1. Бодлер, том переводов из Эдгара По.
2. Бержерак, «Сочинения», II том, включающий «Историю государств и империй Солнца» и «Историю птиц».
3. Евангелие от Луки, на греческом.
4. Блуа, «Неблагодарный попрошайка».
5. Колридж, «The Rime of the Ancient Mariner».
6. Дарьен, «Вор».
7. Деборд-Вальмор, «Клятва малюток».
8. Эльскамп, «Резные миниатюры».
9. Том «Пьес» Флориана.
10. Один из томов «Тысяча и одной ночи» в переводе Галлана.
11. Граббе, «Scherz, Satire, Ironie und tiefere Bedeutung», комедия в трех актах.
12. Кан, «Сказка о золоте и молчании».
13. Лотреамон, «Песни Мальдорора».
14. Метерлинк, «Аглавена и Селизетта».
15. Малларме, «Стихи и проза».
16. Мендес, «Гог».
17. «Одиссея», издание Тойбнера.
18. Пеладан, «Вавилон».
19. Рабле.
20. Жан де Шильра, «Час сладострастия».
21. Анри де Ренье, «Яшмовая трость».
22. Рембо, «Озарения».
23. Швоб, «Крестовый поход детей».
24. «Убю король».
25. Верлен, «Смиренномудрие».
26. Верхарн, «Поля в бреду».
27. Верн, «Путешествие к центру земли».
Помимо оных — три гравюры, висевших на стене, афиша Джейн Авриль Тулуз-Лотрека, еще одна — Боннара, из «Белого обозрения», затем портрет г-на Фаустролля работы Обри Бердслея и совсем уж ветхая картина, лишенная, по общему мнению присутствующих, всякой ценности, — «Святой Кадо» печатни Обертюр, что в Ренне.
Касательно подвала: проникнуть в оный вследствие затопления не представилось возможным. Сверху помещение показалось нам заполненным винами и крепкими напитками, без малейшего признака бочек или же бутылок — смешанными, как есть, на высоту в два метра.
Попечителем означенного имущества в отсутствие ответчика назначен мною г-н Дельмор де Пьонсек, один из поименованных мною ниже понятых. Продажа собственности с торгов будет произведена в день, установленный позднее, в полдень, на Оперной площади.
Во всем описанном и был составлен настоящий протокол, коему посвятил я с восьми утра и до без четверти трех часов пополудни своего рабочего времени, и одну копию оставил для ответчика заботам г-на вышеуказанного комиссара полиции, вторую же у попечителя, с условием непременного описания и оглашения конфискуемого имущества, и все в присутствии и с содействия гг. Дельмора де Пьонсека и Трахона, посыльных по разного рода поручениям, проживающих в Париже, Мощеная улица, дом 37, выступавших предписанными законом понятыми и заверившими со мною копию и настоящий оригинал. За составление: тридцать два франка 40 сантимов. Пошло на копии два листа особого тиснения бумаги, за каковую и причитается один франк 20 сантимов. Подпись: Шнифер. Подпись: Соларкабль, комиссар. Подпись: Дельмор де Пьонсек, подпись: Трахон, понятые. Подпись: Скоторыл, судебный исполнитель. Внесено в книгу регистрации в Париже 11 февраля 1898 года. Получено за внесение: пять франков. Подпись: Онжебальда́… (Неразборчиво.)
V
Уведомление о решении продавать имущество по месту проживания
В год тысяча восемьсот девяносто восьмой, четвертого июня, по ходатайству г-на и г-жи Простак (Жак), из коих супруг проживает в Париже по Мощеной улице номер 37, что вне всякого сомнения помещает его под мое, а равно и мэрии П-го округа управление; Я, Рене-Изидор Скоторыл, ИСПОЛНИТЕЛЬ суда первой инстанции департамента Сена с заседанием в Париже, где собственнолично и проживаю в доме 37 по Мощеной улице, скрепил моей подписью, уведомил, предъявил и на той же гербовой бумаге оставил копию г-ну Фаустроллю…
Исходя из того, что отпущенных пол-листа марок специального гашения по шестидесяти сантимов совершенно недостаточно для составления описи всех тех чудес, что обнаружили мы у господина Фаустролля, изрядно отпив из его подвала, в каковой он нас сам препроводил, податель сего испрашивает у г-на Председателя Суда по гражданским делам департамента Сена временного позволения — ввиду того, что стоимость марок рискует значительным образом превысить выделенные на гашение средства — изложить последовавшие затем события на обыкновенной писчей бумаге, дабы сохранить для Закона и Правосудия память об упомянутых чудесах и воспрепятствовать угасанию последней.
VI
О корабле доктора — обычном решете
Ч.-В. Бойсу
Приподняв покрывало, растекшееся по кровати с медной крашеною сеткой, которую мне так и не довелось конфисковать, доктор Фаустролль обратился к моей персоне и, так со мною говоря, изрек:
— Охотно допускаю, что вы, Скоторыл, судебный исполнитель и уполномоченный, не имеете ни малейшего представления о капиллярности или поверхностном натяжении, о невесомых мембранах, равносторонних гиперболах и плоскостях с нулевым искривлением — как равно и о поразительной эластичности той пленки, которая образует, если угодно, кожный покров воды.
Из тех, кто умеет скользить по поверхности пруда — сверху или же под ней, — точно по дубовому паркету, мне известны лишь водяные скорпионы на ножках тоньше паутинок, да личинки комаров: конечно, если не считать святых или блаженных, рассекавших волны в каменных яслях и на плащах из грубой ткани, да пожалуй, Христа, гулявшего по морю босиком, — а также меня самого.
Конечно, человеку удалось создать ткани, пропускающие воздух и пар — так, что сквозь них можно даже задуть свечу, — но вместе с тем непроницаемые для жидкостей; мешки из таких тканей способны неограниченно долгое время удерживать свое текучее содержимое. Один мой коллега, Ф. де Ромильи, сумел даже вскипятить воду внутри колокола, дно которого было затянуто довольно крупного плетения марлей….
Меж тем, эта кровать двенадцати метров длиною есть вовсе не кровать, а самый настоящий корабль, принявший форму вытянутого решета. Ячейки здесь достаточно крупны для того, чтобы пропустить иглу, а вся сетка смочена в горячем парафине, после чего ее с силой встряхнули — так, чтобы, покрывая проволочный каркас, эта субстанция (которая всегда отталкивает воду) оставляла бы пустыми отверстия общим числом в пятнадцать миллионов четыреста тысяч. Когда я плыву по реке, водная пленка натягивается отверстиями, а стало быть, текущая под ней жидкость может проникнуть внутрь корабля, только если этот эпидермис прорвется. Однако выпуклость его округлого киля не искажена ни единым выступом, а удар волны при спуске на воду, стремительном преодолении порогов и прочем будет погашен внешним обтекателем — он не смазан парафином, ячейки в нем значительно шире, и их всего лишь шестнадцать тысяч; к тому же, киль предохраняет от царапин тростников и парафиновое покрытие — как изнутри прочнейшая решетка защищает его от повреждения ногами.
Таким образом, мое решето способно плавать не хуже корабля, перевозить грузы любой тяжести и при этом не пойти ко дну. Более того, как заметил в беседе мой образованнейший друг Ч.-В. Бойс, обычное сито превосходит остальные суда в том, что, даже если внутрь него пролить воду, оно все равно не потонет. Идет ли речь об извергаемом мной растворе солей мочевой кислоты или перехлестнувшей через борт волне, излишек жидкости свободно проходит сквозь ячейки вниз, сливаясь с теми волнами, что плещутся под днищем.
Сей неизменно сухой челн (предназначенный для трех лиц) избираю я отныне своим обиталищем, ибо мне предстоит покинуть этот дом.
— Да уж похоже, — вставил я, — коли снятые помещения остались без обстановки…
— Собственно, — продолжал доктор, точно не слушая меня, — у меня есть и другой челн, куда красивее, из кварцевых нитей, растянутых на арбалете; но в настоящее время при помощи тончайшей соломинки я расположил там 250.000 капелек касторового масла, вроде росы, что оседает на паутине: совсем крохотных и побольше, и если последние от естественного натяжения гибкой жидкостной мембраны подрагивают шестьдесят четыре тысячи раз в секунду, то первые — целых полмиллиона раз. Выглядит этот челн точь-в-точь как настоящая паутина, и даже мух ловит с тем же проворством. Но места в нем хватит лишь на одного.
Принимая во внимание, что этот челн способен вынести троих, меня сопроводите вы, а позднее я представлю вам еще одного пассажира — возможно, даже нескольких пассажиров, ведь я беру с собою всех существ, счастливо ускользнувших от вашего ЗАКОНА И СПРАВЕДЛИВОСТИ меж строк изъятых вами книг.
