и в эротичных телодвижениях Эльвиры общим было одно — украшенная блестками, палка с загнутым концом. И все ведь понимают, что в танце означает эта трость? С древних времен, в архаичных и патриархальных культурах, любая палка символизировала фаллос, а танцы с тростью — любовные игры.
Ну, и, понятное дело, во все эти игры Эльвира играла куда лучше прочих, да и выплясывала так, что, бывало, из медной миски деньги вываливались наружу. В отличие от танца народного, где трость почти не касается тела танцовщицы, эльвирина трость, как будто плясала по всему телу: голове, плечам, проходила между крупных грудей, между коленями и повыше… Эльвира подбрасывала трость вверх, почти давала трости упасть, ловила — и трость снова победно устремлялась вверх загнутым концом…
Публику воспламеняли эти танцы. Не смотря на грубость и неотесанность страшных, портовых посетителей, это было слишком экстремально даже для них — это не был отстраненный западный стриптиз, основанный на эротизме раздевания и обнаженности, это не был весёлый восточный танец, эротичность движений в котором имела выраженную эмоциональную и артистическую окраску.
Это было ведьминский, шаманский ритуал, задача которого было задействовать самые древние символы, воздействовать на самые древние, самые первобытные зоны сознания, заставить самого грубого, самого страшного трепетать, бояться, поклоняться древней богине, от танца которой зависит его плодовитость, мужская сила и мужская самооценка… Тогда, конечно, Эльвира еще не могла объяснить механизм этого шаманского воздействия, но владела им в совершенстве.
Но однажды публика подобралась особенно омерзительная. Не смотря на гнусность той портовой клоаки, там тщательно следили, чтобы танцовщиц не хватали руками, а тут охране было тяжело сдерживать толпу, даже миску ее перевернули… И вот, когда перевернули миску с ее деньгами, Эльвира вдруг вышла из себя, почувствовала отвращение и ненависть — ну, это были ее обычные чувства по отношению к мужчинам, но в тот момент сильнее, чем обычно…
И тогда она совершила очень глупый и очень опрометчивый поступок: в конце танца, подняла голову, посмотрела прямо в зал своими глазищами — как та джоконда, будто в лицо каждому, подняла свою блестящую, сверкающую в лучах прожектора, трость высоко вверх — и с силой, и с треском, и с чувством сломала пополам дешевый пластик… Барабаны смолкли. Зал замер. Организатор шоу закрыл голову руками. Он знал, что сейчас будет. Такой же, как и все они, он знал, что значит — вот так сломать эту палку…
— Ведьма! — раздался первый крик из зала, — Сглазила!
— Ведьма сглазила! — заревел зал. Эти люди жили в современном мире, но сейчас они не думали головой, да и секс им сейчас был не нужен. Всей толпой овладел первобытный, иррациональный страх, что секса у них больше не будет. Ведьма сглазила.
— Лови ведьму! — закричал кто-то и толпа полезла не сцену…
Неизвестно, чем бы для Эльвиры это закончилось, но вдруг раздались выстрелы, там-та-ра-рам, осколки люстр посыпались вниз и свет погас. Во тьме началась давка и драка, все слепили друг друга фонариками, была суета… И когда наконец свет включили, то ведьмы на сцене не было. И нигде ее не было, хотя все перетрясли. Сгинула танцовшица, как и полагается ведьме, без следа.
Ее увез в багажнике своего автомобиля тот тренер, который тогда был в расцвете лет и весьма недурен собой. И это был единственный мужчина за всю ее жизнь, который вернулся за ней, и спас ее совершенно бескорыстно — он не ждал от нее ни денег, ни секса. Просто помог девчонке в беде.
И сообщил, что совершенно не испугался сломанной палки, но Эльвире так и не удалось проверить это лично. И, если Эльвира до сих пор не уничтожила и не прокляла весь мужской род, то только из-за этого тренера.
А что делал в том гнусном портовом кабаке тот тренер, так и осталось неизвестным…
…Когда Макс показывал свой пропуск охране, было немного страшно. Он делал все упражнения, которым учила его Эльвира, но все равно боялся…
“Не смотришь в глаза, смотришь на переносицу, считаешь дыхание… Ни в коем случае не ускоряешь шаг на пути к лифту. Остановись, поправь шнурки, ты никуда не торопишься…”
Макс сначала зашел к своей девушке, договорились, что пойдут вместе обедать. Помурлыкали немного. Во время мурлыканья Макс осматривал приемную на предмет расположения камер — босс проинструктировала его, где они приблизительно могут быть. Найдя камеру Макс разворачивался вместе со своей дамой, чтобы положить ручку на стол так, чтобы было видно только его спину, но не руки…
“…эту ручку случайно могут найти через день, могут через годы, а могут никогда не найти — выбросят, когда перестанет писать. Но, в любом случае, она никак не должна быть связана с тем блондином — с тобой…”
Девушка очень жалела своего спасителя — все-таки он пострадал во вчерашней драке, вся рука была забинтована и в пластырях.
“…незачем оставлять свои отпечатки пальцев на этой ручке, но было бы странно прийти в перчатках в теплую погоду. Дракой в парке мы решили два вопроса — доверия и безопасности…”
Потом девушке надо было работать, но она сообщила в каких кабинетах сидят новые товарищи, Макс отправился поприветствовать их. Когда шел по коридору, понял, что страх совершенно прошел, все получалось. В одном кабинете стол был совершенно пустым, новая ручка бросалась бы в глаза, поэтому Макс ловко кинул ручку в сумку, что висела на стуле, полагая, что хозяин сумки, удивленно обнаружит ручку в своей сумке и сам положит ее туда, куда нужно.
Все были рады увидеть этого компанейского парня. Девушка даже приревновала его к сослуживцам, потому, что все вместе отправились обедать в их столовую. Но Макс обещал ее забрать после работы и повести в ресторан…
— И это все? — спросил у режиссера, — Столько подготовки, столько времени потрачено, только для того, чтобы распихать эти ручки?
Уж что там в тех ручках, не стал спрашивать. Не сибирская язва и уже хорошо.
— Не все. Еще раз пойдешь туда. Проверишь, не обнаружили ручки, не было ли скандала… Не боись, если обнаружили, то никто не подумает на тебя, особенно если ты придешь еще раз.
— Может, не надо?
— Иди… Я же
