Составила на журнальный столик банки с едой, литровые бутылки с молоком, стеклянные, очень тяжелые (теперь в такие емкости не разливают молочные продукты), уселась в кресло напротив меня и давай, что называется, "заводить" — мстить все за то же самое: что к себе жить не взяла и соседа одурачить не позволила. То, что устроила ее в общежитие, в заслугу мне, как и следовало ожидать, не поставила. В течение трех лет спасибо мне за это ни разу не сказала.
Она прекрасно знала, как проще всего меня "достать", и начала чернить мою маму, свою бабушку, которая вынянчила ее, и нахваливать другую бабулю, мать своего отца, которая сроду ею не занималась. Такая, мол, баба Оля расчудесная, а баба Наташа ей в подметки не годится.
Слушала я, слушала этот ее "треп", терпела, терпела напраслину да чуть было не сорвалась, чуть было не трахнула, неблагодарную, по голове литровой бутылкой, которой запросто можно было убить человека. Еще немного, и загремела бы в тюрьму. Не зря, ох не зря говорят: от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Но Бог миловал. Я сумела сдержаться. Вернувшись в Летний, поселилась Татьяна в родительском доме. Родила. Бабушкой Галина стала в 55 лет. И, как уже было сказано, очень полюбила внука, как не любила дочерей. Стала его полностью содержать. Сейчас он уже большой. Способный, умный и добрый мальчик. Окончил школу, поступил в институт. Учится платно, на бабушкины деньги. Мать его, Татьяна, можно сказать, нигде не работает. Ждет, когда, получив наследство, разбогатеет. Жить у родителей ей очень понравилось. Хотелось бы остаться у них насовсем. Но Галина, при всей своей привязанности к внуку, этому воспротивилась. Отделила Татьяну, купив ей однокомнатную квартиру. Надеялась, что, получив такой подарок, старшая дочь оставит ее в покое наконец-то. Как бы не так!
Стала требовать у родителей, чтобы они еще при своей жизни выдали ей ее долю наследства: полдома и часть приусадебного участка. Они не согласились. Не смирившись с отказом, стала она украдкой посещать их 2 сада и брать там без разрешения что ей захочется. В дом влезать в отсутствие хозяев через форточку. И уносить оттуда все, что на глаза попадется. Настоящая война у них началась. Они перестали пускать ее к себе даже тогда, когда сами бывали дома. И снова начала Галина жаловаться родственникам на свою старшую дочь. И вот что однажды поведала мне.
Явилась Татьяна к родителям вместе со Славиком. Оставив его во дворе, проникла в дом, а отец, поймав ее в какой-то комнате, стал оттуда вытеснять. Она набросилась на него, исцарапала ему отточенными коготками лицо и спину (происходило это в июне, он был по пояс голый). Наконец Антону удалось вытащить ее за волосы во двор. Тут она схватила попавшееся ей на глаза бревно и чуть было не опустила его на голову родителю. И все это на глазах у ребенка. Дочь и отец орут друг на друга, дерутся. Мальчик плачет, хочет, но не может заступиться за свою мать. (Он тогда был еще очень маленький и совсем ничего не понимал. Или слишком много?)
— Зачем вы бьете мою маму? — спрашивал он у дедушки с бабушкой.
— Она плохо делает.
— Нет, не плохо, моя мама хорошая…
Галина рассказывала мне эту историю, обливаясь слезами. Ей, естественно, не позавидуешь. Не дай Бог иметь такое чадо, как Татьяна. Однако не с неба же она к родителям во двор упала.
Но есть, надо признать, и у нее свои достоинства: она не пьет, не курит, не бросила ребенка и даже каким-то непостижимым для меня образом сумела внушить ему к себе любовь. И меня привечает, когда я приезжаю в Летний, несмотря на то, что я в свое время, когда она, живя в Зимнем, пыталась из меня веревки вить, не позволила ей это и в ее споре с чужим мне человеком заняла его сторону. Может быть, именно это — моя принципиальность — импонирует ей. Во всяком случае ко мне она относится с гораздо большим уважением, чем к своей матери. Не грубит, не хамит. Попыталась, правда, выманить у меня сад, но, получив отпор, не обиделась. Не выставила меня за дверь, как это сделала, и очень скоро, ее мать, старшая моя сестра. Но об этом опять же чуть позднее…
Кто внушил Татьяне эту мысль — что можно паразитировать на ком-то всю жизнь? Конечно, Галина, эксплуатировавшая наших с ней родителей до самой их старости. Не за это ли она теперь расплачивается? Без сомнения, за это! И будет расплачиваться до последних своих дней…
Увольняясь с того предприятия, на котором работала в Зимнем, Татьяна не забрала в отделе кадров свою, "испорченную" позорящей ее статьей трудовую книжку. По прибытии в Летний обзавелась другим, "чистеньким" документом. Но и этот через три года ей "подмочили", вернее она сама его запятнала, занявшись на новом месте тем же, чем "грешила" на старом. Пытаться третью трудовую заводить было бесполезно. Никто бы ей не поверил, что она, закончив институт, в течении шести лет нигде не работала. И она отказалась обивать пороги в поисках работы. Повисла на шее у матери. Чтобы дочь не болталась без дела, Галина уговорила ее поступить еще в один институт, педагогический. На факультет иностранных языков. Учиться Татьяне нравится. Успешно сдав вступительные экзамены, она поступила в "пед". Ей тогда было уже за 30. А когда получила второй диплом — около сорока. Мать надеялась, что дочь начнет наконец зарабатывать деньги и будет сама содержать сына. В школу согласились взять ее без трудовой книжки. Но она продержалась на этом поприще очень недолго. На сей раз ушла действительно "по собственному желанию". Не было у нее такого призвания — учить и воспитывать детей. И опять осталась не у дел.
Стала меня племянница донимать, когда я приезжала летом в родной город: "найдите мне, тетя Юля, хорошую работу, помогите мне". Я ей помогла — советом.
В это время одна из моих подруг в Летнем, окончившая два технических вуза и преподававшая в одном из них, выйдя на пенсию, начала заниматься репетиторством, решала задачи для слабых студентов по трудным предметам во время экзаменационной сессии. За плату, конечно. И немаленькую. Мигом разбогатела. Я рассказала племяннице своей об этой женщине. Татьяна попробовала заняться тем же. У нее получилось. Оказалось: хотя после окончания горного факультета прошло уже больше 15 лет, она ничего не забыла из того, что изучала, будучи студенткой. Далеко, как мне кажется, пошла бы в жизни наша Таня, если бы не подводило ее легкомыслие…
Когда с какой-нибудь задачей по высшей математике не может справиться, решает ее Славик, сын. Учится он в институте на повышенную стипендию. И, даст Бог, окончит его. А когда защитит диплом и начнет работать, будет помогать матери, лишившей его счастья иметь отца, и не только задачки "щелкать", станет ее полностью содержать. Я в этом нисколько не сомневаюсь. Потому что, несмотря на всю ее вопиющую несерьезность, он обожает маму. И в кого он такой благородный уродился, ответить трудно.
Теперь Татьяне уже за 40. Время бежит быстро. Она сильно пополнела, совсем не занимается физическим трудом, еду не готовит, питается лишь вкусностями: шоколадом, пирожным, мороженым и т. д. А излишняя полнота, как известно, никого не красит, тем более женщину. Кавалеры, как это было раньше, табуном за нею уже не бегают. Выйти замуж по-прежнему не стремится. Продолжает требовать у родителей причитающуюся ей долю. Из-за этого они без конца конфликтуют. Кто из них прав, родители или дочь, со стороны судить трудно.
Однако, я слишком сильно забежала вперед. Надо вернуться к тому времени, когда мама была еще жива, а я приехала в Летний по вызову Татьяны.
Судя по тому, как вела себя со мною старшая сестра в первые два дня после моего приезда: гоняла то туда, то сюда, препятствуя нашему общению с мамой, нетрудно было догадаться, что Галина была категорически против того, чтобы я появилась в Летнем в неурочное время. Непонятно было только почему? Но вскоре и это выяснилось.
Встретились мы с мамой, с разрешения Юдиных, лишь на третий день. Посидели, погоревали, что столько времени пропало. Потом мама упрекнула меня:
— Зря ты присоветовала мне с Лидкой съехаться. Разве это по-людски: дочь приехала к матери, а чтобы с нею свидеться, у кого-то надо дозволения просить?! — Не стала я доказывать маме, что в том, что мы с нею в такое глупое положение угодили, есть не только моя, но и ее вина: я, мол, тебе предлагала исправить эту нашу с тобой ошибку, отказать Юдиным, а ты уперлась на своем: будь что будет!
Взяв всю вину на себя, я сказала маме, оправдываясь перед нею:
— Но ведь Лида тебе, как и я, родная дочь! Ну почему я должна была думать, что лишь я одна хорошая, а все мои сестры никуда не годятся?! Галину, конечно, я считала плохой, она такой и была с самого детства. Помнишь ведь, что она выделывала, когда была молодая (об этом написано мною в рассказе "Рядом с добрыми"). Вот я и противилась тому, чтобы ты перешла к ней жить. А Лида младше нас с нею. Такая всегда была тихая, робкая. Ее, как и меня, Галка все время обижала.
