– Интерсно, как вы с доктором себе это видите, а, Жора? Вы, вообще, думали о последствиях?
– Думали, – протянул бывший лесничий, делая кислую мину.
– Думали, – передразнил Боник. – Вот что. Пускай Тома, после того, как мне ужин принесет, естественно, распорядится, чтоб накрывали столы. В большом зале. Через час, полтора, ребята Юры Завика подтянутся. Из пещерного города. Надо, чтобы их покормили хорошенько. Пускай люди выпьют, расслабятся. Без торжественных речей сегодня, думаю, обойдемся, а вот выпить и закусить парням надо. Заслужили.
– Это они умеют, расслабляться, – недовольно протянул Жора.
– В общем, проследишь, чтобы все было путем. Доку скажи, чтобы позже ко мне зашел.
– Будет сделано, Вацлав Збигневович.
– И вот что, еще, – добавил Боник, щелкая пальцами. – После того, как столы организуешь, для ребят, протопи-ка ты мне баньку.
Сделав, таким образом, все необходимые распоряжения, какие только пришли на ум, Бонифацкий поднялся на второй этаж, к себе в кабинет. Повесил дождевик на вешалку, стащил через голову свитер.
– Отметим?
Вацлав Збигневович чуть не подпрыгнул от неожиданности. Резко обернувшись, он увидел Юлию. Девушка развалилась в его любимом кресле, с длинной темно-коричневой сигаретой в одной руке и бокалом в другой. Платье, надетое Юлией по случаю трагической гибели дорогого Лени немного напоминало полотенце, обернутое вокруг тела после душа. Боник подумал, что платье мало походит на траурное одеяние, хоть оно и черного цвета.
– Ты меня напугала, детка, – сказал Бонифацкий, переводя дух.
– Трусишка зайка серенький, – пропела Юлия. Ее глаза блестели не совсем здоровым огнем, Боник сообразил, что девушка навеселе. Очень мягко выражаясь. Если выражаться точнее, то она основательно набралась, пока они с Витряковым отсутствовали. Причин такому поведению могло быть несколько, они мигом проплыли у Боника в голове, пока он на нее смотрел. Юля могла загрузиться, все еще переживая вчерашнюю безобразную выходку Витрякова, когда сам Боник тихо умыл руки. Могла провожать Леню в последний путь, или, наконец, просто нализаться безо всяких причин, такое тоже случалось не редко.
– Я просто вымотался, – сказал Боник, пока не зная, чего ему ожидать от любовницы, Юлия, в подпитии, была способна на многое.
– Так отметим? – повторила она, с некоторым трудом покидая кресло. Платье, задравшееся гораздо выше колен, так и осталось висеть на бедрах.
– Э… – с сомнением начал Бонифацкий, подумав, что их отношениям, пожалуй, не помешает непродолжительный такой таймаут. До тех пор, пока все не успокоится. Пока не придет в норму, и люди не свыкнутся с мыслью: Огнемет мертв, окончательно и бесповоротно, а его партнер и друг Вацлав Збигневович жив и процветает. Делает, что хочет с наследством Леонида Львовича, в том числе – с Юлией, которая, по большому счету, мало чем отличается от какой-нибудь античной амфоры из коллекции или пригнанного из Германии лимузина.
– Опять сцышь? – поинтересовалась девушка. В голосе сквозила пьяная бравада. Боник решил, что глупо отрицать очевидное.
– Опасаюсь, – он кивнул, занимая освобожденное ей кресло. В камине трещали полешки, распространяя тепло по всему обширному кабинету. – Опасаюсь, и правильно делаю. Ты же не хочешь, детка, чтобы подонки, которых набрал себе Огнемет, сообразив про нас, что к чему, начали говорить: не успел Огнемет остыть, как его друг Вацик залез на его жену? По-моему, нам обоим это не нужно. Это, если хочешь знать, чревато…
А мне до жопы, что они там будут думать, своими рогатыми башками! – с вызовом заявила Юля и опорожнила бокал. Пепел с сигареты упал, она растоптала его ножкой, обутой в элегантную черную туфельку от «Pettinari»,[65] за которую покойный Витряков на прошлой неделе вывалил без малого три сотни баксов. – Это мурло поганое, дружок твой конченый, козел, мне вчера всю задницу порвал! Сидеть, б-дь, больно! И ходить – тоже. Что они будут болтать, подумать только?! А что они вчера обо мне болтали, когда меня Винтарь как хотел, имел?! А что ты себе думал, Вацик?!
– Я, – Бонифацкий сделал неопределенный жест рукой. – А что я мог сделать, детка? – это прозвучало заискивающе, но Боник был совершенно искренен с ней сейчас. – Ворваться в комнату и застрелить его?!
– А хотя бы и так, б-дь!
– Но его гориллы меня в пять минут на куски порезали бы, после этого.
– Ну и что с того?!
– Как что с того? – поперхнулся Вацлав Збигневович.
– Ты сцыкун! – констатировала Юля. Буря прошла, она снова улыбнулась. Боник тяжело вздохнул. Свинтил крышку с бутылки, плеснул себе коньяка. Выпил, закусил долькой лимона.
– Может, ты и права, – сказал Бонифацкий, выплевывая косточки. – Зато я живой, в отличие от него.
– А я тебе о чем?! – оживилась Юля. – Я хочу это отметить, ясно? То, что он гребаный мертвяк. Погудеть, понял?! Жаль, что я не могу с тобой трахнуться на его паршивой могиле. У него – даже могилы нет, чтобы на нее насрать!
– Тем больше оснований быть осторожными, – сказал Боник. – Раз могилы пока нет. Ясно? – Коньяк согрел пищевод, но не утолил голод, хоть в студенческие годы один из его приятелей по комсомолу утверждал, что пьяный, мол, не голодный. Наверное, это правило действует на молодых мужчин, не распространяясь на людей зрелого возраста.
– Насрать на осторожность, – сказала Юля. Пересекла разделявшее их расстояние не очень твердой походкой и поставила ногу на подлокотник кресла.
– Целуй, – распорядилась она. Ножка выглядела безукоризненно, от каблучка до бедра. Боник поморщился, как от легкой зубной боли или, быть может, судороги. Он был бы рад последовать приглашению, но, не здесь и не сейчас.
– Не сейчас, сладенькая. И не здесь! – взмолился Вацлав Збигневович.
– Здесь и сейчас, – настаивала Юля.
– Вечером…
– Уже вечер.
– Попозже. Через час…
– Вот спасибо, облагодетельствовал, папик. А я уж думала, ты собрался поститься сорок дней.
– Не поститься, а воздерживаться.
– Да какая разница?
– И, пожалуйста, не называй меня папиком.
– А ты целуй! – сказала она с нажимом.
– Я приказал Жорику растопить баньку.
– Жорик тоже участвует?
– Перестань. – Ему было часто очень сложно с ней, поскольку ее действия невозможно было спрогнозировать заранее. Что у Юлии на уме, он никогда толком не знал. Впрочем, кроме выпивки, секса и шмоток там редко когда что бывало. Одновременно, именно это сводило его с ума, такого предусмотрительного и прагматичного.
– Поцелуешь разик, и я отцеплюсь до вечера, – очень серьезно пообещала девушка. Он не поверил, но все равно приник к ее ноге губами флейтиста, проверяющего новый инструмент. Кожа чуть выше колена была теплой и нежной, как у ребенка.
– Теперь выше, – сказала Юля. – Еще меня целуй.
Он сделал, как она приказала. У него зашумело в голове, заурчал голодный и недовольный живот, дрогнул и поднялся член.
– Вечером, – повторил Вацлав Збигневович, не предпринимая при этом попытки отстраниться. – Вечером, сладенькая. Хорошо?
Вместо ответа девушка задрала платье до груди. Ткань была прорезиненной, и позволяла подобные маневры. Трусиков на Юле, естественно, не было. Впрочем, эту деталь он уже подметил раньше.
– Если кто-то войдет, – пробормотал Боник, окончательно потеряв контроль над собой, и потому чувствуя себя алкоголиком, бессильным перед початой бутылкой. Так у них и было всегда, когда они оставались с ней вдвоем. С Юлей.
– Не ссы.
Она начала извиваться, когда он, наконец, коснулся языком ее лобка, выбритого самым тщательным образом при помощи самых современных и дорогих средств.
– Щекотно, – взвизгнула Юлия. В этот весьма неподходящий момент кто-то постучал в дверь. Бонифацкий дернулся, попытавшись освободиться.
– Пошли на хер! – крикнула девушка, обнимая его за голову.
– Пусти, детка! Если нас застукают?!!
– Ебались бы они все!
– Пусти!
Пока между ними происходила борьба, стук повторился еще несколько раз, требовательнее, затем дверь открылась. Боник, которому так и не удалось победить девицу, выглянул из-под нее, как солдат из окопа. К своему огромному облегчению, он увидел физиономию Жоры. Лесник всунул голову в дверной проем, выставив перед собой массивную трубку радиотелефона «Panasonic», который в прошлом месяце приволок Витряков. «Покойный Витряков», – поправился Боник. Он же, вездесущий и всемогущий Леня договорился с военными, которые протянули полевой кабель, обеспечив усадьбу стационарной проводной связью.
– Какого черта?! – крикнул Боник Жоре, который зачарованно рассматривал розовые Юлины ягодицы, и, похоже, весь превратился во взгляд. – Какого черта, я тебя спрашиваю?! – заорал он, сообразив, что Жорик его не видит и, вероятно, не слышит.
