даже духовно, чем физически, – они видели внутреннюю боль в блеске ее глаз.
Второй мужчина в истории Саскии избил ее за то, что она отказалась снять с правой руки браслеты. Он знал о ее ожоге и хотел на него посмотреть. Услышав об этом, четырехлетний Джек решил, что это был мужчина, который особенно остро нуждался в добром совете.
Саския подняла такой вой, что ей на помощь прибежали четыре ее соседки по Блудстраат и еще три девицы с угла Аудезейдс-Фоорбургвал. Они вытащили мужчину, нуждавшегося в добром совете острее других, на улицу и принялись избивать его вешалками и вантузами, а потом одна из помощниц сбегала в туалет за цепочкой, на каких висят затычки для ванн, и тоже пустила ее в ход. Когда приехала полиция, несчастный, чья нужда в добром совете явно не была удовлетворена, был весь в крови, без сознания и в бреду.
– А, так вот почему у тебя такие зубы, – догадался Джек.
– Верно, – ответила Саския. – Кстати, я показываю свой ожог только тем, кто мне нравится. Хочешь, покажу тебе и маме?
– Еще бы, – ответил мальчик.
– Только если ты не думаешь, что мы специально тебя подначиваем, – добавила Алиса.
– Нет, ни в коем случае, – ответила Саския.
Она провела их к себе в маленькую комнату, закрыла дверь и опустила шторы, словно Джек и мама были ее клиенты. Джек удивился, как мало в комнате мебели – одна-единственная кровать и ночной столик и всего одна лампа с красным абажуром. Еще в углу стоял платяной шкаф без дверей, набитый в основном нижним бельем; среди белья лежал массивный хлыст, каким в цирке пользуются дрессировщики тигров.
Еще в комнате обнаружилась раковина и белый эмалированный столик, больше подходящий для больницы или для приемной врача. На нем лежала целая гора полотенец, кровать была застелена явно одним из них, – наверное, подумал Джек, это если мужчина, пришедший за советом, промок. Сесть в комнате можно было только на кровать, разве советы удобно давать на кровати, подумал Джек, но Саския явно не находила тут ничего необычного – уселась сама и пригласила Джека и маму присоединиться к ней.
Она сняла один за другим все браслеты, отдала их Джеку, и в тусклом красном свете единственной лампы они увидели сморщенную, словно до сих пор кровоточащую кожу на руке Саскии; больше всего она походила на вареную куриную шею.
– Не бойся, Джек, потрогай, – сказала Саския.
Джек против воли повиновался.
– А тебе все еще больно? – спросил он.
– Нет, что ты, все давно прошло, – ответила Саския.
– А зубы у тебя болят? – спросил Джек.
– Те, что выбиты, – нисколечко, – ответила Саския и попросила Джека надеть ей браслеты обратно, один за другим.
Джек все аккуратно исполнил в нужном порядке, начал с браслетов побольше, закончил самым маленьким.
Ну как можно отказать такой тощей, голодной девушке в просьбе принести ей бутерброд? Джек теперь презирал дядюшку Геррита, который отказывался покупать для Саскии еду, – нет, решительно не за что на нее так обижаться. Но у капризного старика на побегушках имелись свои резоны. Он частенько оставлял свой велосипед у Аудекерк среди ночи, садился на скамью и слушал возвышающую душу музыку. Он был большой почитатель талантов Уильяма Бернса, а Саския, видимо, нет.
– Вам надо с Фемке поговорить, – сказал Алисе Велосипедист. – Ведь это я посоветовал Уильяму пойти к ней! Фемке знает, как сделать лучше для мальчика!
Джек не понял из этого ни единого слова, но заметил, что Велосипедист за что-то очень зол на маму. Они с мамой стояли на Стоофстеег, а Велосипедист удалялся от них. Он повернул за угол и укатил по улице мимо «Каза росса», где показывали порнографию и устраивали «живые секс-шоу» – правда, Джек не знал, что значат эти слова. Наверное, решил он, это тоже такой способ давать советы.
На другом конце Стоофстеег жила проститутка по имени Элс. Джек решил, что она мамина ровесница, ну, если только чуть постарше. Она всегда была с ними дружна. Она выросла на ферме и говорила Джеку с мамой, что ждет не дождется, когда в квартале появятся ее папа или братья, то-то они удивятся, увидев ее в витрине. Но приглашать к себе она их не станет, нет. Наверное, подумал Джек, собственному папе и братьям советы давать не полагается.
– Кто такая эта Фемке? – спросил Джек у мамы.
– Я тебе все про Фемке расскажу, – сказала Элс.
– Может, не надо при Джеке? – попросила Алиса.
– Заходите, я расскажу про нее все так, что уши Джека не пострадают, – сказала Элс.
В итоге Джек услышал два рассказа о Фемке, один от мамы, другой от Элс, и в обоих ну ничегошеньки не понял и только еще больше запутался.
Элс постоянно носила светлый платиновый парик, Джек никогда не видел, какого цвета ее настоящие волосы. Она частенько обнимала его за плечи и прижимала его лицо себе к бедру, в такие моменты Джек чувствовал, какая она сильная, – еще бы, ведь она выросла на ферме. Грудь у Элс была как у заправской оперной певицы, и ее декольте как нельзя лучше подходило для театра; когда она шла по улице, грудь выступала перед ней, словно бушприт у корабля. Если такая женщина хочет рассказать тебе историю, поневоле слушаешь внимательно.
Но и тут Джек нашел возможность отвлечься, едва переступил порог комнаты Элс, – он очень удивился, ведь она оказалась почти такой же, как комната Саскии. Снова было некуда сесть, кроме как на кровать, застеленную таким же полотенцем. Алисе не стоило даже беспокоиться за уши сына – Элс могла говорить все, что захочет, так как Джек был совершенно зачарован комнатой проститутки и ее гигантскими грудями. Джек ничего не понял из слов Элс о Фемке, но решил, что эта Фемке относительно недавно вступила в команду давательниц советов. Странно, правда, что она одновременно оказалась очень состоятельной бывшей женой одного амстердамского адвоката. Наверное, они когда-то вместе держали адвокатскую контору, решил Джек, потому что мама и
