— Ты занималась сексом? — вдруг спрашивает сестра, и я чувствую, как мои щеки начинают пылать. Хочу что-то ответить, но не знаю, что. Катька продолжает. — Каково это?
— Что? — хлопаю я глазами.
— Ну секс. Каково это? Правда, так хорошо?
Я молчу, наверное, пару минут. Для начала перевариваю сам факт того, что моя сестра интересуется подобными вещами. Я-то думала, она оргазм только от зубрежки получает. Потом осмысливаю, что она говорит о таких вещах со мной. Да мы ни разу по душам не разговаривали, а тут с ходу вот такое. Следом понимаю, что Катьке двадцать пять, а подруг у нее особенно нет, так что обсуждать этот вопрос не с кем. Да и вообще, обсуждать, что в двадцать пять ты еще девица и ни разу с мужиком не целовалась — это странно. Мне становится остро жаль ее, как-то по-женски, что ли. Хотя какая из меня женщина, в мои-то пятнадцать? Сейчас я, наверное, вижу в Катьке живого человека, а не робота, как обычно. Но сам вопрос ставит в тупик. Вот как о таком рассказывать?
— Это… здорово, — говорю, наконец. — Но… Здорово, когда любишь по-настоящему.
Катька молчит.
— А если не любишь? — спрашивает.
— Я не знаю. Просто не могу представить, что можно делать это без любви. Это… Это как-то неправильно. Мы как бы соединяемся в одно целое. Без остатка, душами, телами. А если только телами… Я не знаю…
Путано и глупо вышло. Катька, наверное, не об этом спрашивала. Сестра, откинувшись на спину, смотрит в потолок.
— Значит, вы любите друг друга? — спрашивает в итоге.
— Да, — я отвечаю так просто, что сама на миг удивляюсь. Ведь и правда любим. И повинуясь странному порыву, вдруг рассказываю. — Знаешь, в парке есть старый дуб, недалеко от входа, вплотную к изгороди, которая возле церкви. Мы там встречаемся. Это место находится одинаково от моего дома и его. А еще со стороны изгороди есть дупло. И мы с Темой там что-нибудь прячем друг для друга. Если вдруг кто-то из нас будет случайно проходить мимо, то всегда может заглянуть и найти весточку… Думаешь, это очень по-детски? — смущаюсь под конец рассказа.
— Это очень мило, — отвечает Катька, — надеюсь, ты будешь с ним счастлива.
— Я уже счастлива, — говорю ей, тут мы слышим, как за стеной начинает ворочаться мать, и затихаем. Через несколько минут Катька говорит:
— Как ты думаешь, и я могу… вот так полюбить?
— Думаю, да.
— А мне кажется, я вообще не умею любить.
Я не знаю, что на это ответить. Откровений на ночь и так более, чем достаточно.
— Ладно, давай спать, — Катька отворачивается лицом к стене, а я еще долго смотрю в потолок, вспоминая сегодняшний вечер и чувствуя, как сладко замирает сердце.
Глава 23
Следующий день был спокойным. Народу немного, и все позитивные. Оставили хорошие чаевые. У меня даже настроение поднялось, несмотря на то, что я рассчитывала на худшее, собираясь на работу. Например, что Давид меня уволит, как только появится, или еще что-нибудь выдумает позаковыристее. Но он вовсе не появлялся, хотя машину на парковке я видела. И вот, когда настроение поднялось, гром и грянул. В зале появился Давид в сопровождении двух мужчин с цепким и неприятным взглядом. И тут же подозвал меня жестом. Я была свободна, но шла, не торопясь, не нравились мне эти двое, поди пойми, почему.
— Вот Царева, — сказал Давид, когда я оказалась рядом. Сам он был напряжен и озадачен не меньше моего. — Это представители правоохранительных органов.
— Царева Виктория Александровна? — обратился ко мне один из мужчин. Вообще, они были, как двое из ларца: среднего роста, русоволосые, с невыразительной внешностью. Их на одном производстве штампуют, что ли?
— Что случилось? — спросила я, начиная волноваться.
— У нас имеется постановление на обыск ваших личных вещей, — он говорил бесцветным голосом, доставая бумагу, а мы с Давидом откровенно пялились на него, не скрывая изумления, — поступило заявление о том, что вы занимаетесь незаконной транспортировкой наркотических веществ.
— Чего? — спросили мы с Давидом в один голос, и он тут же продолжил:
— Вы в своем уме? Вы вообще знаете, куда пришли?
— Знаем, Давид Рубенович, — отозвался доселе молчавший второй, — и в ваших же интересах не вмешиваться в это дело. Прошу предоставить двух понятых, а также проводить нас туда, где хранятся личные вещи Виктории Александровны.
Пока я хлопала глазами, Давид, с трудом сдерживая раздражение вкупе с удивлением, кивнул. Вызвал по телефону Гулю и подозвал бармена, мы направились в комнату для персонала. Давид, чуть замешкавшись, потянул меня за локоть, чтобы я оказалась замыкающей делегацию вместе с ним.
— Думай, Вика, — бросил шепотом, — кому ты успела перейти дорогу.
Я закачала головой, тем самым имея в виду, что вообще ничего не понимаю, но следом на ум пришел он. Антон. Бои без правил, большие деньги, угроза раскрытия — это ли не повод засадить меня за решетку, заткнув таким образом рот? Давид смотрел вопросительно, а я еще раз покачала головой, но уже медленно. Не хотелось в это верить, но и отметать такую возможность я не стала. А может, это вообще чья-то дурацкая шутка?
Если это и была шутка, то не особенно удачная. Особенно не смешно было, когда из моего рюкзака вытаскивали пакет за пакетом с белым порошком. В общей сложности тянуло килограмм на пять. Я устало потерла лицо.
Следователь обратился ко мне с вопросом:
— Вам есть, что сказать, Виктория Александровна?
Оставалось только снова головой покачать.
— Это же явная подстава, — высказался Давид. Он, кстати, успел полностью вернуть самообладание и теперь взирал на происходящее, сунув руки в карманы и не выражая взглядом ничего.
— Посмотрим, Давид Рубенович, — оскалился один из мужчин, — а сейчас, извините, но мы забираем милую девушку в отделение.
Эмоций почему-то не было. Я спокойно направилась к выходу, ловя изумленные взгляды Гули и бармена. Давид схватил меня за локоть.
— Я разберусь, — кинул, когда я на него взглянула.
— Спасибо, — нашла силы улыбнуться и вышла с мужчинами. Всю дорогу до отделения я ловила странный дзен. А может, просто так все задолбало, что даже не хотелось думать, что делать дальше. Да и что я могу сделать? Если меня хотят закрыть, то закроют. Никакой Давид не поможет. И с чего ему бросаться на амбразуру? Хоть он и сказал, что разберется. Разберется-то он в любом случае, все-таки надо понять, кто настолько наглый, что среди белого дня вламывается в ресторан к Давиду, дабы прилюдно казнить его официантку. Притом таким способом. Уж кто-кто, а Давид точно знает, что наркотой я не занимаюсь, данная информация не прошла бы мимо него. И тот, кто меня так подставлял, тоже в курсе. Или действовал наугад? Маловероятно. Проще было бы мне дома эти пакеты запихать и взять без шума и пыли. А тут показательно. Что-то этим хотели сказать. И возможно, не только мне, но и Давиду. Черт, все слишком сложно. У Давида может быть миллион причин и миллион врагов, но я об этом все равно не узнаю.
А потом был допрос. Довольно мирный, кстати, без наездов и угроз. Казалось, следователь меня даже не особенно слушал. По итогу, выдав протокол, велел подписать. Все внимательно прочитав, я чиркнула роспись. После чего меня отвели в камеру.
— Мне, что, до суда в тюрьме сидеть? — спросила я следователя перед уходом.
— Это как получится, — недобро усмехнулся он, — не переживайте, Виктория Александровна, вы пока посидите, а мы вам подписку о невыезде подготовим.
Вот как, ну хорошо, посижу. Сидеть пришлось часа два, и в какой-то момент я даже задремала. Когда наступает совсем край, я часто отключаюсь, плыву по течению до тех пор, пока не надо принимать конкретных решений. А уж когда сидишь за решеткой в темнице сырой, как сказано у классика, только и остается, что медитировать.
Пришел за мной молоденький парень в форме, вежливо попросил следовать за ним. По коридору мы прошли мимо кабинетов, пока не оказались возле очередной двери. Указав на нее, парень застыл изваянием. Ладно, это очередной допрос? Или меня там ждет выписка на волю? Толкнув дверь, я сделала шаг внутрь и замерла. В кабинете находился только стол, и за ним лицом ко мне сидел Жильцов.
