Вслух я поблагодарил Марсело за эти слова лишь один раз, но в уме благословил его тысячекратно.
13
Перед отходом ко сну я принял мелаксен и почти сразу же заснул.
На следующий день я проснулся совершенно обессиленный, словно провел целую ночь без сна. Я встал и померил температуру: градусник показывал тридцать восемь и пять. Мне стало страшно. Однако рассудив, что будет разумнее прийти на экзамен, чем оставаться дома, я отправился на кухню, выжал апельсиновый сок и запил им две таблетки аспирина; затем я побрился, принял душ, оделся, позавтракал, а потом сел в поезд до университета.
Добравшись, я сразу же пошел на экзамен. Копий задания у меня с собой не было, так что пришлось диктовать. В течение десяти минут я нервно метался по аудитории, в полном унынии и с температурой, наблюдая за студентами и проклиная свою очевидную способность притягивать несчастья. За окном стояло безрадостное сентябрьское утро, не внушавшее ни малейшего оптимизма. И в этот момент вошел Льоренс. Уже само его появление в аудитории меня насторожило, и еще до того, как он начал говорить, я понял по перекосившей его губы гримасе, что случилась какая-то неприятность. В притворном удивлении и якобы с удовольствием он прошипел так, чтобы его не услышали студенты:
– По крайней мере сегодня ты не забыл прийти на экзамен.
Я мысленно задал ему вопрос: «Зачем ты пришел? Следить за мной?» И с ужасом услышал свой голос, произносящий вслух эти слова. Двадцать пар ошалелых глаз уставились на нас. Последовало тягостное молчание, во время которого я озабоченно подумал, что теряю самоконтроль. Сглотнув слюну, я ощутил резкую боль в горле и сказал себе: «Спокойно. Ничего не произошло». Мне не представилось возможности попытаться исправить свою ошибку, потому что Льоренс, побагровев, заслонил меня от взглядов студентов, будто желая уберечь их от неприличного зрелища, и с мстительным выражением процедил:
– В некотором смысле да. Мы можем выйти на секунду?
Мы вышли.
– Прости, Энрике, – поспешил я извиниться. – Сам не понимаю, как это сорвалось.
Я поднес руку ко лбу.
– У меня с утра температура, мне надо было бы остаться лежать, но я не мог пропустить экзамен…
– Понятно, понятно, – прервал он меня и перешел к сути. – Мне неприятно тебе об этом говорить, но я это сделаю. Я вчера послал заявку на твое место в деканат. Алисия с тобой беседовала, правда? Какую заявку ты ей дал?
Внезапно я вспомнил начало разговора с Марсело прошлой ночью. «Этого еще не хватало», – подумал я. Я сказал ему, какую заявку я давал Алисии.
– Именно так, – подтвердил он. – Я ее и отослал.
– Тогда в чем проблема? – спросил я, почуяв искорку надежды.
– Алисия вчера вечером говорила с Марсело. Знаешь, что он сказал? Что с такой заявкой тебя точно зарубят. Вот так и сказал. И я задаю себе вопрос: кого волнует, если тебя зарубят? И еще я задаю вопрос: а с какой заявкой тебя не зарубят? Выходит, что так, что эдак: заявку надо менять.
– Мне очень жаль, – произнес я, стараясь изобразить огорчение, хотя по раздраженному тону Льоренса я сразу же догадался о хорошей новости: именно ему придется говорить с деканшей, чтобы заменить заявку. – Я думал, что она должна быть такая же, как и в прошлом году. Вот так, – я пожал плечами и сокрушенным тоном, глядя на него кротким овечьим взором, добавил: – Мне очень жаль, Энрике.
Хотя ему было не более сорока пяти, у Энрике Льоренса была сверкающая розовая лысина и густая волнистая седина вокруг, тщательно уложенная на висках. Роста он был среднего, хилого телосложения, с большими вялыми конечностями, нервными жестами и пронзительным голосом. Он носил очки с маленькими круглыми стеклами, плотно сидевшими на выступающих скулах и оптически уменьшавшими его глаза, придавая взгляду ускользающий и отсутствующий вид. Носил он одежду свободного покроя, очень дорогую, тщетно стараясь скрыть как необоримую склонность к ожирению, так и непривлекательную вульгарность своей внешности. Он преподавал фонетику судя по всему, очень хорошо, и уже больше года заведовал кафедрой – должность, которую он принял, как представляется, в надежде, что она позволит ему изловчиться и ускорить карьерный рост; однако скоро он понял, что железное соблюдение факультетского табеля о рангах пресечет его продвижение наверх, и решил, подобно многим его предшественникам, потихоньку переложить все обязанности на Алисию и без малейших угрызений совести вернуться к своим лингвистическим штудиям. Этот уход в науку оправдывал в его собственных глазах полное нежелание вникать в курс дел, кроме тех случаев, когда обстоятельства требовали его немедленного вмешательства – что, к счастью, случалось довольно редко, потому что вынужденная необходимость решать какие-то проблемы ожесточала его характер, обычно довольно сердечный и даже симпатичный, и повергала его в состояние праведного возмущения, как человека, ошибочно обвиненного в преступлении, которого он не совершал.
– Мне жаль, мне жаль! Дерьмо! – взорвался Льоренс, и на какой-то миг его лысина покраснела, а букли, по контрасту, побелели. – Это мне жаль. Наверное, деканша уже отослала заявку в ректорат. Ты даже не представляешь себе, что это за женщина: знаешь, какой скандал она поднимет, когда я скажу, что заявку надо менять? Нет, само собой, не знаешь. Так я тебе вот что скажу, Томас. Мне осточертело нянчиться с тобой. Я сыт по горло. Так что на этот раз я не стану подставляться из-за тебя. Если ты хочешь изменить заявку, то сам звони деканше и сам с ней разбирайся. Можешь даже сказать, что ты действуешь от имени нашей кафедры. Мне все равно. Единственное, чего я требую, это чтобы ты сам решил проблему, которую сам же и создал. Логично, да?
Мне, как и Льоренсу, было хорошо известно, что, может, логика здесь и присутствовала, но поступать следовало явно не так; если мы действительно намерены были заменить заявку на эту вакансию, то к деканше нужно было идти не мне, а ему. Я это все знал, но не чувствовал в себе сил спорить с Льоренсом, да и пытаться было бесполезно, так что я согласился.
Льоренс выскочил, не попрощавшись, а я, глядя, как он бредет вдаль по коридору своей разболтанной странной походкой, меланхолически подумал: «Проблемы никогда не приходят поодиночке: одна притягивает другую. В конечном итоге, наверное, это я их притягиваю». Сделав усилие, я взял себя в руки: «Эту проблему можно решить». Однако данная идея меня не сильно утешила, поскольку проблема с Клаудией явно решения не имела.
Мне показалось, будто, войдя в аудиторию, я заметил удивленный и насмешливый взгляд одного из студентов, устремленный на меня; студент тут же опустил глаза. И тогда мне представилось, будто весь класс слышал мою перебранку с Льоренсом. Наверное, я покраснел.
14
Поджидая лифт в холле факультета, я увидел Бульнеса. Он тяжело топал навстречу мне по коридору, огромный, косолапый и бородатый, с сознанием собственной преподавательской значимости выслушивая по пути объяснения какой-то чернокожей студентки. Мне было известно, что Бульнес, несмотря на свои вялые попытки приспособиться к действительности, по-прежнему принадлежит к тому сорту людей, которые только тогда безоговорочно и безоглядно встают грудью на защиту какого-нибудь дела, когда знают, что оно заранее проиграно, и это запланированное поражение дает им право на моральное осуждение и возмущенные размышления по поводу несовершенства окружающего мира, и поскольку я внезапно ощутил почти физическую потребность кому-нибудь довериться, а Бульнес со своей внешностью бесхитростного гладиатора показался мне идеально подходящим в этом смысле, то я решил подождать его и попросить, чтобы он вступился за меня и уговорил Льоренса побеседовать с деканшей, но у двери чернокожая студентка попрощалась с Бульнесом, и тут же к нему подошел специалист по средним векам Андреу Гомес – блондин, заика и любитель непристойных анекдотов. Он наводил на меня некоторый ужас разнузданностью и агрессивной напористостью своего красноречия и еще тем, что всякий раз, сталкиваясь с ним в туалете, я видел, как тот выходит из кабинки, что бы он там ни делал, и никогда не моет руки. У меня не было ни малейшего желания встречаться с ним, поэтому я поднялся по лестнице.
Я как раз проходил мимо двери в канцелярию нашей кафедры, когда Алисия, словно только меня и дожидалась, высунула голову.
– Ты виделся с Льоренсом?
Не останавливаясь, я сказал, что да. Алисия продолжала настаивать:
– Ну и как?
В этот миг меня осенило. Я развернулся и, зная, что Бульнес и Гомес вот-вот появятся в коридоре, втолкнул Алисию в кабинет и закрыл дверь, чтобы поговорить с ней наедине.
– Ты ведь знала, правда?
Алисия округлила глаза и утвердительно кивнула.
– Я тебя предупреждала, что могут возникнуть проблемы, – сообщила она, проявляя выдержку. – И что тебе сказал Льоренс?
