Патроны кончились, ящерка прыгнула.
Сбила меня с ног, обвилась вокруг шеи хвостом, вцепилась зубами в наплечник, а я выхватил из кожаной кобуры револьвер и всадил в мягкую гладкую кожу все шесть пуль. Ящерица отвалилась. Правильно сказал Лисичка — все. Они лезли все, в большом разнообразии, вот эта ящерица, на ощупь она оказалась как налим, гладкая, и тоже пахнет рыбой, каждой твари по паре.
Я сменил магазин. И они тут же повалили все-все-все, волкеры, ящеры, и кикиморы, и кажется, мрецы, снова кикиморы…
Наверное, три минуты, я стрелял три минуты, прицеливался, нажимал, снова прицеливался, стрелял, прицеливался, они падали, сгорали и взрывались, рассыпались на большие куски и на мелкие, испарялись во вспышках белого огня. Чувствовал, что задыхаюсь. От всего, от вони, от движения, оттого, что стало вдруг жарко. Я расстрелял второй магазин и пошел в атаку.
Сшибал очередную бродячую мерзость и делал шаг вперед, сбрасывая ее в сторону пинком, осторожным, чтобы не поймать фосфор.
Поворот.
За ним обнаружились мертвые шахтеры и твари, которых эти шахтеры остановили, много, завалы почти до половины высоты тоннеля. Через эти завалы перебирались новые твари, я стрелял по ним, снова огонь…
Свет погас.
Меня это особо не удивило, в подземельях свет постоянно пропадает, ему это свойственно, свет любит открытый воздух. Я тут же прижался к стене, зажег карбидку. Скелет подарил мне усиленный рефлектор с повышенной отражательной способностью, теперь лампа светила в два раза сильнее, не прожектор, но все же.
Световое пространство сократилось, приходилось вертеть головой. Опять повалили кикиморы. Большие. Почти в два раза больше предыдущих. Двигались они перебежками, меняли расположение, едва я успевал прицелиться, кикиморы оказывались уже в другом месте. Пять, нет, шесть штук.
Эта разновидность выглядела омерзительнее мелких собратьев, в месте, где сходились лапы, виднелись выпуклые пузыри, я попал в этот самый пузырь, когда одна кикимора замешкалась.
К моему удивлению, она не вспыхнула. Остановилась, затем продолжила ползти, правда, не так быстро. Я попал еще, на этот раз в лапу, и это сработало, тварь вспыхнула и стала карабкаться на стену. Я подумал, что они, наверное, на деревьях живут — в случае чего забираются на ветви в поисках укрытия, и сейчас лезут наверх.
За то время, пока я разбирался с одной, остальные успели приблизиться ко мне почти вполовину, так что мне пришлось отступать. Отстреливаясь. Промахиваясь.
Я слишком много мазал. На два выстрела один промах. Крайне плохо. Если бы я стрелял так два года назад, то уже давно откармливал бы червей. А здесь ничего, еще жив. Нет, надо валить отсюда, чем скорее, тем дальше. Этот город меня уделал. Я стал плохо дышать, я стал медленно бегать, у меня нет половины уха и нескольких пальцев ног. Мне надо бежать отсюда. А я снова стреляю. В кикимор, кажется, раньше кикиморами называли… каких-то домашних духов. Они оберегали дом от злых сил. Теперь все по-другому.
Кикиморы, другая погань не высовывались, скорее всего, не хотели вязаться, я бы тоже хотел держаться от них подальше, я пристрелил еще одну, остальные оказались совсем рядом. Переползали рывками, по стенам, по потолку, укрываясь в тени, которую не освещала моя лампа.
Три штуки возникли совсем рядом, метрах в пяти, и я не выдержал во второй раз, и снова начал стрелять очередями. А когда патроны кончились, дернул к баррикаде.
Она нагнала меня. Свалилась сверху, упала на плечи.
Не предполагал, что тварь окажется настолько сильной. Как будто на шею сгрузились два мешка с песком, по весу никак не меньше, килограммов семьдесят, и эти килограммы тут же сдавили мне горло и попытались оторвать башку и одновременно ее раздавить.
На ногах я, как ни странно, удержался, это меня и спасло. Если бы упал, вряд ли уже поднялся бы. Кикимора обхватила еще и за плечи, и давила, давила, и я знал, что осталось несколько секунд — пока не подоспеет вторая.
Они сворачивали шеи. И сносили головы. Пили кровь. Интересно, а хоть что-то полезное оттуда сюда к нам пробралось?
Ноги у меня оставались свободны, я развернулся, оттолкнулся и упал спиной в колючую проволоку. Кикимора ослабила хватку, немного, на секунду, этого хватило на то, чтобы выхватить нож и подрезать лапу, сжимающую мою голову. Видимо, я попал в нервный узел, кикимора вздрогнула, разжала объятия и отпрыгнула в сторону. По ее спине пробежал спазм, кикимора поджала лапы, застыла.
Я попытался выбраться из колючки, но увяз, дернулся, застрял еще крепче. Не обычная колючка, качественная военная, с зазубренными шипами, из такой сложно выпутаться, невозможно почти. И лучше не дергаться, чем сильнее ты будешь стараться, тем глубже зазубрины будут впиваться. Если угодить в такую колючку без крепкого комбеза, в три минуты нашинкуешься на продольные и поперечные лоскутки.
Винтовка лежала метрах в двух, стволом на рельс, дотянуться до нее не мог никак Зато смог дотянуться до пистолета. Конечно, это не фосфорные пули, но ничего, обойдемся и так. Хотя волкера из пистолета, наверное, не пробить…
Кикимора, с подрезанной лапой, выплыла из мрака, ползла по потолку, а лапа висела, безжизненно раскачиваясь, интересно, а на четырех они могут? Стал стрелять.
Нет, все-таки пистолет совсем не для нашего времени оружие, пух, пух, попал оба раза, а кикиморе хоть бы что, не поперхнулась, ползла, собиралась мне отомстить за покалеченную руку. Все поганцы удивительно мстительны, в этом они очень похожи на нас.
Ближе и ближе, перебирает лапами, что ей эти пули…
Вспыхнули прожекторы, кикимора остановилась. Рядом со мной оказался Егор. С перекошенным от воинственности лицом, с винтовкой и большими ножницами по металлу, надетыми рукоятями на плечо.
Первым делом Егор с сердитым криком расстрелял хроморукую тварь, вогнал в нее полмагазина, отчего погань распылилась в горящую белую пыль.
Затем с не менее бравыми звуками стал поливать остальных кикимор, показавшихся из глубины.
Скоро патроны кончились, Егор поменял магазин, убрал винтовку под руку и принялся выстригать меня из проволоки, по ходу рассказывая:
— Аппараты у них не работают, трансформатор не чинится, баррикада бесполезная — щель осталась. Скелет отправил за газовой сваркой, но они нескоро баллоны подвезут, не успеют. Надо уходить отсюда. Наверху много погибших, а твари еще из нескольких дыр прибывают, всех остановить не получится. Скелет говорит, что через неделю все тоннели заполнятся поганью… Ах ты…
Ножницы Егора наткнулись на двойное пересечение проволоки, он навалился на рукояти всем весом, заскрипел зубами, перекусил. Я выбрался. Подобрал винтовку, перезарядил.
— Пойдем, — Егор кивнул на баррикаду. — Надо уходить! Баллоны не притащили! Заварить проход не получится! Они все равно прорвутся!
Я пошевелил головой. Больно, мышцы шеи растянуты, голова не очень поворачивалась влево, обычное дело, если тебе пытаются оторвать башку, это даром не проходит…
Ухватил за крестовину, к которой крепилась колючка, придвинул ее к правой стене, тоннель оказался перегорожен. Ненадолго, но это их задержит. Направились к баррикаде, пятились, держа освещенное пространство под прицелом.
— А Алиска, наверное, до сих пор спит, — сказал Егор. — В своей глушилке-то…. Спит, сны видит, а мы тут маемся… Что это?
Егор остановился.
Я тоже остановился. Из глубины тоннеля доносился шорох. Или шепот. Мягкий какой-то, переваливающийся.
— Оно что, жидкое, что ли? — спросил Егор. — Жидкое катится…
— Черт с ним. Лезь в дыру!
Егор просунулся в прореху, я за ним. Шахтеры тут же заткнули щель железными бочками.
Голова кружилась, хотелось пить, Скелет сунул мне флягу. Лимонная вода. И еще что-то, не смог определить. И кусочки льда. Освежающе, выдул почти половину емкости.
— Жив?! — спросил Скелет зачем-то, точно сам не видел.
— Частично. Твари разные ползут, — сообщил я. — Много…
— Ясно. Сейчас должны баллоны притащить, я думаю, успеем. Отдохните пока.
Мы с Егором отошли от баррикады, уселись на рельсы.
— Плохо тут, — пожаловался шепотом Егор. — Тепло, а плохо… Бежать некуда. Не люблю я эти норы, человек не крот…
— Привыкай, — посоветовал я. — Придется нам сюда, наверное, переселяться. Если дело так пойдет.
— Мы же это… вроде как все исправим? — спросил Егор осторожно.
Я не ответил.
— Исправим, — кивнул Егор. — Конечно, все исправим…
Егор достал будильник.
— Остановился, — сказал он. — Не нравится ему тут, пружина гораздо быстрей распускается. Под землей время идет по-другому, быстрей, что ли… Это из-за давления. Ты чувствуешь, как на тебя давит?
— На меня всегда давит, — ответил я. — И на земле и под землей. Надо, наверное, в небо. На дирижабле. Повыше. Там, нажегся, давление меньше.
