— Попробуем залечь. — Синдбад первым шлёпнулся на землю, мы с Колючим повторили его манёвр.
Насыпь задрожала сильнее, и показалась ползущая по рельсам туша, похожая на громадного слизняка, увешанного короткими щупальцами и чем-то вроде металлических ушей. Протяжный гудок возвестил, что кое-какие паровозные «органы» монстр сохранил, а щекотка у меня во внутренностях дала понять, что нас «увидели», что биомех обратил на нас внимание.
Тупая морда чугунка, покрытая бугристыми наростами, окуталась голубоватым сиянием.
— Это же… — прошептал бывший праведник.
— Не дёргайся! — шикнул я на него.
Полыхнуло, и мощный электрический разряд пронёсся над нашими головами, вонзился в ограду парка. Металлические прутья расплавились, точно были из воска, шибанула волна жара и резко запахло озоном.
«Промахнулся?» — сказал Синдбад через М-фон.
«Нет, — ответил я. — Дал предупредительный, чтобы не рыпались».
Железнодорожный биомех подъехал ближе, стал слышен монотонный шум, словно от кипящей в огромном котле воды. Простучали по шпалам искорёженные, никак не круглые колёса, и исполинская туша начала понемногу удаляться.
— А теперь берём руки в ноги и убираемся отсюда, — сказал я. — Разговоры потом! Вперёд!
И мы побежали.
Импровизированный кросс в полной выкладке закончился у Чуксина тупика, когда граница парка и насыпь разошлись. Нам открылся вид на громадный разлом, на исходящий из недр земли дым, а свежий северный ветер принёс запах гари.
Я, честно говоря, думал, что спутники мои остыли, и вопросов больше не будет, но надежда умерла быстро. Синдбад заговорил, едва мы перешли с бега на шаг и убедились, что вокруг более-менее безопасно.
— Ну что? — спросил он. — Ты собираешься выкладывать нам всё или по-прежнему будешь держать нас за дураков?
Выбор передо мной встал нелёгкий: либо не изменить собственным принципам и промолчать, но, скорее всего, лишиться доверия и поддержки, либо сказать всё, поступить честно и правильно, но резко увеличить степень собственной уязвимости.
Ведь чем больше знают о тебе другие, тем ты слабее.
— Ладно, уговорили, черти красноречивые, — сказал я, решив, что непорядочно держать в неведении тех, кто уже не раз выручил меня из беды. — Дело обстоит следующим образом…
И я рассказал, что иногда могу воспринимать то же, что и рождённый в «Мультипликаторе» дубль. Вижу его глазами, получаю информацию с его имплантов, идентичных моим, и даже улавливаю обрывки мыслей. Последнее выглядело и вовсе фантастично, но, скорее всего, было правдой, и правдой неприятной.
Ведь процесс обмена информацией носит, вероятно, двусторонний характер.
— Вот почему я видел тебя как бы раздвоившимся! — потрясенно произнёс Колючий. — Ангельски чудно!
— Уж ангельски или демонски — это бабушка надвое сказала, — пробурчал я. — Поэтому я чётко знаю, да и неодруиды подтвердили, что от парка дубль пошёл на восток, к «Дмитровской». Куда дальше, не знаю. Я по желанию к нему в черепушку… — тут меня передёрнуло, — заглянуть не могу, да и он ко мне, надеюсь, тоже. Будем искать следы и спрашивать, если будет у кого…
Окрестности метро «Дмитровская» — район небезопасный даже по меркам Пятизонья. Он представляет собой настоящее «урожайное поле» с артефактами, и за него постоянно идёт драка. Группировки норовят взять его под контроль, им мешают чугунки, свой кусок норовят урвать ходоки.
Так что здесь стреляют почти постоянно.
— Грешно, конечно, такое говорить и на это надеяться, — Колючий засопел, — но вдруг его уже убили?
— Не знаю… — я поколебался. — Но мне кажется, я бы такое почувствовал.
— Тогда чего время терять? — Синдбад окинул взглядом начавший потихоньку темнеть небосклон. — Пошли к «Дмитровской». А там на месте разберёмся, что и как, или спросим кого.
— Эх, рыжим море по колено, — пробормотал я, и мы продолжили путь.
Прошли мимо того места, где находился дубль в момент, когда между нами установился коннект, — у самого начала трещины, рядом с блокпостом. Миновали целую серию ловушек, выстроившихся в окрестностях Дмитровского проезда: «Мухобойки», «Трясины» и «Магниты», а затем мои импланты показали, что впереди довольно людно.
Группа из трёх сталкеров бродила около железнодорожной платформы, ещё двое утюжили развалины на восточной стороне Дмитровского проспекта. Нас ни те, ни другие не видели, или, по крайней мере, пока не обращали внимания, занимались своими делами.
На самом проспекте шла возня с участием чугунков, а с юга, по Башиловской улице, двигалось ещё несколько человек.
— Прямо-таки столпотворение, — прокомментировал я, рассказав спутникам, что творится в окрестностях.
— Не устрашимся мы опасностей, ждущих впереди! — заявил Колючий с интонациями единоверца Иеровоама, глаза его фанатично блеснули, а ствол «мегеры» угрожающе нацелился в небо.
Да, с такой хреновиной можно никого не бояться.
— Не устрашимся, — согласился я. — Только очень осторожно и без лишнего шума.
Лишнего шума нам удалось избегать ровно до того момента, когда нас обнаружили трое сталкеров, шуровавших около платформы. Кто это такие, я не понял, они сразу начали стрелять, не смущаясь того, что шансов поразить нас у них почти не имелось.
Похоже, это был просто сигнал: «Территория занята!»
Мы тратить боеприпасы зря не стали, бегом преодолели опасную зону и уклонились немного к северу. Убедившись, что мы не намерены вступать в бой и вообще идём мимо, трое хлопцев мигом прекратили огонь.
А мы выбрались к крайнему со стороны Дмитровского проспекта дому, и тут нашим глазам открылось презанятное зрелище.
На эстакаде, идущей через железнодорожные пути в сторону улицы Руставели, бодались носороги. Два здоровенных чугунка с рёвом разгонялись от разных концов моста и врезались друг в друга. Раздавался грохот, в стороны летели обломки рогов, куски брони и прочие железки, а две группы железных зрителей издавали одобрительное гудение.
Ну ни хрена себе…
— Хлеба и зрелищ народу, сила приносит свободу… — вспомнил я строку из старой песни. — Это что?
— Драка за территорию, как бывает у животных? — предположил Синдбад, демонстрируя некие познания в биологии. — Вожаки сражаются, рядовые члены стаи смотрят и ждут, кто окажется победителем.
Носороги вновь разъехались, причём один из них «прихрамывал» на правое переднее колесо, а второй вихлял из стороны в сторону. На мгновение замерли, а затем вновь ринулись навстречу друг другу с такой скоростью, что задымился асфальт. Удар, облако искр и дыма, и один из чугунков протаранил ограждение, свалился на рельсы и взорвался.
Победитель торжествующе загудел и медленно поехал в ту сторону, где толпились соратники побеждённого.
— Так, мы отвлекаемся! — сказал я. — Железные гладиаторы — это круто, конечно, но у нас есть дело…
Дело появилось тут же, правда, не совсем то, на какое я рассчитывал, — очередь прошла прямо над нашими головами, а одна из пуль с визгом срикошетила от моего шлема.
В первый момент я подумал, что трое сталкеров вновь решили показать нам свою враждебность, но затем понял, что они со всех ног удирают на север. А палить по нам начали те десятеро парней, что шагали по Башиловской и только перешли через железнодорожные пути.
— Это ещё кто!? — выкрикнул я, падая на землю, чтобы избежать луча армгана.
— Вряд ли друзья, — определил Синдбад, пуская в дело «карташ». — Что-то знакомое…
«От нас не уйдёшь, Лис, — прозвучал у меня в голове звонкий голос брата Рихарда. — Если ты немедленно объявишь, что сдаёшься, то мы прекратим стрелять. Если нет — пеняй на себя, в лаборатории смогут обследовать и твой труп».
Ого, да это узловики! Как же они узнали, где меня искать? Или Зятёк стукнул?
— Хрен вам, а не морковка! — ответил я одновременно и вслух, и через М-фон. — Не до вас мне!
Услышав столь неполиткорректное заявление, приор издал придушенный, но яростный хрип, и в нас пальнули изо всех стволов. Судя по тому, что кроме армганов стреляли ещё из импульсного оружия, на охоту за нами отправились не только рыцари, но и ландскнехты-кандидаты.
Застонал Колючий — луч лазера угодил ему в плечо и пробил броню.
— Уходить надо, — сказал Синдбад. — Позиция у нас хреновая, могут обойти и в клещи взять.
Тут он был прав: развалины, где мы укрылись, на звание долговременной оборонительной точки никак не тянули, за спиной лежал проспект, в этом месте открытый всем ветрам, ещё дальше располагалась эстакада с чугунками, слева тянулась насыпь, за которой можно подойти чуть ли не вплотную.
И самое паршивое — путей отступления не особенно много.
— Надо. Вот только куда уходить? — ответил я, с помощью имплантов наблюдая, как трое узловиков отделяются от основной группы и двигаются обратно через железнодорожные пути.
