ловеек, повезешь его в Грушовку, а места для него там не окажется — вези обратно. Куда это годится? Так что гляжу на тебя, Ваня, и думаю может, на наше счастье обучился ты архитектуре? Может, с твоей подмогой и начнут обновляться Журавли? Как считаешь, Ваня?
— Яков Матвеевич, ведь это моя мечта! — сознался Иван. — Но как её осуществить? Я приехал в Журавли, чтобы собрать материал, нужный для моего диплома.
Яков Матвеевич не ответил. Он встал, прошелся по комнате. Поднялся и Иван, подумав, что ему время покинуть дом Закамышных.
— Давай, Ваня, порешим так, — сказал Яков Матвеевич, провожая Ивана до калитки. — Пусть пока это будет твоя мечта. Когда все, что тебе нужно, подготовишь, соберем людей и с ними посоветуемся. Согласен?
Иван кивнул головой. В калитке, задержав гостя, Яков Матвеевич сказал
— Вот и добре. А на хуторах обязательно побывай. Скажи отцу «Батя, так и так, хочу посмотреть хозяйство «Гвардейца». Иван Лукич машину даст, свою «Волгу» прикомандирует. И тебе от этой поездки одна польза поглядишь жизнь.
Беспокойно было у Ивана на душе. Он шел домой и твердил себе, что непременно поедет по хуторам. «И как это я сам до этого не додумался? Может, как раз оттуда, от хуторов, все и начнется, и я пойму, что мне нужно?..» И он почувствовал, как вместе со словами «пусть пока это будет твоя мечта», «соберем людей и с ними посоветуемся» в сердце его проникло что-то новое и такое значительное, что заставило и волноваться и радоваться.
IV
До чего ж приятно искупаться в Егорлыке в тот предвечерний час, когда от берега к берегу уже перекинулась тень! Вода в это время и не холодная и не теплая, её точно нарочно сперва подогрели, а потом остудили. И приятно поплавать не в степном, заросшем бурьяном месте, где Егорлык, выбравшись из села, лежал в отвесных глиняных берегах, как в корыте, а вблизи своего дома. Косые ступеньки приведут тебя по отлогому спуску прямо к воде. И дело тут вовсе не в Егорлыке — таких речек на земле немало, — а в сыновьях. Да, да, именно в сыновьях! Что за ра-дость, к примеру, Ивану Лукичу окунуться в прохладной воде одному? Освежился, и все! Оказывается, для того, чтобы испытать при купании истинное удовольствие, необходимо, чтобы вместе с тобой по Егорлыку плыли твои сыновья, которых ты столько времени поджидал домой и вот наконец дождался.
Впереди Ивана Лукича, шумно плескаясь, плыли не какие-то там молодые сильные парни, а его собственные сыновья Алексей и Иван, и ему, старому, оказывается, трудновато за ними угнаться. Иван Лукич спешил, старался изо всех сил и то топил усы и отфыркивался, то короткими, хваткими руками кидал широкий взмах, поглядывая на черневшие на воде чуприны. Настроение у него было превосходное, и он нисколько не жалел о том, что сразу же после ужина не уехал, как намеревался, к Подставкину. Побывать у Подставкина он ещё успеет, а померять Егорлык вместе с сыновьями — это редкий случай, и упустить его нельзя. И когда сыновья вышли с отцом на крыльцо и задымили цигар- ками, а Иван сказал «Батя, а не поплавать ли нам в Егорлыке?» — Иван Лукич не стал раздумывать и сразу согласился. Пряча в усах улыбку, он взглянул на Ивана и Алексея и сказал, что и ему пришла в голову именно такая же мысль, и поспешил взять полотенце, которое так догадливо подала счастливо улыбавшаяся Василиса. И вот три пловца наперегонки устремились к тому берегу. «И что это поделалось с моим Иваном? — размышлял Иван Лукич, загребая согнутыми ручищами, как веслами, воду. — И за столом был разговорчив да ласков и искупаться пожелал. Даже на «вы» и батей назвал — просто удивительно! А вот о своем деле что-то помалкивает, будто и нету у него до Журавлей никакого интереса».
Не только Иван Лукич, а и Василиса, женщина редкой душевной теплоты, была удивлена тем, что сыновья ушли с отцом купаться. Занимаясь делом на кухне, она даже запела свою песенку, начинавшуюся словами «Зеленый дубочек на яр похылывся…» В эту минуту ей казалось, что все люди на земле, и те, которых она знала, — соседи, знакомые, и те, которых она не знала и никогда не видела и не увидит, были людьми славными, задушевными, и у них нет причины враждовать или ссориться. И тем более, как она полагала, не было такой причины у её сыновей и у Ивана Лукича. «Ну, и как же это хорошо, что они вместе ушли на Егор лык! — думала она, убирая посуду. — И Ваня первым об этом сказал, знать, на отца у него нету обиды. Теперь они навсегда помирятся, да я знала, что так оно и будет…» И снова запела
Зеленый дубочек на яр похылывся, Молодой казаче, чого зажурывся…
Вышла во двор и увидела Алексея. В белой рубашке с короткими рукавами, с непричесанным чубом, он возился с мотоциклом.
— Ты что, Алеша? Или с батьком поругался?
— Я не Иван, мне с батей нечего ругаться.
— Куда ты собираешься ехать?
— К Яше.
— А где же отец и Ваня?
— ещё купаются.
Для себя Василиса давно решила будет доживать век не с Григорием и не с Иваном, а с Алексеем. Младший сын был самым любимым, к тому же по натуре был он мягкий, отзывчивый, и если Алексей подберет по своему характеру жену, то с такой невесткой жить бы да радоваться И, как всякая заботливая мать, Василиса постоянно беспокоилась о том, как бы не приключилось с Алексеем какой беды. Больше всего её пугал вот этот мотоцикл, купленный Иваном Лукичом ещё в прошлом году. Мотоцикл простоял в кладовой зиму, прикрытый брезентом. Не успел Алексей заявиться в Журавли и вбежать в дом, как новенькая, вороной масти двухколесная машина очутилась во дворе.
— Алеша, ты этого скакуна не сильно гоняй, — просила мать, любуясь сыном. — До беды разве далеко!
— Какая может быть беда, мамо? Конек этот сильно послушный. — Алексей взглянул на мать ласковыми глазами. — Хотите, мамо, прокатиться? Садитесь вот на это заднее седло.
— И такое придумал, Алеша! — Губы Василисы скривились, и нельзя было понять, силилась ли она улыбнуться или хотела заплакать. — Говорила отцу не покупай! Хватит и того, что сам летает как сумасшедший. И детей к этому приучает.
Желая не словами, а делом доказать матери, что ездить он умеет и что бояться ей нечего, Алексей рывком ноги завел мотор, прыгнул в седло и, касаясь носками земли и как бы прислушиваясь к воркующему голосу машины, минуту стоял на месте. Затем ветром выпорхнул в калитку и исчез. Василиса вышла за ворота — пыль по улице курчавилась серым дымком. «Умчался, и что ему до моих тревог? — думала она, прислонившись спиной к воротам. — И кто только придумал эти бегунки, и разве без них нельзя жить? Ходили раньше пешком, и ничего, поспевали, и жилось людям покойнее».
Что тут сказать и чем можно утешить старую мать? Видно, Василиса Никитична, ничего не поделаешь, не хотят нынче люди жить покойно и ходить пешком, а хотят на колесах мчаться или на крыльях летать. Так что и о младшем сыне своем, Василиса Никитична, не печальтесь. Пусть он попылит по степным дорогам и пусть поиграет со встречным ветром, пока молод да горяч. И пусть колеса несут его туда, куда он сам пожелает, и вы ему ни в чем не перечьте. Вы же пройдите к Егорлыку, у вас есть ещё другой сын, Иван, и муж. Посмотрите, что они там делают в воде. Может, чего доброго, схватились, как тогда, в хате, и разнять их некому? А может, сидят на берегу и мирно беседуют, а может, плывут по Егорлыку?
Подошла к круче и присела на траве. Вниз, к берегу, по тем ступенькам, что бугрились перед глазами, сойти не решилась. Смеркалось, поугасали краски на полях, темнела вода — Егорлык точно остановился. Смотрела на тот берег, низкий, укрытый камышом, думала, что сын и отец находятся где-то там, а может, укрылись на том островке, что рыжей каемкой выходил на середину реки, и нигде отыскать глазами их не могла. Когда же до её слуха долетели приглушенные мужские голоса, Василиса взглянула вниз и под кручей, возле самого берега, увидела голые согнутые спины мужчин. Василиса прис. шалась к глухим голосам, и на сердце у нее стало тревожно не могла угадать, о чем отец и сын говорили, мирно ли беседовали или, может, опять поссорились.
Успокойся, мать, и порадуйся! На этот раз беседа у отца с сыном была не только мирная, а самая задушевная, какая бывает только у друзей.
А ну, пододвинься поближе к круче и прислушайся хорошенько. Вот Иван Лукич, посыпая песком свое мокрое колено, говорит сыну
— Знаю, Ваня, знаю тебе нелегко. Но ты от батька не таись и скажи мне, почему не получается у тебя с тем дипломом?
— Сам ещё толком не знаю.
— Или плохо обучали?
— Учили-то нас, батя, хорошо. — Иван наклонился, пригоршней зачерпнул воды, плеснул себе на грудь. — Видно, пока ещё не под силу мне разработать генеральный план Журавлей, и разработать именно такой план, чтобы через него можно было уже теперь видеть будущее, чтобы те люди, что станут жить в новых Журавлях, помянули архитектора добрым словом. Хочется мне, батя, красоту села, его внешний облик соединить с удобствами жизни. Новые жилые дома в Журавлях должны быть похожи на городские. И в Журавлях нужны такие дома, чтобы они были и просты, и красивы, и удобны, а комнаты — светлые, радостные. Сколько дней я хожу по Журавлям и около Журавлей, приглядываюсь, думаю, думаю, а придумать ничего не могу! Не знаю, с чего начать и с какой стороны лучше всего подступиться к Журавлям. Важно не только найти именно тот тип жилого дома, какой лучше всего поставить в Журавлях, но и правильно, с учетом всех особенностей Журавлей разместить в них общественные постройки, определить места зелёных насаждений, сделать планировку улиц, площади, парка, стадиона. Когда я сюда ехал, мне это казалось простым.
