догони… Одежку только забыла – некогда…
Беглянка смежила веки и, казалось, заснула… Правда, вдруг встрепенулась, вскинула голову:
– Вот еще что забыла… Мужики наши пропали, со двора.
– Что за мужики? Когда пропали? При каких обстоятельствах? – тут же уточнил сотник.
– Четверо. Холопы обельные. Иванко Дрозд, Окунев Карась, Гончаров Забота и Завидко Косолап, – Лана назвала имена не задумываясь, и Михайла сразу же понял – почему.
– Ты, господин, про обстоятельства спрашивал… – поведя плечом, девушка скинула полушубок – нагрелась от горящего костерка, да и ушица вышла знатной – тоже согрела. – Так вот то и подозрительно! Пропали они почти сразу вслед за волхвом. Ну, чуть погодя… И самое-то интересное: Брячислава-вдова по ним не голосила, не ругалась, хотя имущество свое блюдет изрядно, попробуй чего укради! Я так понимаю – сама их и отпустила. Не просто так – волхву отдала. Он ведь у нее людишек просил – я слышала… Холопы все один к одному – молодые, сильные. Охотники все… да летом, говорят, плотничали на отходе у Сучка, серебришко для вдовы зарабатывали.
– Охотники, плотники… – негромко протянул сотник. – С оружьем да с топорами обращаться умеют… Зачем они Кочубару? Видать, злое задумал.
Подумав, Михайло поднялся на ноги и срезал кору с росшей рядом березы. Перекрестился, примостился у старого пня, отвязал с пояса писало. Нацарапал…
«Кадрукаже, каждикате каплокахокаго…»
Нехитрый шифр, просто перед каждым слогом ставиться «ка». Малограмотные не разберут – тарабарщина какая-то! А с Кузнечиком так вот и условились, хотя еще и «цифирный» шифр был – каждая цифра буквице из «Псалтыря» соответствовала. Этот шифр понадежней, конечно.
Миша подумал и велел вытащить из дорожной сумы «Псалтырь». Мало ли с кем письмецо-то отправится?
Хмыкнул, написал:
«Оброки те вот все в долгах…» И дальше пошли цифры – те же буквицы только с загогулинкой сверху – титлом. Теперь, ежели кто любопытный прочтет – так видно сразу, о чем письмишко, зачем цифирки.
Ежели расшифровать, так в письме выходило следующее:
«Тима, с приветом – Миша. Опасайся людей вдовы: Иванку Дрозда, Окунева Карася, Гончарова Заботу и Завидко Косолапа. Думаю, они с волхвом. Возможны диверсии. Предупреди Архипа и Илью, им это письмо покажешь. Еще скажи через “шустрых” дев, чтоб все знали: гости торговые нашли на реке лошадь-каурку и замерзшую нагую деву. Деву схоронили, лошадь забрали себе, продали».
Миша использовал для письма более ровную внутреннюю сторону коры, но, когда понял, что места недостаточно, принялся также писать на обороте, выцарапывая текст в строку, не разделяя слова и стараясь писать емко, без лишних слов, так же просто, как говорил. Да, при необходимости написанное можно было постараться стереть обратной стороной писала или просто зачеркнуть.
– Вот, так! – написав, сотник нацарапал на грамоте крестик и потер руки. – Пусть уж, на всякий случай. Мало ли, вдовица беглянку искать бросится?
Береста в те времена была самым распространенным материалом для письма и вышла из широкого употребления лишь в середине XV века, в связи с распространением бумаги, которая именно тогда повсеместно становится дешёвой; чернильные берестяные рукописи известны и в более позднюю эпоху.
Даже сейчас, в начале двенадцатого века, писать на бересте все же считалось не очень-то престижным, да и для долгого хранения материал был непригоден, бересту использовали в основном для частной переписки и личных записей, все важные письма и официальные документы писались, как правило, на пергаменте, бересте доверялись лишь черновики, так что в дошедших до ученых двадцатого века грамотах встречаются прямые указания переписать все на пергамент и лишь потом послать адресату.
Однако с берестяными грамотами все было куда как доступнее даже для самых простых людей, а таковые тоже бывали грамотными, что и доказали находки грамот при раскопках древнего Новгорода. Просто все и быстро. Собрался письмецо написать – содрал или срезал ножом кусок гладкой бересты с ближайшей березы. Береста – сама по себе материал эластичный, но ежели есть время, так можно еще подержать ее в кипятке, да, по возможности, отделить с внешней стороны коры тончайшие слои, да обрезать лист аккуратненько со всех сторон, чтобы углы были аккуратные и прямые.
Впрочем, если времени нет, ничто не мешает писать и на необработанном грубом обрывке с ближайшей березы – как сейчас и сделал Миша, осенив себя крестом и поставив на грамоте крестик, так же, как осенял себя крестом перед каждым важным делом или дальней дорогой. Потому как писание считалось священнодействием. Писало же, железный стержень сантиметров двадцать длиной, заостренный с одной стороны и в форме лопаточки – с другой, сотник всегда носил на поясе в специальном кожаном чехле. Оно и для престижа не худо и в случае нужды – сойдет за оружие, да еще как!
Написанное на бересте послание само собой скрутилось в трубочку, осталось лишь его отправить с попутной оказией – «поймать» встречный обоз. Вообще, купцы еще должны были быть, ведь зима, реки – дороги, еще по болотам да ручейкам не раскисли зимники, чего бы не ехать, не торговать? Даже совсем уж бедноватым купчишкам, тем, кого позже назовут коробейниками или офенями, им как раз зимой-то и лучше, летом лодка нужна, гребцы, нынче же, по зиме – достаточно и саней-волокуш. Дешевле уж некуда: две жердины к лошади, а весь груз позади по снегу волочится… Да какой там у коробейников груз? Короб-сундучок с лентами, зеркальцами, браслетиками стеклянными и прочей бижутерией-галантереей – небогатым девкам на красу! Тем более – Масленица скоро, и отмечали ее пока что больше как языческий праздник, так что ленты цветные не только девам нужны, а и всем: священные деревья украсить, лошадям в гривы вплести…
И что с того, что цена на хитрый товар небольшая? Зато покупателей – море! А курочка по зернышку… или, лучше сказать, с миру по проволочке – голому кольчуга. Правда, одному плохо ездить – опасно, людишки лихие на дорогах шалят, да и скучно. Куда безопасней гуртом, ватагой. Так что должны быть обозы, должны!
– Смотреть всем в оба! – велев собираться в путь, громко объявил сотник. – Ежели кто заметит обоз – доложить немедля. Да, впрочем, мы и сами не разминемся – дорога-то покуда одна, по реке.
Ермил вдруг обернулся:
– Торговцы могут и к селам свернуть, лесом ехать.
– Вот я и говорю – поглядывайте!
Так и ехали. Полторы дюжины – восемнадцать человек – юных воинов, плюс сотник, плюс Добровоя с Ланой, всего двадцать один получился, если по-картежному – «очко». К счастью такое число или нет, Миша не задумывался. Должно быть –
