— там за главную сестра Бернадетт, та самая, которая прикрикнула на нее вчера вечером. На мое счастье, мне не привыкать заправлять постели и убирать, так что для меня эта работа совсем не трудная, хотя нам не помешала бы новая щетка, да и веник заодно! Некоторые раненые совсем плохи, а другие ничего, веселые такие. Всё расспрашивали, кто я и откуда. Один спросил, не собираюсь ли я стать монахиней, и я ответила, что навряд ли, а он тогда засмеялся и сказал — вот и хорошо, пусть будет побольше красивых девушек, когда они вернутся домой после войны. Когда он это сказал, я не знала, куда глаза девать, а он засмеялся, подмигнул мне и сказал — мол, я и сама должна знать, что я красивая. Я сказала — да ну вас, и мы оба засмеялись, но тут сестра Элоиза, та, что главная в нашей палате, отругала меня за то, что трачу время на болтовню. Хорошо еще, что она толком не понимает по-английски!
10
С шести утра обе девушки вышли на работу в свежих передниках и чепцах, и дежурили, пока им не позволили сделать короткий перерыв на завтрак. Завтрак для тех, кто работал в палатах, подавали на кухне посменно, и к тому времени, когда туда позвали Сару и Молли, обе успели ужасно проголодаться и были рады горячему шоколаду и свежему хлебу с вареньем.
Они по-прежнему работали в разных палатах, поэтому делиться впечатлениями приходилось во время еды. Правило молчания на кухне, очевидно, не действовало: правда, другие монахини, завтракавшие вместе с ними, все равно не разговаривали, но скорее по привычке, чем подчиняясь жесткому требованию. Они, кажется, не возражали против того, что девушки беседуют между собой по-английски.
Сара работала в четвертой палате, под руководством сестры Бернадетт. У нее упало сердце, когда она вышла утром на работу и обнаружила, что сестра Бернадетт и есть та самая монахиня с резким голосом, которая накануне вечером упрекнула ее в бесцельной трате времени.
По-английски сестра Бернадетт не говорила. Она сухо поздоровалась по-французски и тут же велела Саре подмести в палате, а затем хорошенько вымыть пол, для чего ей были выданы старая щетка, карболовое мыло и ведро с холодной водой. Пол был застелен толстым линолеумом, но то и дело покрывался грязными следами от обуви входивших со двора. А в это утро он был еще и в пятнах грязи и крови после вчерашних раненых — эти пятна нужно было оттереть, а чистый пол промыть дезинфицирующим средством. Сара полагала, что готова к тяжелой работе, но дело оказалось гораздо труднее, чем она ожидала, и вскоре ее уже выбранили за медлительность. Вытирать пыль было легче, хотя сестра Бернадетт все время внимательно следила за ней, чтобы убедиться, что она трет тщательно и ничего не пропускает. Затем пришлось носить из кухни тяжелые ведра с горячей водой, чтобы приступить к стирке до того, как раненым начнут раздавать завтрак.
Когда, наконец, Сару отправили завтракать саму, она вошла на кухню, где уже сидела Молли, и тяжело, со стоном опустилась на стул.
— Ох, Молли! — воскликнула она, срывая с головы ненавистный чепец. — Я совсем без сил, а еще ведь и восьми часов нет. Как же я выдержу целый день? — Она грустно взглянула на свои руки, покрасневшие от холодной воды и карболового мыла.
Молли, которая все утро была занята примерно такой же работой, улыбнулась ей и весело сказала:
— Привыкнете!
— Еще нужно будет застелить все кровати, когда вернусь, — простонала Сара. — Я, конечно, умею стелить постель, но далеко не так быстро и аккуратно, как хотелось бы сестре Бернадетт. Она показывает мне, что делать, но сама все время думает, что лучше бы поручила это кому-нибудь другому, порасторопнее. — Она вздохнула. — И беда в том, Молли, что она права! Мне кажется, я не справлюсь с работой в четвертой палате!
— Еще как справитесь, — успокоила ее Молли. — Может, вы и не так быстро все делаете, как другие, но если бы вы не взяли это на себя, кого-то еще пришлось бы отрывать от других дел.
— Возможно.
Сару это, кажется, не убедило, но, когда они уже мыли за собой тарелки и чашки перед тем, как возвращаться в палаты, она постаралась приободриться. «Ради всего святого, это ведь еще только самое первое утро первого дня, — решительно сказала она себе. — Нельзя так сразу сдаваться, да и Молли как-то справляется же». Когда Сара спросила Молли, каково ей приходится в первой палате, та ответила:
— Ничего. Сестра Элоиза немного говорит по-английски, а если что, мы с ней, кажется, и жестами неплохо объясняемся. Почти всегда можно понять, чего от меня хотят. Да и сестра Мари-Поль рядом, уж вдвоем-то они мне как-нибудь растолкуют, что к чему.
Девушки вышли из кухни и направились в свои палаты, чтобы следующая смена монахинь могла пойти позавтракать. Когда они расставались во дворе, Молли озорно улыбнулась Саре и сказала:
— Что до уборки постелей — я могу вам показать, как надо, а вы потом в нашей комнате потренируетесь. — Она хихикнула и добавила: — Можете убирать мою постель каждое утро, пока не научитесь делать это так же быстро, как я!
Обе девушки засмеялись, и Сара, все еще улыбаясь, вернулась в четвертую палату, чтобы предстать перед орлиным взором сестры Бернадетт.
До конца утра она убирала кровати, перекатывала тележки, раздавала еду, собирала мусор и мыла пепельницы, которые, казалось, тут же снова наполнялись сами собой.
Утром старшая сестра Магдалина делала обход: Сара и Молли вскоре узнали, что таков постоянный распорядок дня. Она входила в палату стремительным шагом, и монахини немедленно прекращали все свои занятия и молча застывали на месте, пока она проводила осмотр. Иногда она задавала какой-нибудь вопрос, на который отвечала заведующая палатой, иногда отчитывала кого-то за ошибку или небрежность.
Вскоре Молли с Сарой приучились следить за тем, чтобы все было в порядке. Достаточно было оставить какое-нибудь одно одеяло неаккуратно заправленным, пропустить одну соринку на полу — и виновная немедленно ощущала на себе остроту языка сестры Магдалины.
С пациентами сестра разговаривала редко, поскольку английским не владела, а по-французски среди них говорили немногие, но они строили гримасы у нее за спиной и сочувственно улыбались Саре или Молли, когда ее язвительные замечания доставались им.
Врачебный обход проходил в куда более непринужденной обстановке, хотя раненые встречали докторов со смесью надежды и страха. Лечением пациентов занимались французский хирург доктор Жерго и два
