Подо мной были прохладные камни дороги, над головой искрилось сиреневое небо и свет Полярной звезды – она всегда появляется первой. Она звала меня, но я все не решался покинуть мир – единственный, который мне хорошо знаком.
Мне не было страшно – пожалуй, даже интересно. Но я все равно не спешил. Думал – успеется. Тогда мне хотелось запомнить эти минуты. Минуты без боли, без голоса совести, так часто не дававшего спать и – главное – без страха смерти: без того леденящего душу ужаса, который испытывают люди в секунды, ненадолго опережающие последний выдох. Я все еще помню его, хотя и старался забыть изо всех сил. Вот и сидел на мостовой, не отрываясь глядя на свой дом. Назвать его бывшим – язык не поворачивался. Он не бывший – он единственный и родной, даже сейчас, хотя я с тех пор ни разу в нем не был. Помню, мне было жаль, что я не могу в нем остаться: я же не трусливый дух, который страшиться покинуть обжитое место – я хотел и хочу быть вольной птицей, не знающей пределов и преград!
Я видел как мама обнимает меня и влажным градом поцелуев омывает (мой?) холодный лоб. Как молчит сестра, поджав губы, стараясь не заплакать прилюдно – гордая и уже совсем взрослая. Многочисленные тетки, половина из которых мне не была знакома, подвывающими голосами выводили песни-стенания: «На кого ж ты нас покинул?… Тебе там хорошо, а мы тут мучайся!..» – это ж надо?! Мужчины в черных костюмах, заливали горячительными напитками свой страх – не горе, нет! – боязнь оказаться в том же положении.
Бедные мои! Знали бы они, как я был тогда счастлив! Мне было их жаль, но даже сегодня я ни за что не променял бы подаренную мне тогда свободу и легкость на годы жизни, последовавшие за моим воскрешением. На свое тяжелое тело, не имеющее возможности взлететь к звездам. На теплое сердце, перегруженное тяжелыми воспоминаниями, невыплаканной виной, неразделенной любовью и страхом всего на свете; ноги, стающие неподъемными к вечеру от долгой ходьбы; пальцы, способные писать и рисовать, но не способные пропускать солнечный свет и превратиться в крылья.
Мне жаль всех людей на свете. Для них смерть – все еще конец, а для меня уже – начало – миф, обман, древнее человеческое заблуждение.
И Анжела, к сожалению, из их числа, но я попробую выполнить ее просьбу.
Беру ее влажную ладошку в свою лапу и перемещаю на урок биологии в школу № 224, в десятый класс, где за несколько месяцев до эпизода возле Красного корпуса, учился Павел.
– Спасибо, – моих ушей достигает ее благодарный шепот.
Не за что пока.
Слава тебе Господи! На какую-то долю секунды я твердо решила убить Идмона. Я даже сжала кулаки, чтобы в случае чего долбануть его от всей души, если он опять начет рассказывать о том, что смерть моего малыша – единственный выход из сложившейся ситуации. Но он молча взял меня за руку и спустя секунду мы оказались в школьном классе.
И как у него это получается?… В голове не укладывается!
Вижу Павлика: он сидит за второй партой и внимательно слушает как длинноногая блондинистая и фигуристая учительница – младше сегодняшней меня, между прочим – рассказывает о строении головного мозга. Павлуша, подперев голову ладонями, жадно внимает ее словам (именно так – лучше и не скажешь!) Да и смотрит он на нее чересчур нежно, по-моему. Хотя я вижу, что и она не отстает…
Неужели все так просто? Он влюблен в нее – и из-за этого весь сыр-бор?! Она, конечно, очень миленькая девушка, что тут скажешь, но неужели вся его любовь к биологии – всего лишь нереализованные юношеские фантазии? Ужас, какой! Знала бы эта милая парочка, чем обернется их виртуальная любовь! А может она для них уже давно реальная???
Ладно, вопрос сейчас не в этом.
– Идмон, – говорю своему спутнику, – по-моему, тут все ясно! Его просто нельзя вести в эту школу! Ведь если он будет учиться в другой школе, там будет другая учительница и значит, проблема решиться сама собой. Проверим? Я уверена на сто процентов, что я права. Это просто как дважды два четыре!
– Не думаю, что так просто… Судьба очень часто ведет нас окольными путями, но цель ее одна и та же, потому что она, в отличие от нас, знает, куда и для чего мы идем… – задумчиво отвечает он и все же берет меня за руку.
Я закрываю глаза и открываю их уже тогда, когда Идмон тихо зовет меня по имени.
Оказалось, что мы вернулись домой, на мою кухню. Не похоже, что мы отсутствовали долго, даже чай в чашке, которую я держала в руке и затем поставила на стол, не успел остыть окончательно. Получается, Идмон говорил правду, нас действительно не было несколько секунд.
Прежде чем начать какие-либо разговоры, я спешу в детскую проверить как мой мальчик. Это так странно, что я уже видела его взрослым, в то время как он мирно посапывает в кроватке. Температура у него почти спала и его пижама вся мокрая от пота. Волосики немного слиплись от влаги, но дыхание ровное, хотя ночью он задыхался от кашля.
Я потихоньку, стараясь не разбудить Павлушу, переодеваю его, а он спит как ангелочек. Золотко мое…
Неужели Идмон и вправду думает, что я позволю ему сделать то, что он хочет. Даже ради жизни и здоровья миллионов людей, даже если Павлуше суждено вырасти жутким злодеем… Сейчас он маленький и, кто знает, возможно не обязательно случиться то, что мы видели – еще столько воды утечет, пока он повзрослеет! А Идмон, по-моему, излишне категоричен: либо Павлуша будет жить и тогда эпидемии не избежать, либо не будет и все будут живы-здоровы… Слишком, на мой взгляд!
Ловлю себя на том, что кроме злости – вполне естественной из-за событий, с которых началось наше знакомство, Идмон вызывает во мне еще и безмерное любопытство. Он, должно быть, очень интересный человек, время от времени мне приходиться сдерживаться, чтобы не задать ему какой-нибудь вопрос, но пока гость мой не выкинет свои крамольные мысли из головы, я не смогу, скорее всего, это оценить.
Возвращаюсь в кухню. Идмон сидит на табуретке в том же положении, в котором я его оставила. Едва я вошла, гость мой без всяких предисловий, почти равнодушно, произнес:
– Кстати дважды два, Анжела – шестнадцать…
– Не поняла Вас, Идмон. – Сказать, что я удивилась, мало – я опешила от неожиданности.
На фоне всех происходящих событий слишком резкой казалась смена темы наших бесед, да и высказывание Идмона само по себе звучало неординарно. Поэтому я присела за стол с противоположной стороны, чтобы иметь возможность наблюдать за своим гостем, и попыталась передать взглядом огромный знак вопроса, затмевавший сейчас в моей голове все остальные мысли.
– Х'Арийская арифметика, которой пользовались наши праотцы, пришедшие с земли Даарии, – начал Идмон, а я вся обратилась в слух, – описывает несколько видов умножения. Умножение НА – умножение в двухмерном, плоском пространстве. Два умножить на два – это все равно, что две точки (соединенные линией) на листе бумаги спроектировать относительно друг друга (удвоить) и тогда ответом будет четыре, то есть у нас получиться четыре точки, а четыре точки соединенные между собой образуют квадрат. Вам пока все понятно?
– Да, математика – это мой конек… Продолжайте, пожалуйста!
– Хорошо. Умножение в трехмерном (объемном) пространстве называется умножением ЖДЫ. Если в двухмерном пространстве выражение «два умножить на два» означало, что нужно спроектировать две точки, соединенные линией, то есть, по сути, линию умножить на линию, то в трехмерном пространстве самой простой фигурой, образующейся из двух точек, будет куб. Куб – это восемь точек, соединенных между собой. Выражение «дважды два» означает, что куб – удваивается (умножается) и мы получаем два раза по восемь точек. Таким образом, дважды два – равняется шестнадцать. Вы хоть что-нибудь понимаете из моих объяснений, Анжела? Мне кажется, я очень мутно говорю.
– Нет, Идмон, продолжайте, прошу Вас. Я никогда не слышала об этом, а я, между прочим, училась в пединституте на учителя математики! Какое еще есть умножение?
– Умножение Ю – объемно-временное, иными словами. То есть, в данном случае мы пользуемся категориями четырехмерного пространства, и тогда два ю два равняется шестьдесят четыре. И это еще не все. Существует также Ровная, Пирамидальная и Призменная системы умножений. Все эти три системы умножений по-разному соотносятся с двух-, трех-, четырех– и пятимерными пространствами…
– Как это?
– Анжела, как это я Вам расскажу когда-нибудь потом, если позволите, – устало вздохнул мой гость. – Сейчас не время, вы так не считаете?
– Да, конечно, простите Идмон. Просто Вы меня заинтриговали.
– Помните, как писал Шекспир: «Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилась нашим мудрецам…» Ну или что-то в этом духе. Понимаете Анжела, удивительно даже не то, что, употребляя выражения «дважды два – четыре», «семь ю восемь – сорок восемь», «один на два – два» люди не догадываются, что в двух из этих трех выражений кроется серьезная ошибка, а то, что наши предки, жившие еще до строительства египетских пирамид, об этом знали! Кстати и обозначались эти виды умножений по-разному. Двухмерное обозначалось точкой, так как мы это делали в школе в тетради, помните?
