- Нет, ничего быстрого и безболезненного! Когда Гарри станет герцогом, мать собирается управлять всем и вся по-прежнему, до могилы...
- Конечно. А разве кто-нибудь считает, что может быть иначе? Не говори мне, что твоя американка надеется стать полноправной герцогиней!
- Клер не моя американка. Она принадлежит Гарри. Но она действительно полагает, что после свадьбы свекровь переедет во вдовий дом, а она станет сама управлять поместьем и людьми. Клер собирается многое изменить. Тревельян сделал паузу. - Она намерена распоряжаться деньгами, которые унаследует после замужества, отремонтировать дома арендаторов, обрабатывать поля и внедрить передовые американские методы ведения хозяйства.
- Бог мой! - вскричала Леатрис. - Но Гарри ведь должен был сказать...
В голосе Тревельяна зазвучала злость.
- Гарри лгал, говорил только то, что ей хотелось слышать. Он пообещал, что она сможет распоряжаться после свадьбы.
Леатрис вздохнула.
- Гарри надеется, что так и будет. Сам-то он волен делать все, что пожелает. Он уверен, что мама добра и нежна, и не может понять, почему другие люди с ним не соглашаются.
- Ты права.
- Бедная Клер! - произнесла Леатрис с чувством. - Могу себе представить: она привыкла решать все сама, ведь ее мать - ужасная женщина! Очень примитивная, награждает Гарри самыми невероятными титулами: "Ваша честь" или "Ваша светлость". Тетки нещадно издеваются над ней. Мне кажется, они специально вводят ее в заблуждение, чтобы потом посмеяться.
Тревельян нахмурился.
- А ее отец?
- Он еще ленивее, чем Гарри.
- Невероятно! - воскликнул Тревельян в изумлении. - Все обстоит еще хуже, чем я себе представлял. - Он положил руки на плечи Леатрис, отстранив ее от себя. - Ну что же, сестричка, думаю, нам придется вмешаться. Мы не можем оставаться в стороне и спокойно наблюдать, как эту девочку пожирает наш страшный дом.
Леатрис вздрогнула, на лице ее был неподдельный испуг. Одно дело злословить о матери, и совсем другое - восстать против нее. Леа видела по лицу брата, что он не шутит.
- Нет, Велли, мы уже не дети и не можем пакостить исподтишка! Раньше я не понимала, что такое настоящее наказание, но теперь знаю точно. Если я восстану, старуха превратит мою жизнь в ад. Я просто выживаю, у меня есть свои маленькие радости, и я не хочу, чтобы меня их лишили. - Леа попыталась высвободиться, но Тревельян крепко держал ее за плечи.
- Послушай, нам впервые выпал шанс, которого мы оба так долго ждали!
- Ты ждал, но не я. Ты помнишь, как она поступила, когда ты ей насолил: услала тебя, и ты так и не вернулся, а я... - Леа замолчала и отвернулась к стене.
- Мать обошлась с тобой хуже, чем со мной. Она сломила твой дух.
Слова Тревельяна прозвучали как оскорбление. Леатрис отодвинулась от брата и встала с кровати.
- Ты совершенно не изменился. Ищешь неприятностей и нарушаешь все правила. В детстве тебя пороли, сажали на хлеб и воду, запирали, а ты так ничему и не научился.
- Да, - тихо ответил он. - Не научился. Я всегда боролся, что бы они ни делали, я держал удар. Теперь я вырос, еду, куда хочу, и делаю, что хочу, иными словами - живу. А ты осталась маленькой запуганной девочкой, запертой в своей комнате. Тебе уже тридцать один, а у тебя нет ни своей семьи, ни своего дома. Все, что у тебя есть, это письма брата, которого ты не видела с самого детства, да колокольчик, управляющий твоей жизнью!
Леатрис хотелось закричать, выгнать Велли, сказать, чтобы он никогда больше не приходил к ней, не нарушал ее покоя. Она могла бы сказать брату, что он ничего не понимает в жизни дома, не знает действительного положения вещей. Она могла бы поклясться, что такая жизнь вполне ее устраивает, но не стала этого делать. Лгать бесполезно - он знает правду.
Была еще одна причина, по которой Леа не могла солгать Тревельяну. В ней проснулась надежда. Почти целый год после отъезда Велли она продолжала бороться. В их дружбе она всегда была ведомой, когда брат исчез, она в конце концов подчинилась матери. В двадцать лет она попыталась восстать и потерпела поражение, ей казалось, что жизнь кончена, но вот появился Тревельян, и душа Леа ожила.
- Что ты собираешься делать? - спросила она со страхом.
- Выдать тебя замуж за Джеймса Кинкайда, - просто ответил Тревельян.
Леатрис окаменела.
- Что... что ты сказал? Тревельян улыбнулся.
- Это идея Клер, не моя. Она сказала Мактавриту, что самое главное выдать тебя за человека, которого ты любишь всю жизнь. Она думает, что если она пойдет наперекор воле старой карги, то ослабит тем самым ее власть. Хотя я не уверен, что мать выпустит из рук Гарри и хозяйство. Да и поможет ли это самой Клер?.. Однако она упорствует. Кстати, ты-то захочешь выйти за Кинкайда?
Леатрис раскрыла было рот, чтобы ответить, но горло у нее перехватило. Она села на кровать и, глядя в лицо брату, попыталась что-то произнести, но так и не сумела. Леа отвернулась, стараясь успокоиться, потом взглянула на Велли и улыбнулась.
- Американцы очень странные люди, да? В глазах Тревельяна мелькнул смех.
- Если бы я знал это раньше, то вместо Пеша занялся бы исследованием Америки.
Леатрис рассмеялась.
- Выйти замуж за Джеймса?! Я не видела его целую вечность, даже перестала думать о нем. Чем он сейчас занят.
- Не знаю, думаю, по-прежнему работает над своей книгой. - Тревельян произнес это с тем презрением, какое всегда испытывает плодовитый автор к неудачнику, тратящему годы на написание одной книги. - Кажется, об одном из Тюдоров - Генрихе VIII и его женах?
- О Генрихе VII и его экономической политике! - резко бросила Леатрис. - Не смей насмехаться над Джеймсом. Нужны серьезные исследования, когда пишешь биографическое эссе. Тебе проще. Ты путешествуешь, а потом описываешь те места, где побывал. А ему нужно потратить много времени на чтение средневековых рукописей, да их еще надо было найти, а потом... - Леа бросила на брата сердитый взгляд. - Что смешного ты в этом нашел?
- Ну да, ты ведь не вспоминала о Джеймсе много лет и не знаешь, как далеко он продвинулся в своей работе...
Леатрис отвернулась и покраснела.
- В последний раз я слышала, что он описывает шестой год правления Генриха VII, - тихо ответила она.
- Что-что? Я не расслышал. Он пишет о шестой жене короля?
- Ах ты! - закричала Леа и бросила в Тревельяна подушкой.
Он поймал ее и сказал:
- Много лет ты писала о Джеймсе Кинкайде в каждом письме. Мне кажется, я знал о любом его шаге. Думаю, он был для тебя Богом на земле. Мне казалось, ты считаешь его чудесным человеком. Путешествуя по миру, я встречал много замечательных людей, но никто не может сравниться с великим Джеймсом Кинкайдом. Трудно поверить, что он - тот самый мальчик, который жил недалеко от Брэмли и прогонял нас из своего сада, говоря, что мы слишком шумим и отпугиваем птиц.
Леатрис не смотрела на Тревельяна.
- Ты уверена, что перестала думать о Джеймсе? Когда мы были детьми, почему-то всегда ходили мимо дома Кинкайда. Помнишь, как ты пряталась за деревьями и кидала в него комья земли?
- Я никогда не делала ничего подобного! Тревельян посерьезнел и, взял Леа за руку.
- Почему ты не вышла за него? Разве, он не просил твоей руки?
- Он сватался, когда мне было шестнадцать лет, и семнадцать, и восемнадцать. - Она вздохнула. - А в двадцать перестал... Теперь, когда Джеймс видит меня в экипаже, рядом с мамой, он отворачивается. Наверное, ненавидит меня.
- Без сомнения, наша дорогая матушка... Леатрис выпрямилась.
- Да! - Она сжала кулаки в бессильной ярости. - Да, да, да! Это был самый тяжелый момент в моей жизни, и я не желаю вспоминать. Ах, Велли, ты приезжаешь, восстав из мертвых, и говоришь, что хочешь выдать меня за Джеймса!
- Не я, а американская невеста Гарри.
Леатрис глубоко вздохнула, застыв на несколько секунд в неподвижности, и посмотрела на свои руки. Они дрожали. Она слишком хорошо знала жестокость матери. Клер так наивна. Если Леатрис еще раз попытается пойти наперекор матери и потерпит поражение, старуха сделает все, чтобы она никогда больше не восставала.
Да, но если попытка удастся... Леа не могла даже надеяться вырваться из ненавистного дома, из-под власти жестокой матери.
Она посмотрела на Тревельяна.
- Так что я должна делать?
Глава 16
Спустя три дня после встречи Клер с будущей свекровью, когда она вернулась к себе после обеда, произошло два события. Дворецкий принес срочное послание на серебряном подносе, а огромный портрет, висевший на стене, отодвинулся, открыв потайную дверь. В проеме стояла Сара Энн. Волосы ее, обычно аккуратно заплетенные в косу, падали на лоб, на плечах была паутина, выглядела она очень удивленной.
- Привет! - произнесла Отродье радостным голосом.
Клер собиралась отчитать сестру, но сдержалась: она не хотела говорить при слуге. Сделав вид, что совершенно не Удивлена появлением сестры из отверстия в стене, Клер взяла с подноса письмо и вскрыла конверт.
