Сегодня — зверинец, завтра — «комната смеха»…
Утром нас будил колокольчик, и начинался летний большой сталинградский день.
Глава тридцать первая
ЧАСЫ
Рабочие «Красного Октября» пригласили нас в гости.
К школе подъехал большой автобус. Человек, сидевший рядом с шофером, вышел из кабинки и громко поздоровался с нами.
Каково же было мое удивление, когда он вдруг спросил:
— Кто из вас Геннадий Иванович Соколов?
По всему выходило, что он спрашивал обо мне. Но ведь еще никто никогда не величал меня так.
Я отозвался, а он протянул мне руку и пробасил:
— Да, тебя, брат, не узнать. На целую голову выше стал.
И я не сразу узнал его. И не мудрено: тогда в полушубке и в ватнике он показался мне очень внушительным. А теперь на нем был легкий парусиновый пиджак, на макушке его бритой головы блестела пестрая тюбетейка.
— Инженер Панков! — напомнил он. Признаться, фамилию его я уже забыл. Но то, что этот человек знал моего отца и угостил меня когда-то салом и шоколадом, сразу воскресло в моей памяти.
— Директор завода лично поручил мне разыскать вас, Геннадий Иванович, — сказал Панков.
…Чем ближе к заводу, тем многолюдней на трамвайных остановках. Банный овраг, мост и давнишняя знакомая — Тещина остановка!
Параллельно Волге, шоссе, трамвайным путям бежало и железнодорожное полотно. Привычно прогудел и загромыхал пригородный поезд.
А вот и кирпичные трубы выстроились, как великаны!
По воде, по рельсам, по шоссе, обгоняя друг друга, неслись машины; проходили баржи и поезда. Автобус свернул в сторону и остановился. Мы прошли мимо здания заводоуправления. Повсюду с огромных щитов на нас смотрели надписи и плакаты; они призывали мартеновцев дать стране высококачественную сталь.
На одной стене мы с трепетом прочитали выведенные неровной рукой священные слова: «Здесь стояли насмерть таращанцы».
Почерневшая, закопченная каменная коробка разрушенного здания… Инженер Панков объяснил, что здесь была центральная заводская лаборатория, а теперь окрашенные специальным составом развалины в память боев будут сохранены на века — для истории. Мимо нас пропыхтел паровозик. Он вез за собой по узкой колее огромные ковши, заполненные расплавленным металлом. Вот-вот выплеснет.
Мне не верилось, что наконец я попал на завод. Ведь еще совсем маленьким я часто приставал к отцу, спрашивая его, «в какой трубе он работает», и просил принести «какую-нибудь железку».
Отец все собирался повести меня на завод, но так и не пришлось ему выполнить свое обещание.
Меня не покидало ощущение, что отец где-то здесь, рядом, а я пришел к нему в гости.
Инженер Панков показал нам огромные электромагнитные краны, которые притягивали к себе железный лом. В грудах искалеченного, заржавленного металла можно было увидеть гусеницы танков. А вот и немецкая каска, вся в дырках.
Мы на мартене.
Мы на мартене. Нам разрешили посмотреть в печь сквозь синие стекла. Там бушевал свирепый, неистовый огонь. Огромная печь гудела и вздрагивала. Я бы смотрел и смотрел туда, не отрывая глаз от защитных стекол, но мне надо было уступить место другому. А дяденька сталевар даже пошутил:
— Ну, как вам нравится, как суп наш варится?
А себя он назвал «поваром» и ткнул пальцем в свою войлочную шляпу:
— Только та разница, что колпак не белый!
Не хотелось уходить отсюда! А тут еще Панков сказал пожилому сталевару, показав на меня и Олю:
— Познакомься, Игнат Кузьмич, Ивана Соколова дети.
Усатый сталевар приветствовал нас своей рукавицей. Как оказалось, это был мастер и работал когда-то сталеваром вместе с моим отцом на одной печи.
Мы побывали и на блюминге и в других цехах.
Раскаленные слитки с легкостью летели в валы, переворачивались и, вытягиваясь огненно-красными, сияющими лентами, ложились на чугунный пол.
С великолепной ловкостью человек подхватывал клещами раскаленную стальную нить и направлял ее дальше, чтобы она стала еще более тонкой.
Экскурсия окончена. Над нами голубое небо и заводской двор, разогретый солнцем.
Инженер Панков всех нас пригласил к директору.
Мы вошли в здание заводоуправления, поднялись наверх по широкой лестнице и оказались в огромной комнате.
Нам навстречу вышел невысокий человек. Это и был директор.
Мы сели к столу, заставленному тарелками с конфетами и фруктами.
Чтобы мы не смущались, директор сам протянул руку за конфетой и, медленно развертывая бумажку, приказал нам всем последовать его примеру.
В кабинет один за другим входили рабочие.
Я очень обрадовался, когда вновь увидел Игната Кузьмича. Он пришел в своей рабочей одежде, но уже без рукавиц. Тут же собрались и женщины — жены рабочих, лаборантки, служащие заводоуправления.
Игнат Кузьмич подвел меня и Олю к полной женщине, подтолкнул нас друг к другу.
— Разве можно так с детьми обращаться? — сказала женщина и улыбнулась нам.
Игнат Кузьмич, не выпуская наших рук, сказал:
— Знакомься, Матрена Афанасьевна, Ивана Соколова потомство.
А нам он пояснил:
— Моя хозяйка!
Директор сказал, что все воспитанники детских домов очень дороги рабочим завода; краснооктябрьцы благодарят нас за посещение и дарят свои скромные подарки.
Мы стали обладателями, трикотажных спортивных маек, бутсов, готовален, шахмат, шашек, настольных игр, коробок с разноцветными нитками для вышивания и многих книг.
А одну очень красивую куклу женщины подарили Оле.
Директор поднял руку, показав этим, что он еще что-то хочет сказать. Снова стало тихо. Он подошел к небольшому коричневому шкафу, и я услышал, как щелкнул замок.
— Гена Соколов!
Инженер Панков, оказавшийся рядом, подтолкнул меня.
— Прошу тебя, Гена, подойди сюда, — сказал ди ректор.
И вот я стою рядом с ним.
— Дорогие товарищи! — раздался надо мной внятный голос. — Я хочу передать сыну нашего славного сталевара Соколова, который погиб геройской смертью, защищая родной завод, часы отца.
Я почувствовал слабость и холодок во всем теле. А потом, будто подбросило меня взрывной волной… Снова сыплется штукатурка, дым и пыль заволакивают глаза…
В кабинете стало очень тихо.
Все разом пронеслось передо мной — мамино лицо, склоненные знамена перед братскими могилами…
Я сжал руки: «Держись, Гена, держись!»
Директор достал часы из несгораемого шкафа.
Я боялся взглянуть на них. Может быть, это ошибка.
Директор держал небольшую коробку. Я никогда не видел этой коробки. Но директор приоткрыл крышку, и я увидел часы. Да, это были те самые часы, которые я отдал врачихе. Но как же из сумочки, висевшей у нее на руке, они попали в несгораемый шкаф?
— Эти часы передал на завод демобилизованный воин, душа человек; из дарственной надписи он узнал, что часы были вручены сталевару «Красного Октября» товарищем Серго Орджоникидзе. Часы замечательные, — сказал директор уже совсем другим голосом.
Мне захотелось рассказать всю историю этих часов — про Валю, про гитлеровского офицера, сопровождавшего врачиху, но я ничего не мог вымолвить.
Я взглянул на Олю. Она сидела среди подружек, обняв новую куклу. Увидел лицо инженера Панкова.
И вот уже коробочка в моей левой руке, а правую крепко жмет директор. Он целует меня:
— Будь таким, каким был твой батька!
Батька! Никто еще никогда так не называл моего отца.
Я отошел и прислушался к ходу часов. Тикают!
Сережа не утерпел и несколько раз приложил часы то к одному уху, то к другому, а потом произнес многозначительно:
— Да!
Директор, прощаясь с нами, сказал:
— Вот подрастете, кто из вас захочет стать металлургом, милости просим.
Игнат Кузьмич на этот раз очень осторожно взял Олю за руку и подвел к Матрене Афанасьевне.
— Вы, Соколовы, теперь мои гости. Вашему начальству все известно; разрешение получено, и даже с ночевкой. Доставим целыми и невредимыми. Олю сейчас заберет с собой Матрена Афанасьевна, а ты со мной! — сказал Игнат Кузьмич.
Я сунул коробку с часами в карман и зашагал рядом с Игнатом Кузьмичом на мартен.
Игнат Кузьмич рассказал, что в дни сражения передовая проходила по мартеновскому цеху, где мы сейчас находимся, между старыми и новыми печами.
— Морозы начались, а от печей еще жар шел. Бывало и так: внизу под печами немцы, как в пещерах, сидят, а наверху — наши бойцы. Когда фашистов гранатами из мартена выбивали, их даже из изложниц вытаскивали.
И еще рассказал Игнат Кузьмич, как вернулись сюда старые рабочие восстанавливать мартен. Тогда в цеху, как в лесу, куковали кукушки.
Он объяснил, что сейчас идет скоростная плавка.
Меня обдает жар, и на лбу выступают капельки пота. А подойдешь ближе — обжигает с непривычки. Даже глазам жарко. Как бы брови не спалить!
Один из сталеваров, подручный, заглянул в печь, а потом повернул какой-то рычаг, и приподнялась тяжелая заслонка.
