8. Мистер Бизили
9. Мистер Брэдон
10. Мистер Хаагедорн
11. Мистер Веддерберн
Он постоял с минуту, отдышался и в последний раз безнадежно взглянул на этот список, свою команду. Затем вернулся в кабинет с намерением наконец-то приступить к работе и разграничить данные для подсчета клиенту на ближайшие три месяца. Но мысли не задерживались на цифрах. Некоторое время спустя он отодвинул данные в сторону и тупо посмотрел в окно на серые лондонские крыши.
— Что случилось, Толбой? — поинтересовался мистер Веддерберн.
— Жизнь — ад, — сказал тот. — Мой бог! Как я ненавижу это отвратительное место. Оно действует мне на нервы.
— Пришло время взять тебе отпуск, — заметил спокойным тоном его коллега. — Как супруга?
— Все хорошо, — ответил Толбой, — но мы не сможем уехать отдыхать до сентября.
— Это самое неприятное в жизни женатого человека, — произнес мистер Веддерберн. — И это напоминает мне кое о чем. Ты сделал что-нибудь по поводу цикла для «Нерсинг таймс» из «Нутракса для кормящих матерей»?
Мистер Толбой необдуманно проклял всех кормящих матерей, набрал кабинет мистера Хэнкина по внутреннему телефону и скорбным тоном подал заявку на шесть четырехдюймовых двойных модуля для этого вдохновляющего предмета.
ГЛАВА 11
НЕПРОСТИТЕЛЬНОЕ ВТОРЖЕНИЕ НА ГЕРЦОГСКУЮ ВЕЧЕРИНКУ
Для лорда Питера Уимзи несколько недель, проведенных в разгадывании тайны железной лестницы, имели и некоторое полезное значение. Сама работа, которая увлекала его, — или, скорее, смутное представление себя самого, именуемого Дэсом Брэдоном, — переносила его в сферу тусклых платонических архетипов, имея едва узнаваемую связь с чем-либо в реальном мире. Здесь эти странные существа, такие как «Бережливая домохозяйка», «Проницательный мужчина», «Восторженный покупатель», «Хороший судья», были вечно молодыми, вечно красивыми, вечно добродетельными, вечно экономными и любознательными, двигались взад и вперед по своим сложным орбитам, сравнивая цены и достоинства, тестируя на безупречность, задавая нескромные вопросы по поводу болезней друг друга, расходов на ведение хозяйства, пружин кровати, крема для бритья, диеты, стирки, обуви, бесконечных трат и сбережений, не говоря уже о премиальных купонах и сборе картонных коробок, удивлении мужей маргарином и жен стиральными машинами и пылесосами, занимаясь с утра до вечера стиркой, готовкой, уборкой, обереганием детей микробов, лица — от ветра и солнца, зубов — от разрушения, а желудков — от несварения. Хорошо еще, несколько часов ко дню добавляли рационализаторе приспособления, позволяющие подарить драгоценное свободное время, потраченное на кино, пляжный от с пикником, состоящим из консервированного и фруктов, и украшением себя, любимого, такими-то нарядами, перчатками от Блэнка, обувью от Дэша, с таким-то кремом для защиты лица от непогоды и посещением Рейнло, Каусской регаты, Большой трибуны в Эскоте, Монте-Карло и королевских гостиных.
Откуда, спрашивал себя Уимзи, поступали деньги, которые тратились так разнообразно и так расточительно? Если этот дьявольский танец расходов и сбережений остановился бы на мгновение, что бы произошло? Если бы вся реклама в мире завтра бы исчезла с лица земли, продолжали бы люди по-прежнему покупать мыло, есть яблоки, давать детям витамины, грубую пищу, молоко, оливковое масло, покупать детские самокаты и слабительные средства, учить больше иностранных языков при помощи звуковых самоучителей, слушать виртуозов по радио, делать ремонт в своих домах, освежаться безалкогольными прохладительными напитками, готовить новые аппетитные блюда, позволять себе тот маленький дополнительный штрих, который так много значит? Или бы весь отчаянный водоворот замедлился, и обессиленная публика снова предалась бы простой пище и тяжелому труду? Ответа он не знал.
Как все богатые люди, Питер никогда раньше не обращал внимания на рекламные объявления. Он никогда не осознавал коммерческое значение огромного количества сравнительно бедных людей. Не для богатых, которые покупают только то, что они хотят и когда они хотят, а основана и построена обширная надстройка индустрии, а для тех, кто, страстно стремясь к роскоши за пределами своих возможностей и досугу, от которого часто вынуждены отказываться, заставляют себя потратить несколько заработанных шиллингов на то, что могло бы им дать хотя бы на мгновение иллюзию свободы и богатства.
Фантасмагория, как и реклама — город чудовищного дня, грубых форм и яркой мишуры, спотыкаясь, переходит через пустоту банкротства, превращаясь в громкую страну сумасшедших, населенную жалкими призраками: от «Бережливой домохозяйки» обеспечивающей трапезу большой семьи за четыре пенса при помощи горошин сливочного масла в маргарине «Дэйрифилдс», до машинистки, завоевывающей любовь Сказочного Принца обильным использованием крема для лица «Магнолия» от «Маггинс».
Среди этих призраков Питер Уимзи, исписавший своей ручкой стопки офисной бумаги, сам себе казался нереальным и превращался в фантастического Дэса Брэдона, существовавшего среди людей, чьи стремления, соперничество и образ мысли были ему чуждыми и скрывались за пределами всего его жизненного опыта.
Но когда стрелка офисных часов перемешалась на половину шестого, появлялся ли у него какой-либо реальный мир, к которому можно было бы возвратиться? Ведь тогда призрачный мистер Брэдон растворялся и становился еще более иллюзорным Арлекином из галлюцинаций одурманенного наркомана. От этого омерзительного перевоплощения Уимзи не мог теперь освободиться, потому что при звуке его имени или виде его незамаскированного лица все двери в том другом, иллюзорном городе перед ним закрывались.
От одной навязчивой тревоги, мучившей Питера какое-то время, освободила Дайана де Момери. Она больше не желала его. Даже, как ему казалось, боялась. Тем не менее, при звуке его свистульки девушка всегда выходила и уезжала вместе с ним, час за часом мчась в огромном черном «даймлере» до тех пор, пока их общая ночь не превращалась в рассвет. Иногда он задавался вопросом, верила ли Дайана в его существование вообще; ведь она обращалась с ним так, будто он был каким-то отвратительным пленяющим образом в ее затуманенном гашишем зрении. Его тревога теперь сменилась страхом, что неуравновешенная фантазия его новой подружки может толкнуть ее на грань самоубийства. Однажды Дайана поинтересовалась, кем он был по профессии и что ему нужно, и тогда он сказал ей абсолютную правду, настолько, насколько это было возможно.
— Я здесь потому, что умер Виктор Дин. Когда миру станет известно, как он умер, я уйду обратно туда, откуда пришел.
— Туда, откуда ты пришел. Я уже слышала раньше, как кто-то говорил так, но я не помню кто.
— Если ты когда-либо слышала, как человека приговаривают к смерти, значит, ты слышала, как это говорят.
— Мой бог, да! Так оно и было. Я ходила однажды на суд по делу убийцы. Там был ужасный человек, пожилой судья — я забыла, как его зовут. Он был похож на злого старого попугая, и он сказал эту фразу, будто ему это нравилось. «И пусть Господь проявит милость к вашей душе». Скажи мне, Арлекин, у нас есть души или это все чепуха? Это чепуха, не так ли?
— Насколько это касается тебя, возможно, да.
— Но что я должна делать со смертью Виктора?
— Ничего. Но ты должна знать правду.
— Конечно, я ничего не должна делать с ней.
«В самом деле, возможно, и не должна была», — думал Уимзи. Это была самая призрачная часть иллюзии — граница, где фантазии и ночные сны шли вместе в вечном сумраке. Молодой человек был убит — в этом он теперь был уверен; но чья рука нанесла удар и почему — это было все еще за пределами какого-либо предположения. Инстинкт Питера твердо говорил ему, что необходимо придерживаться Дайаны де Момери. Эта особа была стражем границы теней; через нее Виктор Дин, конечно же, самый прозаичный обитатель ослепительного рода ночного света, ступил в место ярких вспышек и черных бездн, где правят свой бал алкоголь и наркотики под коварным присмотром их короля — смерти.
Но как ни расспрашивал он Дайану, не мог получить от нее никакой помощи. Она сообщила ему только одну вещь, и снова и снова мужчина обдумывал ее, задаваясь вопросом, как она вплеталась в сценарий. Полицейский Миллиган, этот зловещий Миллиган, знал что-то о «Пимс» или о ком-то, кто там работал. Он знал об этом, прежде чем познакомился с Дином, потому что при первой встрече с ним произнес: «Ты тот самый парень, не так ли?» Какая между этими словами была связь? Что было у Дина с Миллиганом до их официального знакомства? Может, это просто Дайана хвалилась, что у нее есть любовник из такого уважаемого агентства? Неужели Виктор Дин умер только потому, что он нравился Дайане?
