Пока он дремал, масляная лампа потухла, пламя в камине стало гаснуть, и догорающие дрова отбрасывали только слабые красноватые отблески на стены очага.
Тьерре поднялся, пошарил по столу, ища спички, и не нашел, нащупал свечу и, подойдя к камину, стал разжигать ее, чтобы, вооружившись этим светильником, обойти дом.
Но едва он нагнулся над очагом, как услышал три отчетливых удара в дверь гостиной, — казалось, стучали металлической рукоятью хлыста или легкой трости.
«Флавьен приехал», — подумал Тьерре.
Продолжая разжигать свечу, отсыревший фитиль которой никак не разгорался, Тьерре, не задумываясь, крикнул: «Войдите!»
Дверь отворилась. Кто-то тихо, словно бы с опаской, вошел в комнату. Тьерре, которому наконец удалось справиться со свечой, поднялся и спросил:
— Кто там?
Ответа не было. Тьерре, стоявший со свечой в руке, мог бы обернуться, но из гордости не желал проявить поспешности, потому что, к своему неудовольствию, почувствовал если не страх, то некое неприятное удивление. Инстинктивно взглянув в каминное зеркало, он увидел позади себя, посередине комнаты, странную, неясную фигуру, которая в тусклом и плохо освещенном стекле казалась сошедшим со стены портретом госпожи Элиетты.
«Ого! — подумал Тьерре, почти обрадовавшись тому ощущению тревоги, которое его охватило. — Да ведь это галлюцинация! Наконец-то я узнаю, что это такое»!
Он поставил свечу на камин и снова взглянул в зеркало. Теперь контуры загадочной фигуры показались ему более отчетливыми. Убежденный, что все это не более чем игра воображения или простой обман зрения, Тьерре сумел проявить хладнокровие: он зажег еще одну свечу, поставил ее на другую сторону камина и медленно обернулся, сохраняя спокойный вид.
Перед ним, не более чем в шести шагах, неподвижно стояла госпожа Элиетта.
— Да, это она! — громко сказал Тьерре, тоже стоявший неподвижно; ноги его приросли к земле, но он все еще прекрасно владел собой, хотя и не знал, что говорит вслух. — Амазонка, шляпа, перо, маска, хлыст — все на месте… Волосы белокурые, как у Эвелины, юный подбородок, изящная шея. Прекрасно! Я вижу вас… и сейчас еще вижу!.. Не исчезайте!
В эту минуту Тьерре заметил, что произносит все это вслух, и звук собственного голоса его испугал.
«Нет, эта болезнь серьезнее, чем обычно думают! — сказал он себе, делая усилие, чтобы не говорить вслух. — Вероятно, это может кончиться сумасшествием. Ну нет, с меня довольно»!
Он закрыл глаза, рассчитывая, что, когда он их откроет снова, привидение исчезнет. Но теперь, когда он не был занят созерцанием призрака, он стал думать о том, что сделает, если призрак не рассеется, и опять воспрянул духом.
«Нет, я не сумасшедший, — подумал он, — я отдаю себе полный отчет в том, что наблюдаю феномен, о котором много слышал и который сам всегда желал увидеть, хоть и не считал себя способным на это; и теперь, когда со мной это происходит, жаль было бы не испытать все до конца».
Преодолев таким образом собственную слабость, он опять открыл глаза. Дама в маске не исчезла, она только немного отступила в глубину комнаты и уже не была так освещена.
«Она хочет исчезнуть, — решил Тьерре. — Так пойдем же ей навстречу».
Он попытался сдвинуться с места, но ноги отказались ему служить. Насколько силен и свободен был его ум, настолько сковано было его окоченевшее тело.
«Мне не хотелось бы потерять сознание, ведь тогда я уже не смогу ни в чем разобраться. Но если я еще владею словом, то по крайней мере надо, чтобы создание моего воображения исполняло мою волю».
— Подойдите ко мне! — крикнул он призраку. — Я вам приказываю! И снимите маску, я хочу вас увидеть!
Призрак отрицательно покачал головой.
Потому ли, что усилие воли прибавило ему отваги, или потому, что жест призрака оказался до изумления реальным, но Тьерре почувствовал, что может наконец оторвать ноги от пола перед камином, и пошел напрямик к центру гостиной, говоря почти веселым голосом:
— Хорошо, тогда я сам сорву с вас маску!
Призрак отступил и легкими шагами побежал вокруг гостиной, преследуемый Тьерре, который хотя еще и не вполне владел ногами, но ощутил прилив сил, заметив, что видение хочет от него ускользнуть. Эта суета разбудила попугая, и он прокричал еще отчетливее и мрачнее, чем обычно: «Друзья мои, я умираю!» Крик ужаса вырвался из груди госпожи Элиетты, и она упала в кресло, словно вдруг лишилась чувств.
Тогда Тьерре, убедившись, что его мистифицирует вполне реальная особа, бросился к ней и схватил ее за руку. Он уже не думал, что имеет дело с призраком, порожденным его собственным мозгом; и все-таки напряжение внутренней борьбы в нем было таково, что, случись ему вместо осязаемого существа схватить пустоту, он упал бы навзничь, может быть, бездыханным.
Раздался взрыв смеха, маска упала: то была Эвелина, одетая в точно такой же костюм, как и покойная госпожа Элиетта, точно так же причесанная и восхитительно прекрасная в своем маскарадном одеянии, которое, казалось, было создано для нее.
— Я довольна вами, храбрый рыцарь! — сказала она, протягивая ему руку с самоуверенностью, плохо скрывавшей внутренний трепет. — Вы умеете справляться со сверхъестественными явлениями. Теперь я знаю: пусть приходит настоящая Дама в маске, вы и перед ней не дрогнете! На вашем месте я бы не сумела так владеть собой; как видите, даже вашего отвратительного попугая, хоть я и должна была знать его привычки, оказалось довольно, чтобы напугать меня и заставить забыть свою роль.
— Прежде чем отвечать на ваши милые шутки, — сказал Тьерре, расположенный более к гневу, чем к радости, ибо виски его все еще были покрыты холодным потом, — не позволите ли мне спросить вас, мадемуазель, каким образом вы оказались здесь?
— Не все ли вам равно? — ответила Эвелина, задетая его ледяным тоном. — Я здесь, и это касается только меня.
— Простите! Это касается и меня тоже. Я не желаю нести ответственность перед вашими родителями и общественным мнением за последствия вашего странного поступка.
— Успокойтесь, сударь, — сказала Эвелина, очень обиженная, — ваша репутация не будет скомпрометирована моим посещением. Никто ничего не узнает.
— Кроме верного Креза, который проводил вас сюда, и здешних слуг, которые открыли вам двери?
— Форже, который сейчас служит у вас, раньше служил у меня. Он знает, что я не задумала ничего дурного, он предан мне, и он неподкупен. Что до Креза, то он — мальчишка, который не более, чем я, способен заподозрить подвох в обыкновенной шутке, и я достаточно богата, чтобы купить его молчание. Вы успокоились?
— Нисколько. Через неделю вся округа будет знать, что, желая доставить себе странную забаву напугать господина Тьерре, мадемуазель Эвелина Дютертр под видом Дамы в маске пришла к нему среди ночи одна.
— Вы бредите, никто этого не узнает. Крез болтлив, если ничем не рискует; но если это может принести выгоду, морванский крестьянин промолчит под пыткой. К тому же я буду все отрицать, как, надеюсь, и вы; мои родители не поверят, и Крез останется в дураках. А теперь не будете ли вы любезны разжечь огонь? Я совершенно оледенела от холода и страха.
Тьерре не мог отказать своей прекрасной посетительнице в заботах, которых требовали законы гостеприимства. Он разжег огонь, придвинул к камину кресло, в которое Эвелина тут же села, сам стал на колени и, помешивая в камине и невольно поглядывая на хорошенькую ножку, которую Эвелина поставила на решетку для углей, продолжал свою нотацию и свои расспросы:
— И вы еще говорите о страхе! Ведь вы в своей отчаян» ной смелости доходите до сумасбродства!
— Я не боюсь ни ночного леса, ни одиночества: ведь быть вдвоем с Крезом — это то же, что быть одной. Меня не пугает даже то, что моя проделка — безумие. Но в коридорах вашего фантастического замка мне сразу стало страшно, едва только я осталась одна в темноте и стала ощупью пробираться вдоль стены, отыскивая двери. Конечно, я знала, что вы всегда до двух-трех часов ночи сидите в этой гостиной. Я в этом еще раз убедилась, послав Форже взглянуть в щелку ставен. Но пока я пробиралась по коридору, мне пришло в голову, что тут может повториться история Кровавой монахини[38]: откуда ни возьмись, появится госпожа Элиетта и покажет мне свое обожженное лицо, чтобы наказать за то, что я осмелилась выдавать себя за нее.
И тут Эвелина принялась смеяться так беспечно, словно находилась в гостиной Пюи-Вердона, под присмотром своих родителей.
Тьерре был ошеломлен этой дерзкой беззаботностью. «Что это, — думал он, — предел наивности и полное неведение или привычное бесстыдство?» Чтобы выяснить этот вопрос, Тьерре, заранее решив, что ни при каких обстоятельствах не воспользуется преимуществом своего положения, спросил, пристально глядя на Эвелину, где сейчас Крез.
