И вот в данный момент, уже почти две недели путешествуя в трюме очередного кораблика, Ренки выбирался «в люди». Вот только пока, к сожалению, условия на батарейной палубе военного корабля, назначенного госпитальным судном, мало чем отличались от каторжных. Такая же теснота, вонь и скудная пища. Единственное отличие – не было цепей, и те, кто мог ходить, раз в два-три дня при подходящих погодных условиях выбирались на палубу подышать свежим воздухом.
Впрочем, Ренки и Гаарз, которых Готор, нагло воспользовавшись служебным положением, разместил возле пушечного порта, в хорошую погоду могли наслаждаться воздухом, не вставая с гамаков. И если кто-то думает, что это ничтожная привилегия, значит, он никогда не торчал день за днем, неделю за неделей в тесной компании множества немытых вонючих мужиков, не вдыхал «благовоние» гниющих ран и человеческих выделений.
Правда Гаарз вот уже, наверное, неделю вполне мог бы быть признан «выздоровевшим» и переведен в еще более жесткие условия. Но небольшой кошелечек, перекочевавший из кармана Готора в карман лекаря оу Мавиинга, видимо, как-то вдруг серьезно ухудшил здоровье данного пациента, и Гаарз остался на прежнем месте.
В основном потому, что Ренки пока еще действительно был очень плох и нуждался в хорошем уходе. Ему еще повезло, что улан, схлопотав кинжалом в бедро, не сумел полностью вложиться в удар и не раскроил череп на две половинки, лишь серьезно прорубив скальп и даже кость. Однако, по словам лекаря, «порезы» были мелочью. Главная беда – это сильнейший удар по голове, вызвавший сотрясение, и свалившаяся сверху лошадь, своим весом сломавшая несколько ребер. Только чудом ни одно из них не повредило внутренности, однако дышал Ренки с большим трудом и все время был вынужден носить специальную «кирасу», как называл оу Мавиинг это приспособление.
Так что несмотря на то, что со времени ранения прошло уже больше трех недель, Ренки продолжал оставаться беспомощным и больным. И только почти ежедневная церемония морских похорон и вид ран товарищей, которым повезло еще меньше, чем ему (лишиться ноги или руки… Ренки даже подумать об этом боялся), не позволяли сержанту Дарээка скулить и жаловаться на жизнь.
– Чудесный городок, друг Ренки, – сказал Готор, в очередной раз навестив его в госпитале. – Называется Фааркоон. Этакая милая патриархальная провинция с умеренными вкраплениями развратной портовой жизни. Это я про кабаки и бордели, если ты не понял. И не стоит так краснеть и делать постное лицо. Да, понимаю, что это немного грязно, слегка безнравственно, и в твоих любимых романах и балладах герои по борделям не шляются, а вместо этого орут, как мартовские коты, серенады под окнами дам сердца, мешая им в этот момент развлекаться с любовниками. Ладно-ладно, молчу! Хотя, гы-гы, я бы не прочь написать какую-нибудь балладу о покорителях борделей, чтобы молодежь вроде тебя… Ну зачем же подушками кидаться? Тебе же на ней еще спать! И не надо читать мне проповеди. У моего молодого здорового организма есть определенные потребности. Не веришь мне, вон спроси у лекаря оу Мавиинга, он тебе подтвердит, что долгое воздержание не полезно для тела и души… Короче, в премилый городишко нас привезли продолжать службу королю! Полно сладкой чистой воды (не чета пустынной грязи), еда простая, но сытная. Цены весьма умеренные. Да и служба – не бей лежачего. Ходим дозорами по городку, охраняя порядок и подмигивая девушкам, да плюс числимся гарнизоном на случай набега кредонских пиратов, последний из которых состоялся тут двадцать с хвостиком лет назад. Полковник поехал в центральные провинции набирать пополнение, так что командует сейчас майор Олааник, а ты сам знаешь: он не склонен злоупотреблять муштрой – это отрывает его от бутылки. Так что наш доблестный лейтенант находит много времени, чтобы позаботиться о своей роте. Ну ты понимаешь, о чем я говорю. Вот уж воистину, повезло нам с командиром, видать, мы и правда счастливчики! Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.
С последним утверждением Ренки было трудно не согласиться. Вскоре после приезда в город лейтенант в сопровождении Йоовика и Доода лично посетил солдатский госпиталь, чтобы пообщаться с солдатами своего общества. Несмотря на слухи, руку он сохранил, хотя она и висела на перевязи и, судя по гримасам боли, которые нет-нет да и проскакивали на лице лейтенанта, доставляла ему большое беспокойство. И тем не менее лейтенант навестил своих солдат, причем не с пустыми руками.
В результате этого посещения под подушку, что лежала на койке Ренки, перекочевал изрядно тяжелый кошелек, набитый отнюдь не медью, а полновесными королевскими коронами. Хотя Ренки был уверен, что запасы всех их трофеев канули в Лету вместе с полковым обозом, который почти полностью достался неприятелю, когда добро из возов выкидывали, чтобы положить туда раненых. Но, видно, в том и была особая мудрость лейтенанта: несмотря на потерю обоза, самое ценное он сумел сохранить.
Помимо кошелька Ренки получил точный отчет о том, за какие заслуги ему причитается каждая монетка, и не без удивления понял, что сюда ему зачли и работу с Готором по установке мин, и возглавленную атаку, и командование группой заграждения. Дела, вроде бы совсем не связанные с темными махинациями общества.
Впрочем, протестовать и спорить Ренки не стал. Полученной суммы, при разумных тратах, вполне хватило бы на год весьма умеренной, но не голодной жизни. Примерно такой, которую вел Ренки до попадания на каторгу.
– Короче, Ренки, давай быстрей выздоравливай! – сказал напоследок Готор. – Тут есть дела поинтереснее, чем валяться в койке. И кстати, завтра меня не будет – отправляюсь согласно командировочному предписанию в местный университет, вербовать студентов на службу королю. Пришлось выставить Йоовику большой кувшин вина, чтобы послали именно меня. Нет, я вовсе не собираюсь прельщать студиозусов великолепием и роскошью королевской службы – умные в это не поверят, а дураков нам и своих хватает. А вот забраться в тамошнюю библиотеку да хорошенько поковыряться в старых пыльных томах, а может, еще и с умными людьми поговорить – вот это будет весьма недурственным занятием, а то, признаюсь тебе, со всеми этими каторгами и армиями я несколько одичал. Одно плохо, – печально вздохнул Готор, после чего выдал одну из своих чудных шуточек: – Печально, что у вас не принимают в университеты девушек. Только представь, как милые стайки дивных пташек, полных желания познавать новое и лишенных родительского надзора, порхают по аудиториям или бродят по тенистым аллеям в ожидании храброго солдата, который поведает им о своих подвигах… в том числе и на войне!
– Да уж, – развеселился Ренки, нарисовав себе эту фантастическую картину. – Это было бы премило. Одна беда – чему именно смогут обучаться юные особы в университетах? Уж не медицине ли и законоведению? А может, гы-гы, девушки окажутся сильны в математике, философии или в алхимии с астрологией? Вот скажи мне, Готор, откуда в твоей вроде бы светлой голове вообще возникают столь бредовые идеи?
– Да не такие уж они и бредовые… – сказал Готор, с самым серьезным видом продолжая шутить и дурачиться. – Или ты думаешь, что женщины совсем уж не способны к обучению?
– Ой, не смеши. У меня опять ребра заболят, – махнул рукой Ренки, а потом, вдруг став очень серьезным, задал вопрос, который серьезно беспокоил его все последние дни:
– Слушай, Готор, а меня… того… лицо… Ну в смысле сильно изуродовали?
– Хм… – Готор даже словно поперхнулся, настолько неожиданным был этот вопрос. Раньше как-то его молодой приятель столь явно не демонстрировал свою озабоченность внешним видом. – Да нет. Не сказал бы… – ответил он, предварительно внимательно поглядев на Ренки, будто видел его в первый раз. – Только вот тут вот, слева, где под волосами шрам идет, седая полоска появилась. Но это даже придает тебе мужественности и загадочности. А где шрам на лоб выходит… Так из-за этого, знаешь ли, у тебя этакий грозный и слегка суровый вид, вроде как ты бровь нахмурил в гневе. Девушкам, наверное, такое понравится.
В полной мере оценить, как его новая внешность действует на противоположный пол, Ренки смог примерно через неделю, когда полковой лекарь оу Мавиинг наконец отпустил его из госпиталя «долечиваться своими силами».
Друзья доставили сержанта оу Дарээка в дом, где они должны были проживать с Готором согласно квартирному предписанию.
Вообще-то двум сержантам не полагалось жить в таких роскошных условиях, но, поскольку от полка осталось меньше половины численного состава, все пользовались моментом и старались устроиться как можно лучше. Даже солдаты, которым по уставу на зимних квартирах полагалось иметь одно спальное место на трех человек (один спит – двое бодрствуют), расселялись весьма вольготно в домах местных мещан.
