к счастью. Думал о половчанке: что теперь с этой девчонкой делать? Хорошо бы сбагрить куда-нибудь. А куда? Был бы циничным – продал бы первым же встретившимся купцам и не тужил, еще б и заработал – красивые юные рабыни стоили дорого. Тем более если еще чего-то умели… Эта – умела.
«Циник вы, сэр Майкл, все же! Что с девкой делать – думай, давай…»
Сидя в седле, Михайла задумчиво смотрел по сторонам, на заросшие лесом берега и изредка показывающиеся деревни. Погорынье заканчивалось – начинались чужие места… Хотя и Погорынье-то не совсем свое все же…
Может, сделать небольшой крюк да вернуть Лану прежней хозяйке – вдове Костомаре? Только не обидится ли вдовушка, примет ли назад свой подарок – юную красавицу-деву? Подарки возвращать нехорошо, неприлично… тем более – Костомаре… Да и время – пока туда-сюда, пока там – полсуток как с куста, быстрей не получится. А в пути каждый день дорог – весна на пятки наступает, распутицей грозит. Опоздать – обида для князя Мстислава. Да и своего сюзерена подставишь, Вячеслава Владимировича. Да и сам, и Ратное. Не-ет! Опоздать уж никак нельзя. Несмотря ни на какую распутицу. Ну, пока хорошо…
Что же касается половчанки… Так саму ее и спросить! А то привыкли тут ни черта о своей судьбе не думать, жить одним днем да на волю старшего полагаться – на большака, боярина или, там, князя… Чего б так не жить-то, без мозгов, без мыслей? Как коровы…
– Лана, подожди… Поговорим…
Девушка оглянулась и придержала коня.
– Хочешь спросить, господин, что со мной теперь делать? Можешь убить… или прогнать – то же самое…
Да уж, прогнать – то же, что и убить. Одна не выживет. И не потому, что женщина. В Средние века одиночки не выживали, разве что святые отшельники – как исключение, соизволением Божьим.
– Сама ты что думаешь?
– С тобой хочу, господин, – сверкнули зеленоватые очи. Гордо сверкнули, с вызовом… – Я все умею, ты знаешь. Готовить тоже могу. И… еще кое-что.
– Вот уж это – ни-ни! – сотник сурово сдвинул брови. – Не вздумай мне тут ребят расслаблять! Споры, дрязги пойдут – удавлю лично. Или прогоню. И слово мое в том крепкое.
– Я поняла, господин, – Лана улыбнулась, показав очаровательно кривоватые зубки. – Буду делать то, что ты скажешь. И не буду того, что не скажешь. Это же просто!
– Ну… кому как…
– Еще я знаю степь, – вспомнив, добавила половчанка. – Дешт-и-Кыпчак – моя родина. Я знаю всех ханов, все степные пути и все вежи… Я вам всем еще пригожусь!
«А вот это она верно сказала, сэр Майкл! Очень даже верно. Что ж…»
– Половецкая дева Лана пойдет с нами, – уже вечером, перед ночлегом, объявил сотник. – Да-да – в степь. Будет проводником, бродником. И чтоб вы знали – Лана давно уже верный мой человек.
Обе девушки – Добровоя и, вот, половчанка Лана – на местный взгляд вовсе не считались красавицами, что, по мнению Михайлы, вовсе не соответствовало истине. Ну да, обе – тощие «вешалки», но в каждой – своя особая изюминка, свое очарование, обаяние… и – да, красота на все времена. Ермил эту красоту разглядел, остальные же…
Да и не надобно то остальным! О делах ратных надо думать, а не из-за девок собачиться. Уж, конечно, парни на девчонок поглядывали, хоть особыми красотками и не считали, однако на безрыбье и рак рыба – ведь так? Хорошо хоть, в четырнадцать лет половое созревание в эти времена далеко не у всех парней начиналось. А вот у девок – да, и тут уж никуда не денешься.
Одно дело Добровоя – человек серьезный, проверенный – она больше с Ермилом общалась, другим же за один взгляд нескромный могла по шее дать. Совсем другое – Лана. У этой половецкой девчонки характер оказался игривый, с отроками она общалась очень даже охотно, с улыбкою… Впрочем, Михаил еще в самом начале предупредил беглянку и, если что, намеревался строго спросить. Лана об этом знала и даже немного обижалась:
– Я ж просто так с ними смеюсь, господин, ничего такого. И слово, тебе данное, не нарушу. Никаких ссор по моей вине не будет.
– Ну, хорошо, коли так…
И все ж Михаил Лисовин, имея взрослое сознание, чувствовал – за всеми нужно приглядывать, ведь, по сути, все тут дети еще! Рано повзрослевшие дети, уже не раз видевшие зловещий оскал смерти.
Торговых гостей встретили на пути через неделю после выхода из Ратного. Едущий впереди Глузд, заметив показавшийся из-за излучины обоз, тут же доложил по цепочке. Денек стоял солнечный и чуть морозный, наезженный санями зимник слепил глаза расплавленным золотом, ярко синело небо.
Велев готовиться к бою, Михайла выехал вперед и придержал коня. Щурясь от яркого солнца, сотник приложил ладонь ко лбу, всматриваясь в приближающийся обоз. Слышно было, как лязгают за спиной арбалеты, как, сменив шапки на шлемы, глухо переговариваются юные ратники.
Все правильно. То же самое сейчас делали и обозники, купцы – готовились к бою, ведь совершенно не ясно было, кто там встретился на пути, друг или враг. Средние века – весьма неприветливое время, каждый чужак подозрителен, любой незнакомец мог принести неприятности, оказавшись вдруг вражеским соглядатаем или лазутчиком лихой разбойничьей шайки. Да и все пути-дорожки, уходившие в чужедальнюю сторону, вели прямиком в ад! Ад и рай для средневековых людей были понятием географическим – до них вполне можно было добраться, так же как и кто-то из ада легко мог добраться до людей.
– Два… четыре… восемь… шестнадцать… Ого! И это еще не все показались!
Сотник вслух посчитал возы, прикидывая количество обозников – воинов, приказчиков и купцов. Краем глаза увидел, как трое воинов «левого края» опрометью поскакали к близкому берегу – расположиться в лесу и при нужде уже ударить оттуда, с фланга. До правого берега было далековато – его и не учитывали.
– Приготовиться…
Качнулись щиты, упали на лица забрала-личины. Звякнули кольчуги…
– Без команды – не стрелять! – обернувшись, сотник предупредил стрелков – арбалетчиков, лучников… Все были вооружены, даже беглянка Лана, облаченная в великоватую запасную кольчужицу, сжимала левой рукой боевой лук. Какая ж степная жительница не умеет метко слать стрелы?
– Ермил, Путята – со мной…
– Есть, господин сотник!
– Есть!
– Если что, уходим вдоль левого берега. Там уже наши – прикроют. Ясно?
– Так точно, господин сотник!
– Вперед!
Парни были при всем параде – блестели кольчуги и шлемы, ниспадали на крупы коней щегольские плащи, травянисто-зеленые, яркие, с
