— О, да ты совсем никакая. Весело встретили Новый год без нас?
Мне кажется, что все они смеются надо мной, над моим состоянием, и мне хочется от них спрятаться, но спрятаться некуда. Я натягиваю одеяло на голову и плачу. Раздаётся спасительный голос Альбины:
— Оставьте её в покое!
Я рыдаю:
— Аля, мне плохо… Мне очень плохо… Зачем они издеваются надо мной? Пусть они уйдут…
— Господи, Настенька, да с чего ты взяла, что над тобой издеваются? — говорит горьковато-свежий голос совсем не насмешливо, а даже вроде бы сочувственно. — Аля сказала вчера, что ты заболела, и мы пришли узнать, как твоё самочувствие. Если ты плохо себя чувствуешь, мы не будем тебе докучать. Поправляйся скорее.
— Может, пивка для поправки здоровья? — язвит кто-то.
— Заткнитесь там, — отвечает женский голос с запахом мужской элегантности. И добавил, обращаясь ко мне: — Мы пойдём, Настенька. Отдыхай, не будем мешать.
Избавлю вас от подробностей процесса моего протрезвления, скажу только, что оно идёт тяжело и медленно. Мадина скармливает мне целую пачку дорогих капсул, предназначение которых заключается в выведении из организма вызывающих отравление продуктов распада алкоголя. К вечеру мне становится лучше.
Я остаюсь у Альбины и на вторую ночь. Если предыдущую я проспала одна, то сегодня ко мне под одеяло проскальзывает рука Альбины, а её голос нежно спрашивает:
— Утёнок, можно к тебе?
— Зачем ты спрашиваешь разрешения, Аля? — вздыхаю я. — Это твой дом и твоя постель.
— А девушка, которая лежит в постели, — моя? — спрашивает Альбина, лаская меня под одеялом рукой.
— Конечно, твоя, — улыбаюсь я, возбуждаясь от её прикосновений.
— Ну, если так, то, может быть, она не откажется прижаться ко мне сегодня ночью?
Она забирается под одеяло и обнимает меня. Наши ноги переплетаются.
— Ну вот, я прижимаюсь к тебе, — говорю я.
— Отлично, — улыбается Альбина. — Но как насчёт того чтобы сделать это без трусиков?
Трусики падают на ковёр рядом с кроватью. Нетрудно догадаться, что на сон этой ночью времени у нас остаётся меньше обычного.
Утро второго января встречает меня чашкой ароматного свежесваренного кофе. Сегодня никаких гостей, только мы с Альбиной и солнечный зимний день — точь-в-точь такой, какой увековечил в своём стихотворении Пушкин. У Мадины выходной, и завтрак готовлю я, а Альбина сидит у стола и с улыбкой слушает звуки моей кухонной возни. Когда я ставлю перед ней тарелку с аппетитными дымящимися оладьями, она привлекает меня к себе на колени и приникает к моей шее губами — жарко и щекотно.
— Господи, как я тебя люблю, малыш, — шепчет она. — Никому тебя не отдам. Ты моя.
— Целиком и полностью, — заверяю я.
Идиллия длится до обеда: приезжает Диана Несторовна. Заглянув мне в глаза, удовлетворённо кивает:
— Ну вот, совсем другой вид.
Я сразу говорю:
— Сегодня я объявляю сухой закон.
Она смеётся:
— Ну, бокал шампанского-то можно!
— Вчера, как я смутно помню, тоже начиналось с шампанского, — отвечаю я. — Нет, с меня хватит.
Диана Несторовна обнимает меня за плечи и говорит серьёзно:
— Ну и правильно. Ничего хорошего в этом нет.
Я угощаю её приготовленным мной обедом; мы сидим за столом втроём, разговариваем и смеёмся, и ни о чём плохом думать не хочется. На какое-то время груз жуткого и опасного знания, открывшегося мне позавчера, становится легче, в присутствии Дианы Несторовны я чувствую себя в безопасности, а пожатие руки Альбины под столом наполнено нежностью.
— Хорошо мы сидим, это верно, — говорит наконец Диана Несторовна. — Однако, я вот зачем приехала… Пора на работу, Алечка. Отдохнула — и хватит.
— А без меня ты никак не справишься? — спрашивает Альбина.
— Справиться-то, может, и справлюсь, — усмехается Диана Несторовна. — Только и тебе нужно на работе хоть изредка появляться, дорогуша. Я понимаю, гораздо приятнее проводить время с Настенькой, но и о деле тоже думать надо.
— Да я не спорю, Диана, — отвечает Альбина, опираясь о край стола и поднимаясь на ноги. — Ты, конечно, права. Ну что ж, я вызываю Рюрика.
— Не надо, — говорит Диана Несторовна. — Пусть отдохнёт парень, Новый год всё-таки. Я сама тебя отвезу.
Снова грусть и тревога наваливаются на меня всей своей тяжестью. И растерянность, и страх. Щемящая тоска и одиночество. Я убираю со стола и мою посуду, Альбина идёт одеваться, а Диана Несторовна помогает ей. Когда я заглядываю в спальню, Альбина уже одета в элегантный серый костюм с белой строгой блузой, а Диана Несторовна повязывает ей галстук. Окинув всю её фигуру критическим взглядом, она говорит:
— По-моему, эти очки к этому костюму не очень подходят. Давай-ка наденем сегодня другие.
У Альбины тёмных очков десятка полтора, и из них Диана Несторовна выбирает те, которые, по её мнению, подходят к этому костюму. В завершение она брызгает Альбину духами, приглаживает её короткие волосы щёткой и подаёт ей пальто, шарф и перчатки. В углу стоит сделанная на заказ тонкая лакированная трость с позолоченной ручкой — дорогой и элегантный вариант трости для слепых, но Альбина редко ею пользуется. Не берёт она её и сегодня, потому что заботливая рука сестры надёжнее любой трости.
— Мы подвезём тебя домой, — говорит мне Диана Несторовна.
— Настёнок, а может, ты останешься и дождёшься меня? — предлагает Альбина.
— Пожалуй, мне нужно всё-таки заглянуть домой, — говорю я. — Надо проверить, как там папа. Мне как-то совестно оттого, что я оставила его одного в Новый год.
Глава 13. Когда звонит выключенный телефон
В апреле был суд. Человек, которого Ника ударила бутылкой, умер — вопреки обнадёживающим прогнозам врачей. Выглядело это очень странно: сперва парень как будто пошёл на поправку, пришёл в себя и даже смог дать показания, но после этого ему резко стало хуже. Будто по какому-то вмешательству недобрых сил он скончался от стремительно развившегося отёка мозга, причины возникновения которого установить не удалось.
Я думала, что меня вызовут давать показания, но этого не произошло: о своём визите ко мне сразу после случившегося Ника, по-видимому, на следствии молчала, как партизан. Наверно, она вообще не называла моего имени ни следователю, ни адвокату.
Она берегла меня, а вот я её так и не смогла уберечь.
Я решилась прийти только на оглашение приговора. Зрителей в зале было немного — родители Ники, бабушка, ещё пара каких-то незнакомых мне людей. Когда я увидела Нику на скамье подсудимых, в железной клетке, у меня сжалось сердце. Она обводила взглядом зал, и я похолодела: узнает или не узнает? Я предпочла остаться не узнанной: на мне было недавно купленное чёрное кожаное пальто, платок и тёмные очки; взгляд Ники, скользнув по мне, на мне не задержался.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
