Я удовлетворенно хмыкнула. Приятно увидеть в другом симптомы собственной болезни. Как хорошо знать, что все вокруг — свои! Никто не сочтет тебя сумасшедшей, все поймут. Чувствуешь себя как на празднике. Я растроганно улыбнулась, и тут… тут под самым носом я обнаружила Кубикова! Он сверлил меня взглядом, но, заметив, что я на него смотрю, попытался сделать вид, что у него просто расходящееся косоглазие и я тут ни при чем. Да сколько можно! Я ощутила в себе великие силы, встала с банкетки и сказала:
— Извините, я сейчас.
И прямым ходом направилась к своему ученику. Он попытался сбежать, да где ему! У него ведь не хватило ума скрыться в мужском туалете, а в остальных местах я ориентировалась куда лучше, чем он.
— Добрый вечер! — вежливо поздоровалась я. Он с трудом выдавил:
— Добрый вечер.
— Вам здесь так нравится? — тоном хорошо воспитанного инквизитора допытывалась я. — Я вижу, вы как пришли впервые, так теперь не пропускаете ни одного спектакля. Или это связано с чем-то другим?
Кубиков переминался с ноги на ногу ни жив ни мертв.
— Не бойтесь! — подбодрила его я и на всякий случай вытащила калькулятор. Он уставился на сей предмет, словно загипнотизированный. Правда, при гипнозе действительно стараются использовать что-то блестящее, а все же странно… подозрительно…
— Отвечайте, пожалуйста, — ледяным преподавательским голосом потребовала я, словно вызывая к доске. Наконец-то я нашла верный метод, против которого Кубиков не устоял! Он затараторил:
— Я не нарочно! Это мама велела! А я не хотел! А теперь хочу!
— Что велела мама?
— Идти сюда. За вами. Я удивилась:
— Откуда ей знать, что я бываю именно здесь?
— Ну… мы все в группе знаем, что вы после занятий всегда куда-то бежите… нам интересно, куда… один мальчик проследил, а я сказал маме… но я не знал, что она меня пошлет… знал бы, не сказал бы.
— И все-таки не понимаю — зачем?
Кубиков вздохнул:
— Она сказала, я должен попросить вас о зачете здесь. Раз вам здесь так нравится бывать. Что здесь вы смягчитесь.
Отметив про себя, что речь моего ученика стала гораздо грамотней и что его мама наверняка увлекается психологией, вслух я произнесла другое:
— И почему же вы не попросили?
Кубиков уставился на меня с безграничным удивлением:
— Потому что очень вас боюсь!
Я вросла в пол. Очень меня боится? Надо же! Меня! Боится! Кубиков!
— А мама заставляла идти опять, — вздохнул он. — А я ничего. Мне понравилось. Люблю танцы.
— Да? — не могла не обрадоваться я.
Он понизил голос до шепота:
— Знаете что я решил? Я брошу институт. И пойду в группу. Вы как?
— Я не пойду, — твердо заявила я. Я не знала, в какую группу меня зовут, террористическую или группу захвата, но меня не устраивало ни то ни другое.
— Куда? — опешил Кубиков.
— В группу, — пояснила я.
— Да вас и не возьмут, — немного подумав, честно признался мой ученик. — По возрасту. И по полу. Женскому.
Я несколько опешила. Хотя все правильно! Зачем им дамы, да еще не слишком юные.
— Группа называется «Кайф для ног». Классное название, правда?
— Так это танцевальная группа? — уточнила я. — Замечательно!
— Ну, такая… там и поют по разному иностранному, но в основном танцуют. На дискотеки их приглашают, всех чтобы заводить. Можно бабки зашибать. Меня давно звали, говорили, внешность у меня такая, хипповая… и ноги как надо приделаны… и нравится мне это… а мама заладила — учись да учись. А я эту учебу ненавижу! Особенно математику! Как вижу формулу — умереть хочу!
Я взглянула на Кубикова новыми глазами. Действительно, красивый парень, спортивный, и не дурак, наверное. Ну не его область — математика. Его — кайф для ног. Все девчонки на дискотеке по-влюбляются. А он, бедный, вместо этого за мной гоняется…
— А как же мама? — сочувственно поинтересовалась я. — Не разрешит ведь.
— Да ладно! Я все равно ничего сдать не смогу, а вторую академку ей не пробить. Выгонят меня, и все.
— А армия? Ведь в армию возьмут?
Кубиков посмотрел на меня снисходительно:
— А предки на что? От армии, что ли, не отмажут? В армии только те, у кого родители нищие.
Прозвенел третий звонок. Мой ученик махнул рукой и танцующей походкой двинулся в зрительный зал. Все-таки неформальное общение с молодым поколением поразительно расширяет кругозор! Подруги подталкивают меня в спину, чтобы я не стояла столбом, а шла на место. Гаснет свет… подождем открытия занавеса… ну, ну… он! Какой счастливый сегодня день!
— Ты что, приняла зачету Кубикова? — поинтересовалась в антракте Маша.
— Наоборот! — гордо сообщила я. — Он поведал, что хочет бросить институт и заниматься танцем. Это явно благотворное влияние Мариинки.
— Вообще-то, — заметила Настя, — я всегда полагала, что цель преподавателя прямо противоположная. Заинтересовать своим предметом, а не отвращать от него.
— Ты считаешь, Кубикова требовалась отвращать? — пожала плечами я. — Ему при виде формул хочется умереть. Так что с него подозрения сняты.
— Какие подозрения? — живо вмешался беседовавший до того с Ники по-английски Леша.
Настя сделала страшное лицо.
— Что он ходит в Мариинку, чтобы получить у меня зачет, — неохотно соврала я и тут же поправилась: — То есть он и впрямь ходил ради этого, но не по своей инициативе, а по маминой.
— А что же он к тебе не подходил? — подозрительно прищурился Леша.
— Уверяет, что до смерти меня боится, — призналась я.
Это сообщение почему-то успокоило моего неприставучего кавалера, и он довольно кивнул.
Впрочем, мне было не до сложностей его психологии. Я с замиранием сердца ждала знаменитой диагонали второго акта. Мирта, повелительница виллис, манит к себе Альберта, и тот, повинуясь волшебной силе, через всю сцену движется к ней, хоть и знает, что это принесет ему смерть. Рузиматову каким-то загадочным образом удается передать борьбу героя. Я ведь прекрасно понимаю, что танцовщик делает все по собственной воле. Тем не менее Альберт Рузиматов приближается к Мирте, прямо-таки физически преодолевая собственное сопротивление. Он тянется назад, а его влечет вперед… Это одна из моих любимых сцен.
И вот вожделенный миг настал. Не успела я ахнуть, как Альберт вдруг поднялся в воздух и за одно мгновение… даже не знаю, как назвать… скажем — оказался на другом конце сцены. Он считал свою вину перед Жизелью столь огромной, что даже не боролся. Я не возражаю, это тоже замечательно. Но оно произошло с такой колдовской скоростью, что я не успела насладиться.
И тут я доказала, что и сама не лыком шита. Диагональ повторяется дважды. Я сосредоточилась и замедлила собственное внутреннее время. Ненадолго, однако сумела — уж очень мощным был стимул. И во время второй диагонали я с упоением и болью смотрела на медленный, волшебный полет.
После спектакля Ники отозвал меня в сторону.
— В Германии я встретил одного вашего знакомого, — таинственным шепотом сообщил он.
— Кого?
— Его зовут Кнут.
— Кнут? — обрадовалась я. — И как у него дела?
Ники странно ухмыльнулся:
— В целом хорошо. Но его мучает совесть. Узнав, что мы с вами друзья, он обратился ко мне. Я обещал с вами поговорить.
И Ники ухмыльнулся еще шире. Я была заинтригована:
— О чем поговорить?
Ники произнес спич настолько сложный, что я поняла — без Насти не обойтись. С Настей подошли и Маша с Лешей.
— Кнут уверяет, что Россия — страна безумцев, и безумие это заразительно. Теперь он излечился и сам в ужасе оттого, что совершил, — перевела Настя.
В мою душу закралось подозрение:
— Это он похитил мой сизис? У него же есть собственные результаты!
— Похитил сизис? — изумился Ники. — Что вы, наоборот. Он подарил вам туфли. Правильно сделал, они очень вам идут.
— П…подарил туфли? — пролепетала я. — Кнут? Погодите… но почему? Почему было не сделать этого прямо? И зачем похищать кроссовки? Ничего не понимаю.
— Кнут и сам теперь не понимает. Ему хотелось сделать вам подарок, но он боялся, вы его не примете. Он вообще вас очень боялся. А если вам больше не в чем будет идти, то придется надеть. Вот он и выкинул ваши кроссовки.
Я сосредоточилась. Да, физически Кнут вполне мог это осуществить, а психологически… много я знаю о психологии человека, у которого не разобрать ни единого слова?
— Но ведь он вскоре уехал, — попыталась уяснить я, — так? Туфли — это все?
— Не совсем, — заметил Ники, перестав улыбаться. — Мне очень жаль милую даму из Математического института. Она сейчас здорова?
— Вполне. Но не Кнут же спихнул ее со стремянки!
— Перед отъездом Кнут попросил своего знакомого, который здесь учится, поговорить с вами по-русски. Все-таки английский вам обоим неродной, и Кнут надеялся — может, с вашей стороны тут какое-то недопонимание. Я знаю этого парня, его зовут Ральф. Такой застенчивый, с бородой. Немного заикается, особенно когда говорит по-русски. Он долго не решался к вам подойти, а потом решил, что на конференции удобнее всего. Только он перепутал вас и ту даму… почему-то он думал, вместо нее обязательно должны быть вы. Заговорил с нею, но на него напало заикание. В этом случае положено делать специальные голосовые упражнения.
