В одном из подъездов открылась дверь - обычная дверь, деревянная, одна из секций из толстого стекла. Мордатый то ли консьерж, то ли охранник, легко одетый, высунулся на улицу, на мороз - и замер, глядя на бегущих к подъезду бойцов и не в силах осознать увиденное...
- Что...
Бегущий первым советский офицер вскинул ПБ и дважды выстрелил - бурая жижа брызнула из расколотой пулями головы, тело консьержа так и повалилось на пороге, грузно и медленно, так оседает взорванный дом...
- Шнеллер!
Один за другим боевики прорвались в подъезд, перепрыгивая через труп убитого консьержа...
- Фюнфен, секстен - фор орт! Ворхалле! Нименд гебен соллте!**
- Яволь!***
Это могло происходить сорок с лишним лет назад, в сорок первом. Отрывистые команды на немецком, автоматный огонь, бегущие к зданию бойцы. Но это происходило здесь и сейчас, в советской Москве. В Москве восемьдесят седьмого года...
На площадку кто-то высунулся - возможно, кто-то из ветеранов. Весь подъезд был передан для заселения КГБ, здесь жили и Крючков и Бобыкин и много кто еще. Инструкция у офицера, командующего прорывающимися на нужный этаж бойцами, была простой - сначала стрелять на поражение, потом разбираться. Но у офицера был еще и здравый смысл. И была совесть, не позволившая ему вот так просто застрелить седого старикана.
- КГБ! Закройте дверь! - грозно рявкнул он
Дверь закрылась...
- Дизер этаж!****
Офицер застучал в дверь - и, словно отвечая ему, за дверью глухо грохнуло, негромко и отрывисто. Как в тридцатые...
- Ди тюр ауфбрехен!*****
Один из немцев разбежался, ударил в дверь, налег на нее всей массой. Раз, другой. Остальные расположились на лестничной площадке, целясь вниз, вверх, на лестничные пролеты, на дверь, которую ломал их товарищ...
Дверь не выдержала с третьего удара - провалилась внутрь, немец едва не упав пролетел в прихожую, следом бросился офицер.
Полутемная прихожая. Запах... пыли какой то. Просто обставленная квартира, с гардеробом, с висящими на вешалке мужскими вещами, с рогами и двумя шляпами, повещенными на них.
Кухня - чисто! Газовая плита, холодильник, табуретки, два стола.
Комната - чисто! Видно плохо, но ясно, что там никого нет...
Кабинет! Щелкает выключатель под левой рукой, болезненный желтый свет трехрожковой люстры заливает комнату.
Первый заместитель председателя КГБ СССР, начальник Пятого управления КГБ СССР, координатор второго этапа плана "обновление", предусматривающего среди прочего расчленение СССР и разоружение перед лицом врага, Викентий Михайлович Бобыкин сидел за большим, старым стволом, навалившись на него всем телом, правая рука безвольно валялась на отлете, у самого края стола. Он был одет в старый халат темного цвета - видимо, приготовился ко сну, когда что-то услышал или увидел. И понял - что все бесполезно, не пощадят. В руке был зажат старый Зауэр-38, наверное, еще времен войны, трофейный. Кровь почти не текла...
Твою мать...
Офицер повернулся к немцам.
- Шутц дер вохтунг! Нименд гебен соллте! ******
- Яволь!
Офицер двумя шагами оказался рядом со столом поморщился, протянул руку - и отдернул ее. Достал платок, обернув руку платком, поднял трубку одного из телефонов, из числа имевшихся на столе. Поднес к уху - гудков не было.
Твою мать...
Связи не должно было быть - специальные группы должны были блокировать все возможные каналы связи Москвы либо помехами, либо физическим уничтожением аппаратуры.
Бросив трубку на рычаг, офицер выбежал на лестничную площадку, побежал вниз, перепрыгивая через ступеньки, спотыкаясь. Скатился вниз, в вестибюль, выбежал на улицу, подбежал к оперативной машине, открыл дверь нашарил в темном салоне рацию, искренне надеясь что хоть до кого то удастся пробиться из-за глушилок. Глушилки в эту ночь работали на полную мощность по всей Москве, армейские глушилки, настоящие.
Эфир шипел помехами как раскаленное масло на сковородке...
- Я Тридцатый! Вызываю Гнездо!
Помехи...
- Я Тридцатый! Вызываю Гнездо, твою мать меня слышит кто-нибудь!
Помехи...
Плюнув, офицер бросил рацию в машину, побежал в другой подъезд, который тоже был захвачен. Двое, дежурившие в вестибюле вскинули автоматы - но узнали его, стрелять не стали.
Харава, капитан, командовавший штурмом, нервно курил на площадке между этажами, глотая горький дым дешевой сигареты без фильтра
- Что?!
Харава махнул рукой
- Один тут высунулся... Козел, дэда шено... Мы по нему, а там... баба за ним.
Майор, главный в этой группе схватил Хараву за плечи, тряхнул так что сигарета выпала из пальцев.
- Твою мать, приди в себя! Кончились играшки!!! Объект здесь?
- Нет... Семья только...
Из распахнутой настежь двери доносился женский истерический плач - навзрыд, как по покойнику. Еще немного - и дом будет шуметь как разбуженный улей
- Закройся в квартире с группой! Никого не выпускать. Ждать команды! Охранять материалы! Понял или нет, отвечать!!!
- Так точно!
* Второй и четвертый подъезды! Быстро! Быстро! (нем)
** Пятый, шестой - на месте! Вестибюль! Никто не должен входить! (нем)
*** Есть!
**** Этот этаж!
***** Ломайте дверь!
****** Охраняйте квартиру. Никто не должен входить.
Ближнее Подмосковье
Ясенево
20 ноября 1987 года
На календаре была пятница, день, в который работать, как бы не хочется ибо все мысли уже - о выходном дне. Тем более - времени было уже семь часов вечера. Или девятнадцать ноль-ноль, если по армейским меркам - в армейских операциях двадцатичетырехчасовое время. Работать не хочется никому - начиная от какого-нибудь токаря на заводе в Усть-жопинске, и заканчивая заместителем председателя КГБ СССР, начальником Первого главного управления КГБ, у которого тоже есть семья, и который тоже нуждается в отдыхе. И поэтому, в восемнадцать часов ноль-девять минут начальник ПГУ КГБ СССР, генерал-полковник Владимир Александрович Крючков прошел через проходную здания ПГУ в Ясенево в Подмосковье кивнул четко козырнувшим солдатам, стоящим на посту на входе и вышел в морозный сумрак, зябко запахнув на себе плащ...
Его машина уже ждала его. По штату генерал-полковнику Крючкову полагалась Чайка и бронированный Мерседес-560, который и ждал его сейчас, едва слышно шурша восьмицилиндровым мотором. У открытой двери его ждал Виталий, его прикрепленный. По должности ему полагались один прикрепленный и один водитель, никакой другой охраны у него никогда не было. И это было еще много - в начале семидесятых Андропов, только что назначенный Председателем КГБ СССР вообще не имел никакой охраны и с большим трудом его удалось уговорить, что охрана ему необходима. Закрепили за ним тогда троих.
- Добрый вечер... - произнес Крючков, с охраной он был всегда любезен, но сух. Держал дистанцию...
- Добрый вечер Владимир Александрович...
Едва слышно чавкнула на уплотнителях дверь, Виталий обежал машину и плюхнулся на переднее пассажирское сидение, которое всегда занимал.
- Поехали...
Мерседес плавно тронулся с места, в прозрачных, несмотря на мороз стеклах замелькали горящие прямоугольники окон, серые стены, уже подросшие деревца, которые они на каждом субботнике высаживали всем управлением. Крючков думал...
Он был не таким как Андропов, не таким умным и не таким прозорливым и сам это признавал. Он был бюрократом, серым и черствым сухарем, и именно такой помощник был нужен Андропову. Вместе они составляли идеальную, в смысле работоспособности пару и многого добились.
Но теперь Председателя не было... А он был.
Что-то происходило. Он не мог пока понять что именно - но что-то происходило. Он не столько понимал это, сколько чувствовал, как рыбы чувствуют непреодолимую потребность вернуться в тот ручей, в котором они родились, и метнуть икру, он чувствовал неладное - и не мог ничего понять. Это было самое страшное - чувство собственной беспомощности. Несмотря на свой высокий пост, он не мог определить ни характер опасности, ни откуда она исходит.
Председатель бы понял...
Бесшумно поползло вниз стекло, отделяющее пассажирский отсек машины от передних сидений. Крючков недовольно поднял глаза.
- Владимир Александрович, вас.
Трубка телефона была сделана совсем неудобно - немцы разместили ее в переднем подлокотнике, и для того чтобы поговорить по нему, приходилось опускать стекло. Хотя Виталий и был проверен много раз - едва ли не рентгеном просвечен - говорить при нем не всегда было удобно.
