рукава руки, когда их нечем было занять; то, как держали головы — высоко и ровно, чтобы не уронить свои развевающиеся головные уборы.
Интересно, подумала Молли, эту степенную манеру держаться они усваивают сразу, как только надевают рясу? Или кому-то из них, хотя бы самым молодым, все еще приходится подавлять в себе желание побегать, попрыгать, потанцевать, как это частенько делала Молли — просто так, без повода, радуясь солнечному лучу, скользнувшему по лицу, и тому, что живешь на свете? Она не могла представить себе, как можно отвергнуть мир со всем его богатством и разнообразием ради жизни взаперти, подчиняющейся неукоснительному порядку и суровой дисциплине. Глядя на сестер, Молли понимала: какой бы скучной и однообразной ни была ее жизнь, она ни за что на свете не готова отказаться от нее. Неисправимая оптимистка, она твердо верила, что впереди ее непременно ждет что-то лучшее, что-то необыкновенное. В конце концов, еще месяц назад ей никогда бы и в голову не пришло, что она окажется во Франции, — да и сейчас-то в это все еще с трудом верилось.
Все монахини молча прошли в трапезную и ждали, стоя каждая за своим стулом, пока не вошла мать-настоятельница. Она прочла молитву перед едой, и все сели. Сестры, сидевшие во главе каждого стола, разлили суп из супницы по тарелкам, а когда все порции были розданы, мать-настоятельница взялась за ложку, и по этому сигналу все приступили к еде. Даже то, как они ели, казалось Молли непривычным и странным: они отломили себе по куску от длинной буханки и, передав ее соседке, молча принялись за суп. Блюдо с сыром передавалось из рук в руки без единого слова, и на столе перед каждой тарелкой стоял стакан воды. Молли отпила из своего, и тут же послушница, сидевшая по правую руку от нее, снова его наполнила. Никаких просьб не требовалось: каждая сестра была занята не только своим ужином, но успевала попутно позаботиться и о нуждах ближних.
Монотонный голос монахини, читавшей по-французски, все не умолкал, и Молли решила, что надо бы и ей хоть немного выучить этот язык. Она поймала взгляд Сары, и девушки обменялись ободряющими улыбками. Саре, хоть она и сама была католичкой, монастырская обстановка казалась такой же странной и непривычной, как Молли, и обе сейчас обрадовались, что они здесь вдвоем.
Единственным местом, где Сара сразу же почувствовала себя как дома, была церковь. Сестра Мари-Поль привела их туда днем, когда показывала монастырь. Это было величественное здание с высоким потолком, который подпирали элегантно изогнутые балки. Внутри царил полумрак, но восточная сторона вся сияла в свете свечей. Возле алтаря стояла статуя девы Марии, сложившей руки в молитве, а перед ней — ряды маленьких церковных свечек; их пламя замерцало и заколебалось, когда из открытой двери потянуло сквозняком. Алтарь, украшенный богато расшитой тканью, так и сверкал в этом пляшущем, мерцающем свете, а запрестольная перегородка, вся в позолоте, отражала колеблющееся пламя золотым блеском. Над алтарем висел один-единственный красный светильник, а перед ним стояла на коленях одинокая монахиня, сложив ладони вместе и склонив голову в молитве.
Молли при виде этой сцены неловко попятилась назад. По сравнению со скромным убранством приходской церкви в Чарлтон Амброуз ослепительно сверкающая позолота казалась ей слишком кричащей, а витавший в воздухе запах ладана — неприятно сладким и приторным. Коленопреклоненная монахиня словно бы не замечала их присутствия, и все же, глядя, как она молится, Молли чувствовала себя так, будто подглядывает за чем-то интимным через замочную скважину.
Сара же, напротив, ощутила радостное чувство встречи с чем-то знакомым. Едва она вошла, как царившая в церкви атмосфера благочестия тронула ее до глубины души. Ее восхищало богатое убранство, и аромат ладана она вдыхала словно аромат самой молитвы. Вот такую церковь она любила — дом молитвы, который люди сделали во славу Бога настолько прекрасным, насколько это в силах человеческих. Царивший вокруг покой передавался ей, утешал, развеивал суетные страхи. Аромат ладана и пляшущие огоньки свечей словно перенесли ее в другую церковь — церковь ее раннего детства, куда она ходила на мессу с мамой. Однажды они вошли туда, и Сара спросила, чем это пахнет. Мама улыбнулась и ответила: это запах молитв, которые бесконечно текут на небеса, прямо к Богу. Сара плохо помнила мать, но этих ее слов не забывала никогда, и мысль о том, что молитвы поднимаются в небо нескончаемым потоком, будто столб дыма, казалась ей чрезвычайно утешительной.
Сестра Мари-Поль указала на светильник над алтарем и шепнула:
— Святые Дары никогда не оставляют без присмотра. Кто-то всегда здесь, с Господом нашим.
От этого откровения Молли стало совсем не по себе, и она вышла за дверь, чтобы подождать снаружи, пока Сара с послушницей преклонили колени в краткой молитве. Наконец они вышли и тихонько закрыли за собой дверь.
— Матушка велела напомнить вам, что вы можете свободно посещать любые службы или ежедневные мессы, когда не дежурите в палатах. Отец Жан приезжает обычно два раза в день: мы ведь не можем стоять мессу все разом.
Сара поблагодарила ее, тут же решив, что будет ходить на службы при любой возможности. Молли ничего не сказала, только отвела взгляд в сторону, чтобы не встречаться с сестрой глазами. Она не собиралась больше заходить в церковь без крайней необходимости, ей был не близок культ Девы Марии, и при мысли о мессе, которую будут читать нараспев на латыни, со всеми этими запахами и звоном колоколов, ее протестантская душа содрогнулась.
Когда они вернулись из церкви в госпитальное крыло, Сара сжала руку Молли и пробормотала:
— Не волнуйтесь. Если не хотите, ходить не обязательно.
Молли слабо улыбнулась ей и ответила твердым шепотом:
— Не хочу.
Сару удивила эта твердость: еще вчера Молли ни за что не решилась бы так говорить с ней.
Через каких-нибудь пять минут после того, как они сели за стол в трапезной, в дверь влетела монахиня в огромном белом переднике, подбежала к матери-настоятельнице и что-то торопливо зашептала ей на ухо. Мать-настоятельница отложила ложку, и все остальные монахини последовали ее примеру.
— Сестры, — сказала мать-настоятельница, — партия раненых прибыла в Сен-Круа. Они вот-вот будут здесь. Пожалуйста, доедайте как можно скорее. Все вы будете нужны. Прошу вас, как только будете готовы, отправляйтесь по своим обычным местам.
Сара кратко перевела Молли ее слова, а кругом уже поднялись шум и суета: монахини, торопливо покончив с едой, стали выбираться из-за столов. Очевидно, все, кроме двух англичанок, знали, куда идти.
