Мир не существует, пока существует сознание, способное его воспринимать. Отсюда следует, что существует столько миров, сколько существует центров сознания, причем каждый из них отделен, полон и герметически закрыт от всех остальных. Быть может, такая точка зрения представляется крайней, но я убежден, что реальность станет очевидной, как только исчезнут некоторые бессознательные допущения и идентификации. Но как же быть с бесспорными переживаниями человеческой солидарности, эмпатии, понимания и любви? Как нам быть с самим психотерапевтическим процессом, который требует, чтобы аналитик и его пациент оказывали воздействие друг на друга? Если у нас действительно нет окон, тогда как могут иметь место такие явления? Во-первых, мы должны отказаться от всех поверхностных отношений, которые в действительности опираются на проекцию и бессознательную идентификацию. В таких случаях индивид заблуждается относительно знания другого человека и своего отношения к нему. Отказавшись от проективных феноменов, составляющих подавляющее большинство того, что принято называть любовью или родственными отношениями, мы сохраняем только одно переживание, которое мы, несомненно, разделяем со всеми другими людьми; это переживание позволяет нам обладать пониманием и испытывать объективную любовь. При таком переживании человек ощущает себя "беззаконной Монадой", одиноким обитателем герметически закрытого мира. В этом отношении все мы находимся в одной лодке. Поскольку это переживание составляет основную, существенную особенность человеческого существования, то чем мы делимся друг с другом, имеет первостепенное значение и создает достаточно прочную основу для всей заключенной в нас любви и для всего понимания. Следовательно, мы беззаконны только по отношению к особенностям нашей личной жизни, наших суждений и восприятий. Но мы вступаем в объективные отношения сочувствия к другим в той мере, в какой мы устанавливаем существенную связь с индивидуальностью в целом. Вкратце эту мысль можно выразить следующим образом: если эго не имеет окон, то Самость представляет собой окно, которое выходит на другие миры бытия.
Существует еще один образ, имеющий непосредственное отношение к предмету нашего исследования. Он тесно связан с образом Монады, хотя и имеет свои отличительные особенности. Я имею в виду Моногенез. Если Монада есть нерожденное, то Моногенез есть единородное. Наиболее известное упоминание об этом образе содержится в символе веры, где Христос назван единородным. Этот термин употребляет Платон, описывая космогонию в "Тимее".
"Тогда для того, чтобы мир был единственным, подобно совершенному Животному, создатель создал не два мира или бесконечное множество миров, но существует и будет существовать один единорожденный..."
(Тимей,31).
Согласно космогонической теории святого .Валентина, вначале был Непостижимый, Отец Всего, называемый Бифосом; из него эманировал Мировой Разум (Нус), который также называется Моногенезом, и он, "как говорят, "равен и подобен" тому, из кого он эманировал..."
Здесь представлены три варианта одного, основного образа: христианский, платонический и гностический. В каждом случае единородный создается, рождается или эманируется из первоначального, нерожденного Единого. Если эти образы рассматривать в качестве проецируемой психологии, тогда единородный, эманирующий из нерожденного, соотносится с эмпирическим эго, которое возникает из первоначальной, априорной Самости. Эго единородно; существует только одно эго, и оно не имеет родных братьев, кроме как в патологических случаях расщепления личности. Таким образом, быть индивидом значит испытывать то, что испытывает единственный ребенок. Это переживание имеет два аспекта: позитивный и отрицательный. Позитивный аспект отражает состояние любимца, у которого нет соперников, с которыми необходимо соперничать за проявление по отношению к себе внимания, интереса и любви. Негативный аспект состояния единственного ребенка состоит в его одиночестве.
Приведенные соображения относятся к переживанию индивидуальности. Быть индивидом значит быть особенным, быть любимым, и в то же время быть одиноким. Первым на психологию единственного ребенка обратил внимание Альфред Адлер, особо подчеркнув ожидания и притязания единственного ребенка на роль центра всех вещей, особенного существа. Это и есть эгоцентризм, или центрированность на себе, на которых мы уже останавливались в предыдущем разделе. Единственный ребенок особенно уязвим для идентификации с Моногенезом, поскольку его ранние восприятия жизни конкретизируют этот образ; он действительно единородный. Для дальнейшего психологического развития он должен пройти болезненный этап познания, что он вовсе не представляет собой нечто особенное по отношению к внешнему миру. И, тем не менее, с внутренней, психологической точки зрения, переживание особенности сохраняет значимость, поскольку оно отражает природу индивидуальности как таковой.
Другой аспект состояния единственного ребенка составляет одиночество, и оно также составляет критический этап процесса осознания индивидуальности. Одиночество является предвестником позитивного восприятия уединенности. Можно утверждать, что уединенность отражает реальность индивидуального существования, тогда как переживание одиночества представляет для эго, которое не желает или не способно смириться с ним, первое болезненное вторжение этой реальности в сфере сознания. Одиночество ищет отвлечения или духовной близости, чтобы забыть тревожную реальность индивидуальности. Быть индивидом значит быть не только особенным любимцем, но и одиноким. Если вместо предания забвению обратиться к рассмотрению одиночества, такое рассмотрение может привести к творческому признанию реальности уединенности.
Уединенность индивидуальности олицетворяет отшельник, монах, пустынник Недавно было найдено гностическое Евангелие под названием Евангелие от Фомы, в котором содержится несколько замечательных высказываний Иисуса, который говорит об "одиноких" или "отшельниках". В греческом тексте употребляется слово monachoi, которое также можно было бы перевести как "единых":
Иисус говорит: "Блаженны одинокие и избранные, ибо вы найдете Царство! Поскольку вы вышли из него, то и вновь возвратитесь к нему".34 65. "...Я (Иисус) говорю так: "Когда (человек) узнает, что он одинок, он наполнится светом; но когда он узнает, что он разделился в себе, он наполнится тьмой".
Иисус говорит: "Многие стоят снаружи, у двери, но только одинокие войдут в брачный покой".
3. ЕДИНСТВО И МНОЖЕСТВЕННОСТЬ
Если единство, неделимость и одиночество являются признаками индивидуальности, то множественность и рассеяние составляют ее противоположности. Примером такого противопоставления служит традиционная философская проблема единого и множественного. Мы уже убедились, что миф о Нарциссе можно рассматривать как отражение процесса, который разрушает первоначальное бессознательное единство и подвергает его расчленению и рассеянию. Эту стадию можно было бы назвать аналитической стадией развивающегося сознания. Но после состояния психической фрагментированности наступает стадия объединения или синтеза. В гностической литературе существует немало примеров образа объединения того, что было разбросано или рассеяно "Например, в Евангелии от Фомы, цитаты из которого приводит Епифаний, содержится следующий отрывок
"Я стояла на высокой горе и увидела громадного Человека и другого, карлика, и услышала громоподобный голос, и поднялась выше, чтобы расслышать его; заговорив со мной, он сказал: "Я есть ты и ты есть я; и где будешь ты, там буду и я, ибо я рассеян (разбросан) во всем; когда ты пожелаешь, ты соберешь меня, и, собирая Меня, ты будешь собирать Себя".
Огромный человек и карлик относятся к теме "большего, чем больший, и меньшего, чем меньший", характеризующей состояние, в котором человек ощущает себя индивидом. Индивид есть ничто с коллективной, статистической точки зрения, но он есть все с внутренней точки зрения. Огромный человек одновременно и велик и мал. Он—Антропос, Первоначальная Монада, которая подверглась рассеянию в процессе воплощения эго. Адаптация к реальному миру множественности требует внимательного отношения к частностям, которые подвергают первоначальное состояние единства фрагментированию. В нашем тексте рекомендуется собрать воедино разбросанные фрагменты.
Епифаний приводит отрывок из Евангелия от Филиппа, в котором душа оправдывается, восходя к небесному миру:
"Я распознала себя и собрала себя воедино со всех сторон. Я не оставила детей Правителю (Господину мира сего), но вырвала его корни; я собрала воедино свои члены, которые были далеко разбросаны, и теперь я знаю, кто ты есть"
