– Здравствуйте, – сказал я у приемной. – Я ищу свою подругу. Возможно, ее привезли к вам.
Симпатичная женщина по ту сторону даже не взглянула на меня, лишь занесла пальцы над клавиатурой и спросила:
– Имя.
– Мое? – не понял я, вытаскивая паспорт.
– Кого вы ищете?
– Шанталь Делаж-Дебюсси.
– По буквам, пожалуйста.
Я отчеканил имя по буквам, надеясь, что сам помнил его правильно.
– В реанимации, – услышал я ответ, от которого у меня перед глазами помутилось. – Карточку будете заполнять?
– Карточку? – Я нервно сглотнул. – Какую карточку?
– Вы ее друг? – На меня посмотрели любопытные глаза.
– Да, друг. Что с ней случилось? Почему в реанимации?
– Подождите вон там, пожалуйста. Если будут новости – я вам сообщу.
Я рухнул в кресло, не понимая, что происходит. Это какая-то чертовщина. Этого просто не может быть.
Лучезарная девушка еще вчера просила меня прийти к ней в момент, когда за ней приехала скорая. Что случилось? Кто ее вызвал, почему мне ничего не сообщают?
По крайней мере, я послушался и не побежал в реанимационное отделение сам – выяснять, что случилось. Это не Версиана, здесь не получится выбить дверь и потребовать ответы. Какая-то часть внутри меня все же подсказала решение – вернуться к себе домой, заползти в костюм, внутри Версианы вернуться обратно, в «Альстромеру», и там уже все разведать. Я в буквальном смысле могу стоять в одной комнате с врачами и смотреть, что происходит с Шанталь…
При этой мысли мне захотелось утопиться. Нет уж. Буду ждать, пока позовут. Совсем заигрался.
Я продолжил сидеть в кресле, механически считая квадраты на полу, и почти не вставал часа два, пока за окном не стемнело. Дважды выбирался за стаканом воды из кулера. Меня никто не прогонял. А еще говорят, что в Версиане люди зря тратят время. Все познается в сравнении. Просиживание в больничной приемной при полном незнании, что творится с близким человеком, – непередаваемый опыт. И хотя он есть почти у каждого на планете – в этот день я познал его впервые.
Мимо меня сновали люди в белых халатах, посетители, пациенты. А я молча ждал, пребывая в полнейшем сумбуре.
Затем я услышал, как меня кто-то настойчиво кличет по имени. Они что, знают, как меня зовут? Точно, я же на стойке паспорт оставил…
Я выскочил из кресла, подошел к окошку, вытирая вспотевшие ладони об одежду.
– Вещей пациентки нет с собой? – спросила женщина.
– Вещей нет.
– Ясно. Пациентку переводят из реанимации на второй этаж. Можете там увидеть.
– Да, спасибо, – поблагодарил я, принимая картонный талончик. Странные тут порядки. С другой стороны, незачем менять то, что хорошо работает.
Я поднялся на второй этаж, стараясь абстрагироваться от запаха в стоматологии и нытья скучающих детей. Попал в просторный холл с кучей диванов. Не знаю, для кого это отделение было предназначено. Наверное, мне следовало хотя бы прочитать табличку на этаже.
– Вы к кому? – спросил меня уставший человек в халате и со стетоскопом.
Я протянул ему карточку и сказал:
– Шанталь Делаж.
– Ждите здесь. – Он принял у меня карточку, показав на диван. И почему все меня отправляют ждать сидя? От этого только мандражируешь больше…
В любом случае я уже понял, что не совсем в больнице нахожусь. Это место больше походило на специализированную клинику. Но для кого?
Я все же уселся на край дивана, ища взглядом, за что бы зацепиться. Чистота этажа вместо ощущения уюта наводила тоску, заставляя вспомнить о бардаке у себя дома – таком родном и привычном…
Затем я услышал легкий шелест, словно тележку везли по очищенному паркету.
Из коридора появилась пациентка. Хотел бы я сказать, что не признал ее сразу, но это был бы самообман. Я знал, что это она, несмотря на то, что ни один из элементов ее образа, даже будничного, не совпадал с той бледной женщиной, которую я видел сейчас.
Шанталь двигалась в больничной пижаме, великоватой на несколько размеров. Обутая в нелепые пушистые тапочки, она двигалась неуверенными шажками и волокла за собой капельницу на колесиках, игла которой входила в ее локтевой сгиб. Волосы спутались дальше некуда, при том что она очевидно пыталась привести себя в порядок, прежде чем выйти в холл. Ее лицо оставалось в разводах непонятных мне препаратов медицинского назначения. Зубы девушки стучали, хотя в коридоре было тепло.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И все же это была она.
Я рывком поднялся с дивана, не зная, что мне делать.
– Привет, – сказал я.
Она увидела меня, явно не ожидая здесь встретить. Но не смутилась и не оскорбилась. Вместо этого ее лицо плаксиво скривилось, и она заплакала.
Я подбежал, стараясь не задеть капельницу. Взял девушку за холодную, бледную руку, на вид – едва не помертвевшую.
– Привет, – слабо сказала она. – Вот и встретились, да? Ты ожидал другого? Извини…
– Нет, все хорошо, – перехватив капельницу, я помог Шанталь добраться до дивана. – Ты зачем сама вышла?!
– Мне велели ходить.
Она уселась, сложив ноги вместе и безразлично глядя на стол с журналами.
– Ты не говорила мне, что больна, – сказал я.
– Я не знала сама…
– Что с тобой? Я видел скорую у твоего дома, поехал следом, так и нашел. Тебе плохо?
Шанталь неопределенно помотала головой.
– Мне поговорить с доктором?
– Не надо. – Она чуть повернула голову, все еще не глядя на меня. – Я выписываюсь.
– Тебе нельзя в таком состоянии.
– В каком состоянии?
– Я сам не знаю, мне не сообщили. – Мое беспокойство лишь нарастало с каждым мгновением. – Ждал, пока тебя перевезут из реанимации в палату. Твой диагноз мне не говорили.
– Краш-синдром, – ответила Шанталь.
– Что? О чем ты?
Шанталь закрыла лицо руками, судорожно вздохнула, растерла слезы по лицу.
– Извини, мне больно говорить, – сказала она. – Но надо. Побольше активности, самой разной…
– Не торопись.
– Да я не спешу.
Ее рука нашла мою. Я сжал ее запястье, ожидая, пока девушка немного придет в себя. Она выглядела крайне истощенной.
– У меня краш-синдром, – повторила она. – Еще истощение, пережатие сосудов. Знаешь, если ногу передавить – гангрена может начаться.
– Конечно, знаю, – пробормотал я, с опаской смотря на ее тапочки. Пятки в них были вполне живыми.
– Я до этого пока не дошла, – продолжала девушка. – Но это все равно опасно. Если сдавливание резко убрать, то кровь хлынет обратно, от резкого наплыва может случиться тромб, или жилы лопнут, или еще что-то нехорошее случится. Прости, я не спрашивала.
– Когда ты успела получить этот синдром?
– Лежала в костюме и получила.
– Но мы все лежали в костюмах, – возразил я. – В них хоть весь день можно. А ты играла вроде недолго.
Шанталь какое-то время пристально смотрела на меня и затем попросила:
– Увезешь меня отсюда?
– Уверена, что можно выписываться?
– Меня растерли, обкололи, накачали внутривенкой, – перечислила девушка. – Они могут меня выписать, если я захочу, а я хочу. Отвезешь к себе домой?
– К себе? – Мне показалось, что я ослышался.
– Да. Пожалуйста. Мне нельзя назад.
– Почему?
Шанталь сдавила уши, словно мои вопросы причиняли ей боль. Я чуть отстранился и произнес:
– Расскажи мне уже, что с тобой такое. Или буду настаивать, чтобы тебя оставили здесь. О тебе есть кому заботиться за пределами больницы?
– Есть, – ответила Шанталь. – Ты.
Она посмотрела мне в глаза с тревогой и непонятным одиночеством.
– Да, – выдохнула она наконец. – Я тебе верю, ты меня не обидишь и не дашь в обиду другим.
Не понимая, что тут еще сказать, я медленно покивал. Понятия не имею, что произойдет в ближайшем будущем. Та ли это ноша, которую я потяну? Но определенно – та, которую я готов хотя бы пытаться нести.
– У меня вещей никаких нет, – пожаловалась девушка. – Меня притащили в пижаме. Только не в этой, а в версианской. Разорвали ее всю.
