрелу. Записку подберут с той стороны, и Клаус про вас, друг мой Вольф, узнает все, что нужно, всего-то через несколько часов.
– Но это же измена!
– Измена случается, если открывают ворота. Описанный мною вариант называется не изменой, а предусмотрительностью. Кстати, недаром в равной мере предусмотрительный мессир Беро приказал замуровать выход. Немного успокаивает только одно – не сомневайтесь, солдаты гарнизона большей частью не умеют писать.
Я поразился проницательности кира, на практике осознав, что такое пресловутые «румийские хитрости».
– Как вы умны…
– Я только следую собственной природе исследователя, – скромно ответил ученый книжник.
– А я так надеялся отсидеться за стенами.
Кир Антисфен лишь пожал плечами.
– Мне очень жаль, друг мой, что я расстроил вас. Но не все так грустно, не слушайте маловера и пессимиста и не тратьте впустую собственных слов – от души желаю вам удачно сбежать.
Я испугался – о моем предстоящем исчезновении через портал внутри форта не знал никто, кроме меня. Портал еще предстояло отыскать, приходилось тщательно прятать это намерение от слишком уж ловкого и проницательного Фирхофа. Румиец раскусил мои тайные планы легко, мимоходом, причем безо всякой личной заинтересованности. Мне сделалось очень неуютно.
– О, не бойтесь, – любезно добавил бывший поданный погибшего царства, – я не выдам ваш секрет. Зачем? Мне неприятна мысль о насилии над ученым – бегите, Вольф, бегите, и да хранит вас добрый гений книжников и сочинителей.
Я постарался не покраснеть и честно спросил друга:
– Как вы догадались?
– Этот портал описан в книгах. Вернее, был описан в одном старом манускрипте, доставшемся мне по случаю. Мест магического перемещения в Империи всего три. Одно в столичной обители, которую в самом начале своего правления закрыл нынешний государь Церена, второе где-то под Фробургом, в заброшенных известняковых пещерах. У подземелий мрачная слава – там жили эти бедняги альвисы, если верить автору опуса, второй портал открывался кровью зарезанных жертв и напрямую был связан с первым.
– Вы верите в эти ужасы?
– Как вам сказать… Не верю, однако не сомневаюсь, что слухи существуют не на пустом месте.
– Открываются кровью?
– Я бы удивился, если бы такие странные места открывались водой или иной малоценной жидкостью…
Я переварил двусмысленный ответ. Кир Антисфен между тем продолжал:
– Я мирный человек и никогда не выдавлю и унции чужой крови на такие нужды, но, признаться, соблазн проникнуть в такой портал исключительно велик. Если верить автору манускрипта, толосский проход открывается всего лишь кратким заклинанием и светом месяца в первую ночь последней четверти луны. Следующая ночь – та самая ночь перемещения. Не могли бы вы…
– Чего вы хотите?
– Немногого – составить вам компанию, когда вы отправитесь в Портал.
Я переварил предложение. Взятие в сообщники румийца представлялось мне весьма удачным ходом.
– Вас не смущает риск?
– Ничуть.
– Вам не жаль навсегда оставлять Империю?
– После порабощения Рума варварами любая земля для меня – чужбина.
– Вы готовы душой к неожиданностям?
– К любым. Вернее, я не беспокоюсь о них заранее.
– Тогда я согласен.
Итак, мы обговорили детали, пользуясь отсутствием фон Фирхофа. Я приободрился, жизнь показалась мне прекрасной, положение не безнадежным, и я решил со вкусом провести последние часы в Церене. В этот день бретонисты не штурмовали форт, делать в осажденных стенах было совершенно нечего, а уйти некуда. Мое внимание привлекли двое солдат, которые, устроившись в тени, рьяно метали кости. Я извлек последний уцелевший клочок самодельной бумаги.
Первый воин, белесый юноша с прозрачными глазами альбиноса, как раз старательно тряс стакан.
– Красотка! – объявил он жаргонное название наилучшего результата, – теперь твоя очередь, Агенобарб.
Партнер белобрысого парня, высокий, худой, рыжебородый воин, принял в свои руки стакан и в свой черед яростно потряс его. Костяшки обиженно загремели.
– Свинья! – вздохнул он, и я понял, что Агенобарба постигло горькое разочарование. Медная мелочь перекочевала из рук в руки.
Я попросил у Кира Антисфена походную чернильницу. Он дал ее, но в тот же момент понял собственную оплошность.
– Не делайте этого, Россенхель! Не унижайте собственный дар суетой! – кир почти что в непритворном ужасе попытался схватить меня за рукав.
Я увернулся. Вдохновение хулиганского толка накатило на меня, точно пенистая морская волна с лихим белым гребешком – на такую не найти управы обычными способами…
– Красотка! – эхом отозвался Белобрысый.
Агенобарб в очередной еще раз встряхнул стаканчик:
– У меня тоже Красотка.
– Переиграем еще разок… Красотка!
…Церенские воины невысоких чинов отличаются смелостью и грубостью в делах, но отнюдь не разнузданным художественным воображением. Рыжебородый заподозрил неладное лишь после восьмого выпадения «Красотки».
– Цыпленок поганый! У тебя кости подпилены.
– Да ты что! Ты дурак, Агенобарб, зачем мне пилить мои кости, если я все равно не выигрываю?
Раздраженные воины огляделись, стремясь инстинктивно, как это свойственно людям вообще, найти поблизости виноватого, на котором можно выместить злобу.
– Проваливайте отсюда, паршивые ученые свиньи! – рявкнул Белобрысый, обнаружив неподалеку меня и румийца.
– Уносите ноги, столичные маги-ослы! – добавил Агенобарб, подкрепив свое предложение весьма угрожающим жестом волосатого кулака.
Мы убрались подальше, я едва сдерживал неистовый хохот, кир Антисфен грустно улыбался:
– Вы словно ребенок играете волшебным даром, Россенхель.
