Со мной ещё никогда такого не было: я отчётливо ощущаю чужие мысли, они пропитывают окружающее пространство, как запах. И запах этот, скажу я, не из самых приятных. В докторе Якушеве определённо есть что-то тёмное, недоброе, я чувствую это спиной и пятками. Не зря я назвала его Мефистофелем: он им действительно является, только Альбина этого не видит и считает его своим другом. В этот момент я встречаюсь с ним взглядом, и из его глаз на меня смотрит жуткая, дышащая адским пламенем бездна, перед лицом которой я ничтожна, беспомощна и слаба, как дитя. Приветливая улыбка доктора Якушева превращается в чудовищный оскал, круглое высоколобое лицо становится уродливой харей, а по ковру бильярдной вьётся кольцами, сверкая чешуёй, драконий хвост…
Я вдруг чётко вижу себя в какой-то горной местности, в доспехах и белом балахоне с золотой каймой по подолу, а в руках у меня грозное оружие — огромное сияющее копьё. Оно горит в моих руках, как тысяча солнц, его блеск великолепен и нестерпим, оно слепит чудовище с адским пламенем в глазах и чешуйчатым хвостом, взгромоздившееся на вершину соседней горы. Небо над моей головой страшное, грозное, тревожно-сизое, как перед грозой, сквозь тучи пробиваются длинные, как пики, бледные лучи света. Я не знаю, кто я, не помню, зачем родилась, я знаю лишь одно: я должна убить чудовище, которое поселилось среди людей и приняло облик доктора-чудотворца, якобы помогающего больным, но на самом деле крадущего их души. Именно поэтому у меня в руках ослепительное копьё, на острии которого горит гнев небес, направленный против врага. Я с ним один на один, и никто не может мне помочь — я могу рассчитывать лишь на свои силы… А за спиной у меня — полупрозрачные, нематериальные крылья из света.
Я сижу на диване в бильярдной комнате, на губах у меня — вкус коньяка. Моя рука — в руке Альбины, её лицо склонено надо мной, знакомое и любимое мной со всеми его шрамами.
— Утёночек! — встревоженно и испуганно зовёт она. — Что с тобой?
Я хочу сказать, чтобы она немедленно выгнала Якушева, но мои губы бесчувственные, как резина, и не слушаются меня. Он, уже снова в человеческом облике, смотрит на меня, но ему меня не обмануть: я знаю, кто он на самом деле, я вижу в его глазах древнее зло. Я вижу его насквозь, я раскусила его, и самое страшное — он знает об этом.
— Андрей Фёдорович, пожалуйста, сделайте что-нибудь! — умоляет Альбина испуганно. — Помогите же ей!
Якушев, сладко улыбаясь, склоняется надо мной.
— Конечно, конечно, помогу. Обязательно. Сейчас всё будет хорошо…
Но я знаю, что ничего хорошего не будет, нельзя позволять ему проникать в меня! Он уже сделал это однажды, когда вылечил мне спину, и это, как я смутно подозреваю, ещё даст о себе знать. В этом скрыта опасность, только я пока не знаю, какая и когда она встанет передо мной. Срочно, немедленно избавиться от Якушева!
Его рука тянется ко мне; одно прикосновение — и я в его власти. Нельзя этого допустить! Свет — моё оружие, я позволяю ему свободно струиться из моей груди. Страшным усилием разомкнув мёртвые губы, я бью Якушева:
«Изыди, враг рода человеческого…»
Якушев отдёргивает руку, как бы обжегшись; кажется, он даже слегка вскрикивает.
— Андрей Фёдорович, что с ней? — беспокоится Альбина.
— Ничего, ничего страшного, — говорит он странным, глухим голосом. — Сейчас всё будет хорошо…
Мой свет ослепляет его, и Якушев, покрывшись серой бледностью, отступает на шаг назад; я поднимаю руку… Огненный крест в воздухе, начерченный моей окрепшей рукой, заставляет Якушева отступить ещё. В его глазах, однако, сверкает злобный огонь, и он пытается приблизиться ко мне опять, но не может. Кто-то светлый и сильный встаёт за моим плечом, и мне становится легче дышать, а Якушев, как-то съёжившись и почернев лицом, отступает ещё дальше. Властный и гневный голос, раздающийся как бы с небес, говорит:
— Отойди от неё!
Щурясь, как бы от нестерпимо яркого света, Якушев шипит:
— Я ещё вернусь!
Только что он был здесь, и вот его уже нет, только остались на столике принесённые им яства. Я долго не могу прийти в себя после увиденного, не могу ни пошевелиться, ни выговорить хотя бы слово. Озадаченная и встревоженная Альбина, гладя меня по лицу, зовёт:
— Настя… Настенька! Утёночек! — Настораживается, слушая пространство, окликает: — Андрей Фёдорович! Где вы?
Я наконец могу поднять руку. Глажу короткие, чуть отросшие волосы Альбины, шепчу:
— Его здесь нет, Аля. И слава Богу.
— Малыш, как ты? — тут же спрашивает она. — Что происходит? Я ничего не могу понять! Куда делся Андрей Фёдорович?
— Убрался восвояси, — слабо, но удовлетворённо улыбаюсь я.
Альбина слышала, как он сказал, что ещё вернётся, но второй голос, который приказал ему отойти от меня, остался для неё неслышным. Она решает, что я больна и брежу, и очень пугается. Особенно пугает её мой рассказ о посетившем меня видении, и они с Мадиной чуть ли не силком укладывают меня в постель. Симптомов какой-либо болезни у меня не наблюдается: температура в порядке, ничего не болит; однако, сколько я ни пытаюсь убедить Альбину в том, что она принимает у себя в доме нечистого, она всё больше укрепляется в убеждении, что у меня бред. По её просьбе Мадина подносит мне чашку зелёного чая. То, как она при этом нервно держится, настораживает меня, и я с подозрением спрашиваю, кивнув на чашку:
— Что это?
— Это чай, просто чай, — убеждает меня она. — Зелёный, как вы любите, с жасмином и лимончиком. Выпейте, вам и легче станет! И всё будет хорошо!
Я не понимаю, как чашка чая может что-то исправить в создавшейся ситуации, но к уговорам Мадины присоединяется Альбина:
— Настенька, милая, выпей… Я верю тебе, верю, только успокойся.
Доверившись ей, я пью чай. Ещё час она сидит со мной, а я рассказываю всё, как будто мне вкололи сыворотку правды. Рассказываю о Нике, о том, какие страшные у доктора Якушева глаза, с красноватым отблеском преисподней; снова и снова повторяю, что Альбине следует держаться от него подальше, а она только повторяет:
— Всё хорошо, утёночек, я с тобой. Ничего не бойся. Я люблю тебя.
Меня начинает клонить в сон, да так неодолимо, что я уже не в силах добраться до дома. Я знаю, что до Нового года остались считанные часы, но ничего поделать не могу. Я также знаю, что следует позвонить отцу и предупредить, что я остаюсь у Альбины, но усталость так велика, что мне уже не до телефона. Сквозь закладывающую уши дрёму я слышу, как Альбина говорит по мобильному:
— Нет, Марго, извини, не получится. Никак. У меня сейчас Настя, и она, похоже, заболела. Мне просто не до веселья… Она спит, её нельзя тревожить. Нет, я не могу оставить её одну. Спасибо большое, и тебя с Новым годом…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
