На другой день на фотоснимке величиной с детскую ладонь в клубящемся тумане мы смогли разглядеть три парящих над землей силуэта. Определиться, кто есть кто помогали метрические данные. В центре бабушка, та как она больше всех, по бакам, мальчики в матросках. Маленькая тень – меньший брат, большая – старший. Мастер художественной фотографии сегодня выглядел ещё неувереннее, чем вчера. Проще говоря, он был вне зоны доступа. Бабушка махнула рукой, что означало одновременно: ладно, Бог с тобой, мастер художественного литья, деньги завтра, и мальчики, домой. Фотография долго стояла на трюмо, потом пропала. А жаль, все же память 1944 года.
ТИР – было грубо написано на корявом листе железа. Кроме стрельбы из воздушных винтовок, предлагалась игра на большие деньги, которая заключалась в следующем. Метрах в шести от опорного прилавка, для стрельбы из винтовки, на земле лежал кусок фанеры, на котором разной краской были намалеваны три круга. Желающему (предварительно оплатившему предстоящее удовольствие) выдавалось пять алюминиевых кружков. Цель: забросать любой кружок на фанере (чем дальше, тем больше приз) выданными металлическими пластинками, так чтобы ничего не выглядывало. Желающих рисковать не наблюдалось. Вяло постреливали из «Воздушек» непостоянные, нерезультативные стрелки. Прицелы у винтовок были сбиты, попадания в цель были случайностью.
Но вот появлялся молодой парень, почему-то я определил его для себя: «это вор». Был он конопатый, с длинным узким носом и почти без подбородка. На нем был надет новенький коричневый кожаный реглан, возможно женский, очень узкий ему в плечах, отчего казалось, что плеч у парня и вообще-то нет. Был он мне неприятен, от него исходила опасность. Он грубо расталкивал толпу. К нему обращались с почтением. Владелец тира скисал, но был подобострастен.
Коричневый реглан брал порцию пластинок, небрежно забрасывал дальний круг, получал положенный выигрыш и удалялся с самодовольной усмешкой. Сдается мне, что он «держал» базар.
Стоял базар близко к берегу бухты. Отходы жизнедеятельности базара сбрасывались, смывались прямо в бухту. Здесь же было устье речки, русло которой прослеживалось через весь город от начала улицы Ялтинской. Пересохнуть и прекратить свое существование речушке не позволяла постоянная активная помощь прибрежных жителей, городская баня и в конце – базар. От берега в бухту вдавался бревенчатый полуразрушенный пирс. С этого пирса мы, дети ближнего ареала, прыгали вниз головой в то, что казалось нам морем. Это называлось «купаться». И представьте себе, никто никогда от этого не болел. Повзрослев, мы перешли к нашим морским ваннам в район мыса «Хрустальный».
На стороне, противоположной пассажу, располагался ряд деревянных зеленых ларьков. Сначала их было три. Один торговал восточными сладостями (баклавой), другой мелкой галантереей и в среднем чаще всего продавалось молочное суфле и изредка вино на разлив. В этом ларьке некоторое время работала моя тётка Таня. О том, что привезут бочку с вином, население базара узнавало заранее. Мужчины создавали у ларька бурлящую толпу еще до прибытия вина. А уж когда откидывалась передняя стенка ларька, образуя навес над прилавком, толпа свирепела, и кипение достигало высшей точки. В тёмную глубину ларька через головы соседей тянулись десятки рук с зажатыми в кулак деньгами: «Дай! Тётка, женщина, сестрица, дай вина! Дай залить пожар внутри «органона», дай заглушить боль и страдания мужской души, дай просто для веселья, дай для поправки». Вино выдавалось в пол-литровых банках. На всех банок не хватало. Толпа теснила ларек, и он, как избушка на куриных ножках, трясся и передвигался рывками по площадке. Получившие порцию хотели ещё, страждущие торопили пьющих. Стоял гам, мат. Удовлетворить всех желающих никогда не удавалось.
Еще ожесточенней вела себя толпа мужчин, когда продажа вина производилась под стенами стадиона, перед началом футбольного матча. Прилавком для тетки служил только стол, за которым не укрыться. На помощь приходила вся семья, отгораживались пустыми бочками, ящиками, мотоциклом и собственной грудью. Нет в моем повествовании порицания этим молодым мужчинам, прошедшим войну и желавшим русского праздника, пусть хоть и в таком виде.
6. Загородная балка
Так ли раньше называлось небольшое углубление между холмом с кладбищенской стеной и противоположным возвышением с 6-ой Бастионной? В моем детстве у этой балки не было имени. Здесь в низине проходило шоссе, раньше называвшееся Херсонесским. Я был очевидцем того, как по этому шоссе гнали бесконечные колонны пленных. Сначала наших, а в 1944 году – немецких. В балке хоронили собак, пасли коров и коз. Не помню, чтобы сюда сбрасывали или свозили мусор. Так что балка была в основном чистой, поросшая высокими травами. Хозяйки брали отсюда хороший чернозем для огородов и цветочных горшков. Здесь немцы устроили учебное стрельбище. Мишени устанавливались у подножья кладбищенского холма. Мы с приятелем ходили собирать стреляные гильзы. Однажды стали вертеться возле группы солдат, стрелявших из карабинов. Зачем нам это было нужно? Непонятно. Просто любопытство. Ох, как негодовал отец, когда я рассказал ему об этом.
Возле стрельбища была огромная воронка, на дне которой набросаны зенитные снаряды, противогазы, какая-то военная утварь. Опасное дело, но мальчишки разряжали снаряды только ради того, чтобы добыть шелковые мешочки с порохом. Для нас, слава Богу, все обходилось благополучно. А вот, кажется, весной 45-го сын очень большого начальника Черноморского флота, десятиклассник моей 19-й школы, взорвался на таком снаряде. Как говорят, он по причине плохого настроения бросал эти снаряды без всякого злого умысла. К счастью, в это время поблизости не было никого из ребят. Трагедия была городского масштаба.
Вот что ещё я видел в легендарной балке. Кажется, это было 10 мая 1944 года. Я сидел на скате холма под Спортивной улицей. Вдруг на шоссе появились две машины, потом я узнал, что называются они «Студебеккеры». Вместо кузова на машинах были установлены непонятные конструкции, зачехленные зеленым брезентом. Машины съехали в балку. Бойцы сдернули чехлы. Обнаружились ряды, напоминающие рельсы, вздернутые к небу градусов на 45. Бойцы отошли и залегли в траву. Вдруг с шипением из глубины рельсовой решетки стали вылетать огненные стрелы. Всё это продолжалось несколько секунд. Затем вдали, на горизонте, в районе Маяка встала гряда клубящегося дыма, потом долетел грохот разрывов. Машины загудели моторами, развернулись и уехали. Только потом я узнал, что видел залп гвардейских минометов «Катюш».
Здесь, в балке я пас наших коров. Когда уходил в школу, привязывал их на длинной веревке к колышку. Однажды случился забавный курьез. Я направлялся в школу и увидел с горы, что на голове у коровы надета железная бочка, которой она ритмично размахивает. Долой школу! Какая радость! Нужно срочно спасать дорогое животное! Я побежал вниз.
Оказалось, что бочка без дна и внутри её выросла длинная сочная трава. Глупое животное, находясь на привязи, сожрав траву окрест и вокруг бочки, позарилось на такую прекрасную траву внутри её. Корова сунула свою дурацкую рогатую башку в бочку, съела всю траву, но неведом был ей коварный людской закон, что за удовольствия надо платить. Краса и гордость коровы – рога, заклинили буйну голову внутри металлического шлема. Я с трудом стянул бочку с коровьей головы. Ни малейших признаков благодарности или хотя бы признательности за героическое спасение от ненавистных оков скотина не выразила. Меланхолично и достойно она отстранилась от меня и стала доедать оставшуюся траву. Так, значит! Тогда за заслуженной благодарностью и восторгами всей семьи – домой. «Ты почему не в школе?», – постно и обыденно (ведь не знают же о подвиге). «Так я же …. спас!» – «А ну, давай быстро в школу». Да уж, не делай добра – не получишь зла. В школе классный руководитель допросил с пристрастием, почему пропустил два урока. «Да так, знаете ли, Маривана, подзадержался в пути маленько» – «Ах, вот как! Ну, тогда иди к доске». Спустя «t» время – «Садись, двойка». Не расскажешь ведь никому о том, что выручал корову. Позорные насмешки всего класса обеспечены. Sic transit Gloria mundi! Так проходит мирская слава!
Но вот нарушен патриархальный покой безымянной балки. Бульдозеры равняют широкое поле. Устанавливаются армейские палатки. Между ними асфальтируются узкие дорожки. Волейбольная площадка. Деревянный летний кинотеатр. В чем дело? Что такое? К нам на строительство города едут охваченные комсомольским порывом молодые женщины из глубины России. Требуются штукатурщицы, маляры, плиточницы, подсобницы и многие прочие. Кроме того, нужны просто женщины, невесты. На рейде стоит Черноморская эскадра. Срок службы моряка 5 лет. Матросский борщ и макароны по-флотски, да компот, да адмиральский час, ребята – кровь с молоком. Что остается без женского пола, никакой галантности? Выпить да подраться. Конечно, нельзя, конечно, беспощадно хватает патруль, конечно, «губа». Коренное население не имеет никаких послевоенных сил удовлетворить матросскую мечту о женской ласке. Разумное и гуманное решение принимает власть. Вот вам и рабочая сила, и невесты на выбор. Девушки обживают палатки. Безымянная балка приобретает в народе первое имя – «Палаточный городок». Потом строят каменные бараки, но первое название остается ещё надолго. Матросы ходят к девушкам в гости. Но в основном встречи и знакомства проходят на танцплощадках. Основная танцплощадка города располагалась на Историческом бульваре. Здесь, здесь под фокстроты и танго возникают и рушатся любовные связи, здесь плетутся милые интрижки, здесь торжествует здоровая молодость нашей прекрасной страны, здесь в тёмных далях трещат влюбленные кусты туи и волчьей ягоды, здесь беспричинно и безнадежно мечутся с ошалелыми глазами подростки, опьяненные ароматом чужой любви.
