Хотя добравшись по этому тоннелю до «Голубого огонька», рыцари наверняка решат, что здесь мы не проходили.
— Отвались мой хвост, — пробормотал я, думая, что это было бы не худшим вариантом.
Тоннель тянулся прямо, тихий, тёмный и совершенно пустой, дыры в стенах и потолке создавали впечатление, что мы идём по внутренностям громадной сырной головы. Иногда я замечал в отверстиях движение, рефлекторно вскидывал «Шторм», но всякий раз обитатели подземелья успевали спрятаться, прежде чем я хотя бы понимал, с чем имею дело.
Импланты помогали слабо, взгляд за пределы тоннеля блокировался стенами, полом и потолком. Я чувствовал себя слепым и глухим, почти как в «зоне молчания», и от этого нервничал всё сильнее.
— Проклятое подземелье, — пробурчал я, когда мы упёрлись в поросль металлокустарников. — Эти ещё навылезали… похоже, что тут Сцепщик давненько не проползал.
— Не каркай, — осадил меня Синдбад, и я поспешно замолк.
И то верно — не буди лихо, пока оно тихо.
Автоны мы обошли вдоль стеночки, но когда открылось то, что находится за ними, я встал как вкопанный: яма шириной во весь тоннель и длиной метров в десять доверху заполнена чем-то блескучим, переливающимся, похожим на воду; и шорох, еле слышный металлический скрежет, какой производят десятки царапающихся крохотных лапок.
— Скарабеи? — изумлённо вздохнул Колючий, а мне вспомнился древний фильм про мумию, где блестящие жуки из фараонской гробницы за считанные секунды дочиста обгладывали людей.
Обычные скарабеи Пятизонья, произошедшие от всякого мелкого металлического хлама, питаются ржавчиной, и человеческое мясо им до лампочки. Зато твари под тем же названием, представляющие собой скоргов, то есть состоящие целиком из наноботов, с охотой употребляют животный белок.
И тут мы имели дело как раз с такими.
— Они самые, — сказал я. — Что будем делать? Гранату не кинешь, самим спрятаться некуда…
По тоннелю обжигающая взрывная волна покатится далеко, от неё не укрыться, да ещё, того гляди, может вызвать обвал. Можно пострелять по мелким скоргам из ИПП, да только ни одного не убьешь, а вдобавок нашумишь и патроны зря истратишь. Остаётся… а что, собственно, остаётся?
Пробить путь в обход? Очень смешно.
Посидеть, подождать, пока скарабеи уберутся? Ещё смешнее.
Отправиться назад и сдаться брату Рихарду? А это вообще грустно.
— Дайте-ка, я попробую, — сказал Синдбад без особой уверенности, — есть один способ, он иногда срабатывает…
Он прошёл вперёд, опустился на корточки и положил руки на землю. Ожили вживлённые в пальцы импланты-генераторы, затрещали, поползли в сторону ямы электрические разряды. Скорги зашуршали сильнее, похоже, они почуяли источник энергии.
Один из скарабеев выбрался на край, повёл усиками и застыл, замер, точно замороженный.
— Ух ты, получается! — с мальчишеским азартом воскликнул Колючий.
А разряды ползли дальше, охватывали яму, пронизывали её толщу, перескакивали со скорга на скорга. И колышущаяся глянцевитая масса, похожая на воду, потихоньку затихала, прекращала шелестеть и двигаться.
— Готово, — сказал я, когда в тоннеле наступила полная тишина. — Ты сам-то жив?
Энергики, конечно, парни боевые и опасные, вот только «концентраторы» порой требуют слишком многого, обессиливая своего хозяина до потери пульса.
— Вроде бы да, — голос Синдбада прозвучал слабо, но твёрдо. — Надо идти, они скоро очнутся.
И он шагнул в яму, полную оглушенных скарабеев. С хрустом и чавканьем провалился по пояс, но пошёл, помогая себе руками. Поднатужился и вылез на противоположной стороне.
— Давай ты, — сказал я, подталкивая Колючего в плечо. — Я, если чего, прикрою.
Беглый праведник кивнул, пробурчал нечто религиозно-укрепляющее и принялся форсировать преграду. Ну а я обернулся и попытался уловить, что происходит там, в начале туннеля, ближе к «Дмитровской». Но увы, из-за проклятой взвеси «заглянул» всего метров на пятьдесят: тихо, мёртво, пусто.
Наступила моя очередь, и я, нервно поёживаясь, подошёл к краю ямы.
— Поспеши, — с беспокойством сказал Синдбад. — Паралич у них скоро пройдёт, и тогда…
Что произойдёт «тогда», объяснять мне не требовалось — проснувшиеся скорги мигом сожрут меня, чтобы использовать содержащиеся в моём теле вещества для собственных производственных целей. И тому козлику, от которого хотя бы остались рожки да ножки, я смогу только позавидовать.
Преодолевая отвращение, я погрузился в месиво из крохотных, почти невесомых тел.
— Бр-р, ну и пакость! — прокомментировал я, поёживаясь и радуясь, что на мне боевой костюм и что скарабеи, даже вздумай они очнуться, не прогрызут его мгновенно. — Наплодили мерзости.
Шелест, донёсшийся со дна ямы, заставил меня вздрогнуть — кто-то из скоргов очухался от электрического удара, а значит, скоро очнутся и его собратья. Я сделал мощный рывок и вылетел на «берег», точно купальщик, обнаруживший неподалёку треугольный плавник, а под ним — зубастую морду.
— Погоди, — неожиданно сказал Синдбад, смотревший мне на ноги.
— Что? — Я опустил взгляд и увидел, что парочка скарабеев, вцепившись лапками в броню, висит на моей правой коленке.
Двигались они пока вяло, но всё шустрее и шустрее.
— Бр-р! — повторил я, наклонился и резким движением стряхнул обоих. — А теперь уходим отсюда!
Остаток пути до «Савеловской» мы прошли легко, точно по бульвару какого-нибудь Парижа.
А вот когда открылась станция, я загрустил: путь загромождён обломками, в которых устроили себе логово несколько мелких биомехов, а перрон напоминает коллекцию ловушек — тут тебе и «Алмазная пыль», и «Магнит», и «Дурман», и даже «Морозильник».
— Наверх попробуем? — с надеждой спросил Колючий.
— Слишком очевидный вариант, — покачал я головой. — У выхода нас могут ждать. Зато чуть подальше, у «Менделеевской», есть не всем известный выход на поверхность, и я предлагаю воспользоваться им.
— Дельная мысль, — сказал Синдбад. — Но сначала нам нужно одолеть эту «полосу препятствий»?
— Верно. Поэтому вы идёте за мной шаг в шаг и делаете всё, что я скажу.
Обнаружившие наше присутствие стальные крысы с лязгом и писком ринулись в атаку: три туннельных ремонтных робота, вооружённых очень опасными манипуляторами, и некий механический «Франкенштейн» на основе «электронного слуги».
Грохнула очередь — «калаш», служивший чугунку рукой, оказался вполне функциональным.
— Вот лахудра! — воскликнул я, приседая.
Но на всё про всё хватило одного залпа Синдбада — пули «карташа» разорвали на части «Франкенштейна», отбросили одного из ремонтных роботов к стене, а остальные предпочли ретироваться, спрятались где-то в обломках, под которыми, похоже, имелось небольшое энергополе.
Механическая нежить тоже хочет жить.
Держа оружие наготове, мы взобрались на платформу, и началась игра в пятнашки со смертью. Три шага вперёд, затем пять влево, ещё пять наискосок, и мы оставили позади «Мухобойку» и «Магнит». Зато прямо перед нами оказался «Морозильник», заметный только благодаря тепловизорам.
Снаружи — ничего особенного, просто область пространства, где температура почему-то ниже, чем вокруг, хотя ниже значительно — порой на двадцать-тридцать градусов.
Зато внутри — настоящая аномалия.
Отрубаются все следящие импланты, теряется ощущение направления, и обычные органы чувств вскидывают лапки кверху. Огонь не горит, гранаты не взрываются, а обитатели ловушки, именуемые обычно «снегурочками», затевают с гостями странные игрища.
И эти игры часто заканчиваются смертью — от переохлаждения или удушья.
Нет уж, мы этакий аттракцион сторонкой обойдём, как и вот эту «Алмазную пыль», и очередную «Мухобойку», способную превратить человека в мясной блин, и «Дурман», от которого не спасет никакая маска. Наночастицы проникнут через любой фильтр, заберутся в лёгкие, ну а дальше возможны варианты — либо быстрая смерть от отравления, либо медленная оттого, что тебя жрут изнутри.
Хрен редьки, в общем, не слаще.
Мы петляли, протискивались между ловушками порой через самые настоящие щелочки. Понятное дело, что двигались не особенно быстро, но зато пока оставались живы и целы.
До того места, где можно будет спрыгнуть с платформы на пути, оставалось метров десять, и я уже готовился вытереть со лба честный трудовой пот, когда пол под нашими ногами дрогнул.
— Это ещё что? — спросил Колючий, и я уловил в его голосе страх.
— Это… — я осёкся.
Издалека, со стороны «Менделеевской», донёсся протяжный гул, хорошо знакомый всякому, кто до Катастрофы бывал в московском метро — шум приближающегося к станции поезда.
Вот только поезда здесь больше не ходят. А это значит…
— Сцепщик! — клянусь, в один момент я едва не поддался позорной панике.
