уже ближе.
Так и сделали. Приятель шурина принял нас, как это говорится, с открытым сердцем. Пробыли мы у него целую неделю и все время только и разговаривали, что о Западе, какие фактически рыбы лучше в тамошних прудах разводить. Я держал сторону фаршированной щуки, шурин хвалил карасей в сметане, а этот Орпишевский утверждал, что на Западе лучше всего получается заливной угорь, и уведомил, что одних нас он на Запад не пустит, поедет с нами, потому что как мы есть неспециалисты, мы можем всю рыбыо расу покалечить.
Но тут появилось еще одно препятствпе. Мы не могли тронуться в путь, так как на рыбные пробы у нас разошлась вся галантерея. У меня не хватало штиблет и брюк, а шурин Пекутощак остался в одной жилетке.
Вдобавок до нас дошли слухи, что Геня по всему району нас ищет. И под мышкой у нее что-то завернутое в газету, очень может быть, это скалка.
Тогда наш хозяин, так сказать, с целью охраны стекол домашнего очага, написал на доске: «Внимание! Не входить. Мины!» и поставил объявление в саду перед окнами. А мы стоим за занавеской и смотрим, что будет дальше. Вскоре появилась Геня, открыв калитку, прочитала рекламу и отскочила как ошпаренная.
Но через час вернулась и привела с собой отряд саперов с драгами. Саперы обшарили шаг за шагом весь садик, написали на стене, что мин нету, и ушли. А мы остались.
Если говорить о деталях, то в свертке скалки не оказалось, там был пест от ступки. Только для нас это не составляло разницы, потому что и так нас увезли домой в больничной карете.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
1946
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀ ⠀
Четырнадцатый конец света
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
В последние дни Геня очень обеспокоена в связи с концом света, который запланирован на февраль. Подружки Гени сообщили ей под строгим секретом, что какие-то там три звездочки, которые должны стоять каждая на своем месте, в феврале самовольно станут одна за другой, как барьеры на гимнастическом стадионе. Луна в потемках за них обязательно заденет, споткнется и завалится насмерть. Это значит — нам насмерть. Лично я, конечно, этого не боюсь. Я старый специалист по концам света. На моей памяти Генины подруги обещали конец света около четырнадцати раз. И каждый раз конец был один: я получал от Гени хорошую взбучку. Правда, каждый раз чем-нибудь другим. После первого конца света Геня прибегла к помощи скалки для теста. Во второй, так как скалки к тому времени вышли из моды, моя жена, которая всегда идет в ногу с прогрессом, воспользовалась жестяным роботом для приготовления макарон. Робот был отечественной конструкции. Макароны приготовлять не хотел, и Геня разбила его о мою голову. О других случаях мне бы не хотелось вспоминать. Скажу только, что каждый раз я получал взбучку из-за того, что конец света откладывается. Как будто это зависело от меня.
Дело в том, что мы с шурином Пекутощаком были жертвами науки и верили, что это косметическая, нет — космотическая, нет — космическая катастрофа действительно наступит. Перед первым концом света мы продали Генино пуховое одеяло на верблюжьей вате. Шурин мне объяснил, что в раю оно нам не потребуется, потому что там тепло. А в аду тем паче.
Перед вторым концом света мы спустили швейную машину. Поскольку на том свете Геня не станет обшивать ангелочков, ей такая мебель ни к чему. Но больше всего Геня оплакивала телевизор, который мы пустили в дело года два назад, когда на солнце появились какие-то пятна. Пятна на солнце исчезли, но у нас с шурином они долгое время красовались под глазами.
Так что теперь я стал неверующим.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀ ⠀
Печатными буквами
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
В те дни приятель мой — некий Росолек Алойзы, проживающий в настоящее время в городе Лодзи, вступил в так называемый брачный профессиональный союз. Поначалу мы с шурином Пекутощаком старались объяснить ему, что к чему. Даже скопировали для него письма в таких словах:
«Лойзек, что ты делаешь? Домашнего прокурора в нейлонах тебе не хватает? Если ты ищешь кассира для подсчитывания денег, так пришли свое жалованье нам, мы тебе его сосчитаем».
Но, поскольку не было над ним опеки на месте, жил он один в чужом городе, позволил хлопец какой-то журчащей вдове или даже разведенной себя забагрить и превратился в тряпку.
Нам ничего не оставалось, как только послать ему телеграмму с сердечными поздравлениями. Мы пошли на почту, купили бланк за двадцать грошей и написали на нем в рифму:
⠀ ⠀
Много счастья юной паре
Мы желаем в скромном даре.
⠀ ⠀
Мы отдали это дамочке в оконце, я стал отсчитывать деньги, а она тем временем бросила взгляд на нашу поэзию и отодвигает бумажку обратно.
— Недействительно. Надо печатать.
— Как это печатать?
— Должно быть написано печатными буквами.
— За что, уважаемая, вы нашего товарища оскорбляете?
— Что это значит?
— А то это значит, что, как видно, вы его принимаете за жлоба без высшего образования, который только по-печатному умеет читать. Дайте книгу жалоб.
Вы думаете, она дала? Нет, только объяснила нам, что на этот счет есть распоряжение Министерства связи за номером таким-то и таким.
Ничего не поделаешь, мы купили другой бланк и начали печатать. Пекутощак ставил буквы, а я макал перо в чернила. Устали, как черти. Шурин даже сбросил пальто и закатал рукава, а я был весь мокрый.
В общем, получилось довольно красиво, только не все буквы можно было прочитать. Посмотрел я на телеграмму и в конце концов спрашиваю:
— Скажи мне, Фелюсь, что эти пиявки означают, и зачем ты их тут наставил?
— Это какие пиявки?
— Ну, эти.
— Это никакая не пиявка, это буква «с».
— Что ты говоришь, я ее не узнал. Ну, а этот гребень?
— Какой гребень? Это печатная буква «Е». Палочка и боковые кронштейны.
— Насколько мне не изменяет память, буква «Е» имеет три кронштейна, а ты их намахал целых восемь.
— Кто их там станет считать?
— Ну, а это пустое место?
— Это пустое место образовалось потому, что я не помню, как пишется печатное «Л».
— Я тоже не помню. А ну-ка выйди на улицу и посмотри где-нибудь на вывеске.
Шурин вышел, но возвратился ни с чем. «Универмаг», говорит, есть, «Гастроном» есть, «Сберкасса» есть, а
