Пока между ними происходила борьба, стук повторился еще несколько раз, требовательнее, затем дверь открылась. Боник, которому так и не удалось победить девицу, выглянул из-под нее, как солдат из окопа. К своему огромному облегчению, он увидел физиономию Жоры. Лесник всунул голову в дверной проем, выставив перед собой массивную трубку радиотелефона «Panasonic», который в прошлом месяце приволок Витряков. «Покойный Витряков», – поправился Боник. Он же, вездесущий и всемогущий Леня договорился с военными, которые протянули полевой кабель, обеспечив усадьбу стационарной проводной связью.
– Какого черта?! – крикнул Боник Жоре, который зачарованно рассматривал розовые Юлины ягодицы, и, похоже, весь превратился во взгляд. – Какого черта, я тебя спрашиваю?! – заорал он, сообразив, что Жорик его не видит и, вероятно, не слышит.
– Прошу прощения, Вацлав Збигневович, – опомнился лесник, уставившись в пол и раскрасневшись как сваренный в вине рак. – Извините, Бога ради. Тут вас спрашивают. Какой-то мужик. Говорит, по важному делу. Которое, мол, не терпит отлагательства.
– Какой мужик?
– А шут его знает, какой? Говорит, из Киева.
– Вот, черт, – сказал Бонифацкий, нащупывая на ее спине платье, чтобы его опустить. – Слезь с меня, детка. Это действительно может быть важным.
Недовольно фыркнув, Юля подчинилась, оправив одежду с видимым сожалением. Лукаво посмотрела на Жору, продолжавшего неловко топтаться в дверях, и поинтересовалась голосом, смутившим бы, кого угодно:
– Понравилось?
– Извините, – выдохнул Жорик, и, поставив трубку на столик при входе, ретировался задом.
– Ты еще заходи! – крикнула ему вдогонку Юлия.
– Ты вообще уже! – сказал Бонифацкий, и прошагал к телефону. – Да, я слушаю…
– Побежал играть в карманный бильярд, бедолага, – сообщила девушка, посмеиваясь.
Да цыц, ты! – прикрикнул Бонифацкий. – Это я не вам, извините… Атасов? Какой Атасов? – В первую минуту он вообще ничего не понял. Во-первых, качество связи оставляло желать лучшего, недавно прошла гроза с хорошим ливнем и где-то, как любят выражаться связисты, вероятно, подмокли телефонные пары. Во-вторых, приятеля Андрея Бандуры Вацлав Збигневович помнил смутно. Со времени их первой встречи в Осокорках, на даче покойного теперь Виктора Ледового, минул без малого, год.[66] Когда же, наконец, Боник сообразил, с кем разговаривает, то даже опешил: согласно добытой у Поришайло информации Атасову полагалось лежать под многометровым слоем гранита, как какой-нибудь окаменелости эпохи Протерозоя, вместе с раскатанным в блин Витряковым, а не накручивать по телефону из столицы, в самый неподходящий момент. – Откуда вы звоните? – спросил Бонифацкий, и, не очень-то удивился бы, если б Атасов сообщил, что наяривает из-под земли. Или, вообще, с того света.
– Кто это? – спросила девушка. Бонифацкий нетерпеливым жестом дал понять ей, чтобы помолчала.
Пошли его на х… – предложила Юлия. Боник, заслонив рукой динамик, отвернулся к окну. Видя, что ее игнорируют, девушка двинулась к бару, вооружилась бутылкой «Шато»[67] и налила себе полный бокал.
– Как, вы разве не в Крыму? – растерянно спросил Вацлав Збигневович, наблюдая, как в очистившемся от туч небе лениво зажигаются звезды, медлительные, будто лампочки неисправной елочной гирлянды. Атасов, во второй раз на протяжении одного дня, пояснил, теперь уже Бонифацкому, что, если бы он беспрекословно исполнял распоряжения, поступающие сверху, то им бы, вероятно, не удалось поговорить. Или, разговор сложился бы не совсем так, как хотелось бы ему, Атасову.
– А почему вы решили, что он у нас сейчас сложится? – поинтересовался Бонифацкий. Умение торговать было у него в крови, заложенное на генном уровне. Атасов ответил Вацлаву Збигневовичу, что обладает конфиденциальной информацией, которая наверняка его заинтересует. Пока он распинался, Юлия, опорожнила бокал и, пробормотав что-то вроде «Фи, кисляк», Бонифацкий толком не расслышал, двинулась в обратный путь, к креслу, в котором он развалился.
– С чего вы это взяли? – спросил Вацлав Збигневович, с несколько обалделым видом наблюдая, как девушка опускается на ковер, прямо у его колен. – Почему вы вдруг решили, что обладаете чем-то, что должно меня заинтересовать? У меня все есть, уверяю вас.
– Правильно, папик, у нас все есть, пошли на х… этого козла, – сказала Юлия, нащупывая его ширинку.
– Детка, прекрати, – сказал Бонифацкий.
– Что-то? – переспросил Атасов на другом конце линии.
– Это я не вам, продолжайте.
– Продолжаю, папик, – сказала Юля. Язычок молнии с визгом уехал вниз.
– Потому, типа, – сказал Атасов после маленькой заминки, что эта информация, Вацлав Збигневович, касается небезызвестного вам Артема Павловича Поришайло.
– Поясните, что вы имеете в виду? – сказал Боник, предпринимая вялые попытки воспрепятствовать девушке делать то, что она хотела. – Детка, я с утра на ногах, – добавил он, отстраняясь от динамика. Атасов, которого деткой не называли, должно быть, лет с шести, а, вполне вероятно, вообще никогда не называли, потому как растили в строгости, слегка растерялся.
– Фи, противный, – фыркнула Юля.
– Если кто-то увидит…
– Пускай пялятся, мне не жалко.
– Что-что? – спросил из динамика Атасов.
– Я вас не слышу, – крикнул в трубку Бонифацкий. – Повторите еще раз.
– Пошли ж ты его на х….
Справившись с некоторым замешательством, Атасов объяснил, что у него на руках компромат, который, если воспользоваться им со знанием дела, рискует, если и не похоронить финансовую империю Поришайло надежнее шагового экскаватора из карьера, то, по-крайней мере, здорово усложнит Артему Павловичу жизнь. Что само по себе немало.
– Стоит лишь передать записи, куда следует, Вацлав Збигневович.
– И куда же их следует передать? В прокуратуру? В общество защиты бродячих собак и недозаморенных голодом пенсионеров? – осведомился Боник, отдуваясь, потому что рука девушки, преодолев расстегнутую ширинку, скользнула под резинку трусов. – Уф! – выдохнул Боник, багровея. – Погоди, детка, погоди.
– Не вредничай, папик.
– Зачем же, типа, в прокуратуру? – сказал Атасов дрогнувшим голосом. – Я бы, на вашем месте, передал пленки бывшим партнерам Виктора Ивановича Ледового. Тем, что оплатили ему стоимость бриллиантов, и которых Артем Павлович, впоследствии, скажем так, облапошил, повесив всех собак на супругу убитого, Анну Ледовую.
– И кто же эти люди? – спросил Бонифацкий, извиваясь. Имя бывшей любовницы заставило его поморщиться. Возможно, у легкой досады, которую он почувствовал при упоминании очутившейся в психиатрической лечебнице не без его участия Анны, и появился бы некоторый сострадальческий привкус, нечто вроде легкого угрызения совести, если бы не пальцы Юлии. Они не давали Бонику сосредоточиться. Девушка, наконец, достигла цели, и теперь играла его пенисом, как ручным эспандером.
– Эти люди – кавказцы, – ответил Атасов. – Чеченцы, если точнее.
– Ого! – выдохнул Вацлав Збигневович. В свое время ему довелось отслужить в рядах разношерстной советской армии, о том, на что способны выходцы с Северного Кавказа, у него было представление. – И где мне их искать, этих ваших чеченцев?
– Я знаю где, – заверил Атасов. – Смогу на них выйти, если, понадобится.
– В таком случае, почему бы вам самому не передать пленки кому следует? – на лбу Боника выступила испарина. Юлия не отрывалась от дела. Это было что-то.
– Мне это ни к чему, – отвечал Атасов. – Мне от Артема Павловича ничего не нужно. Зато мне кое-что нужно от вас.
– От меня? – удивился Бонифацкий. – И что же? Уф, постой, постой! Мне надо поговорить.
– Я тебе не мешаю!
– Еще как мешаешь!
– Что-то, типа, не так? – не понял Атасов.
– Все в полном порядке, – заверил Бонифацкий. – Детка, пять минут…
Приведя любовника в состояние готовности номер один, Юлия, задрав платье, вскарабкалась на него и оседлала. Бонифацкий охнул, когда это произошло, и чуть не выронил трубку. Девушка принялась ритмично двигать бедрами, постепенно взвинчивая темп.
– Ты бы хоть дверь закрыла…
Юлия энергично замотала головой.
– Если нас застукают, детка…
– Вы это о чем, типа, толкуете?! – прорвался сквозь помехи Атасов. Ему выдался далеко не самый лучший день, к вечеру совсем разгулялись нервы, а острое желание вцепиться собеседнику в глотку и душить, пока изо рта не вывалится посиневший язык, было неосуществимо вследствие восьми или девяти сотен километров, которые их разделяли.
– Это я не вам, не вам. Не вам! Понятно?! Уф! М-м-м! Что же вы хотите от меня, я в толк не возьму?
Атасов, практически слово в слово повторил то, что совсем недавно говорил Артему Поришайло. Вскользь упомянув криминальные войны за заводы, фабрики и прочие осколки народного достояния, ведущиеся бывшими партаппаратчиками, мечтающими превратиться в отечественных Онасисов,[68] Атасов заговорил о друзьях, которых Артем Павлович отправил в Крым, а затем, без зазрения совести сдал, к чертовой матери.
