Мама заплакала, потом, улыбнувшись сквозь слезы, сказала, что обязательно возьмет Володю на каникулы на следующую пасху, а если разживется деньгами, то и в это рождество, до которого уже совсем близко. Чтобы убедиться в этом, Володя сам может взять календарь и каждый раз, как прошел день, сейчас же вычеркнуть его. Красным карандашом: чирк — и готово.
Володя лег около мамы. Она подвинулась и обняла его. Они заснули обнявшись. Володя слышал у самого своего уха ее горячее дыхание. Он чувствовал себя снова счастливым, и то, что будет завтра, перестало казаться страшным.
Поезд, с которым мама должна была ехать в Курск, уходил из Симферополя точно в три десять, минута в минуту. Пора было собираться.
— Гимназистик ты мой, гимназистик, — со странным дрожанием звучал мамин голос, пока она вынимала из саквояжа и оделяла Володю прощальными очаковскими гостинцами. Варенье из абрикосов в пузатенькой баночке, рябиновая пастила в плоской полосатой коробочке казались родными, домодельными, и не замечалось, что на лакомствах были этикетки эйнемовских фабрик: Москва — Симферополь. Мама избегала взгляда Володи. Он тоже понимал, что им нельзя сейчас встретиться глазами, иначе оба расплачутся, и внимательно рассматривал нарисованные на этикетках гроздья винограда, ломтики лимонов, золотые медали и надпись славянской вязью: «Поставщик двора его императорского величества».
Внезапно оторвав от гостинца взгляд, Володя уловил на себе пытливые взоры опечаленных маминых глаз, в которых стыли слезинки, и мужественно улыбнулся.
— Ну вот, маленький, я уезжаю. Как странно. Возьми еще вот эту коробочку, — протянула она руку. — Тут леденцы «Не кашляй». Если заболит горлышко, ешь по штучке, только не сразу глотай, пусть растают во рту.
Из ресторанного зала гостиницы «Лиссабон», приютившей на ночлег Володю с мамой, гудела органная музыка. Коридорный поднял мамин чемоданчикс привязанным к ручке портпледом и понес на улицу.
Извозчичий экипаж был сплетен из лозы, как плетут корзинку, над ним возвышался белый, подбитый красным кумачом балдахин с фестонами.
«У нас в Очакове таких нет», — подумал Володя.
Поезда ждали на платформе. Зеленые, желтые и синие вагоны подкатили внезапно. Мама стала смотреть на Володю испуганно и грустно, губы под вуалькой с мушками дрожали. Порывисто откинув вуальку, она поцеловала будущего инженера-кораблестроителя, круто повернулась на каблучках, схватилась за вагонные поручни, на мгновение задержалась на ступеньках, потом, отстранив поднимавшегося за нею носильщика, спрыгнула на перрон и снова обняла сына, покрывая поцелуями его лицо.
Паровоз загудел и дернул вагоны. Мама вспрыгнула на ступеньку. Поезд пошел быстрее и быстрее.
Отлично учился Володя Анастасов в гимназии, но знаний приобрел мало: слабоваты были педагоги и нажимали больше на латинский и греческий языки. Любознательность и врожденное влечение к изобретательству заставили мальчика самостоятельно заниматься геометрией, физикой, основами высшей математики. Накопленные знания искали применения. Володя задумал построить универсальный измерительный прибор. Понимая, что в каждом деле залог успеха — упорный труд, он снова и снова перелистывал учебники физики, читал энциклопедические словари, что-то постоянно исправлял и перечеркивал в своих объемистых записных книжках.
Универсальный прибор, однако, не был изобретен. Основных знаний у гимназиста оказалось маловато. Зато подросток узнал непреодолимую власть неотвязной идеи, благородную лихорадку упрямых исканий.
Анастасов был в последнем классе гимназии, когда старый приятель его отца навел юношу на мысль поступить в Морское инженерное училище в Кронштадте.
За год до окончания училища Анастасов, совсем готовый корабельный инженер, занялся разработкой большой темы, подсказанной ему одним из выступлений адмирала Макарова. Ему захотелось сконструировать новый, небольшой по размерам и весу, но весьма мощный двигатель, который можно было бы ставить даже на деревянные лодки без страха проломить их. Макаров как-то сказал, что если бы на его миноносках «Чесме» и «Синопе» были менее тяжелые и более надежные котлы, через Босфор в Черное море не вошел бы ни один вражеский корабль.
Анастасов принялся одевать в прочную ткань чертежа свой конструкторский замысел о торпедоносцах, новом грозном оружии нового русского флота. Работал мечтая и в мечтах видел, как во всех русских портах на морской глади стоят малые по размерам, но сильные своим оружием «торпедоносцы Анастасова». Над палубой невысокие рубки, на носу и на корме сверкающие под солнцем стальные стволы торпедометных аппаратов. Сила этих корабликов в их исключительной скорости и увертливости, в ужасающем торпедном ударе.
Когда в конференц-зале Морского инженерного училища адъютант прочел приказ о производстве, а начальник пожелал всем окончившим счастливой службы во флоте, потребовалось очень немного времени, чтобы новоиспеченные офицеры явились в дежурную комнату преобразившимися. На всех теперь были серебряные погоны и фуражки с бархатным околышком. Всем было весело и немного грустно перед расставанием с училищем и друзьями.
Большинство тут же решило проехать из Кронштадта в Петербург, чтобы кутнуть напоследок в «Буффе». Но у Анастасова были другие планы. В этот же день он явился к преподавателю Морской академии Алексею Николаевичу Крылову и показал ему свой проект нового корабля-торпедоносца.
— Идея хороша, но только идея, — сказал Крылов, ознакомившись с проектом. — Обратите внимание главным образом на двигатель. Подумайте, нельзя ли здесь применить электричество. За границей оно теперь двигает уже целые поезда.
Молодой инженер-механик взялся за работу с явной энергией. О проектах Анастасова было доложено великому князю Алексею. «Семь пудов августейшего мяса» соизволил сказать, что приятно, когда молодые люди занимаются полезными делами, но вряд ли по их проектам можно построить корабль лучше, чем заграничные. Тогда Адмиралтейство решило: для приобретения необходимого опыта и в поощрение рачения в делах службы назначить Владимира Спиридоновича Анастасова младшим инженер-механиком на броненосец «Петропавловск», направляемый в Порт-Артур.
Телеграмму с дороги о своем приезде в Петербург Анастасов матери не послал.
Курьерский поезд пришел на Николаевский вокзал в восемь вечера.
Извозчик, взятый без торга, быстро помчал инженер-механика по Невскому и Екатерининскому каналу. Красавец проспект, весь залитый ярким светом электрических фонарей, казался после порт-артурских улиц величественным, а Екатерининский канал с газовыми фонарями, мягко горевшими зеленоватым огнем, — родным и уютным, как воспоминания ранней юности.
