двадцать, и уже на «ты» перешли, и вроде бы знают друг друга сто лет.
У прибывшего на заставу капитана Кучерова и почти у всех здешних фронтовиков, конечно же, нашлись общие знакомые, а старшина Смирнов еще и до войны знал Кучерова — служили на смежных заставах: Кучеров был замполитрука, а Смирнов первым номером ручного пулемета. Служили именно здесь вот, на этом участке, и в один день и час —30 июня 1941 года, ранним утром, — вступили в бой с горными фашистскими егерями.
Капитан Кучеров сразу же стал своим человеком в подразделении, сразу же во всем сошелся с начальником заставы. Мало того, вспыльчивый капитан Клюкин как бы подравнялся с ним характером, стал спокойнее, уравновешеннее, солидность появилась — Кучеров все-таки был постарше его на три года, да и фронтовой опыт имел побогаче: первое боевое крещение получил на границе, а потом все время воевал в разведке, перед направлением сюда, на заставу, командовал разведротой гвардейской дивизии, хотя и образование имел некомандное — в первые месяцы войны закончил ускоренный курс военно-политического училища.
Молодая жена его, Екатерина Григорьевна — за исключением Никиты Васильева, все ее звали Катюшей, — замужней, да еще и матерью, никак не выглядела. Несмотря на свои 23 года, она казалась не старше девятнадцатилетней. И уж никому не думалось, что за ее плечами тоже немалый фронтовой опыт.
Перед войной она была студенткой Ленинградского института журналистики. Как только началась Великая Отечественная, почти все студенты-парни ушли добровольцами в действующую армию. Призвали и тех немногих девушек, которые хорошо владели немецким языком. Катюша не владела. И все-таки вместе с другими студентами целую неделю штурмовала Василеостровский райвоенкомат.
Многодневная осада райвоенкомата, упорная и сопровождаемая крепкими и нелестными высказываниями в адрес некоторых закоренелых бюрократов и формалистов, закончилась частичным успехом: кое-кого все-таки призвали в действующую армию, в том числе и Катюшу Шевцову. В запасном полку на проспекте Карла Маркса она узнала устройство винтовки образца 1891/1930 годов, гранат РГД‑33 и Ф‑1, азы проводной связи, научилась приветствовать под козырек старших начальников, кое-как ходить в строю, наступая на пятки впереди идущей. Впрочем, идущая сзади поступала с Катюшиными пятками в точности так же.
Их помкомвзвода, старый армейский служака, шумел на девушек и нервничал, грозился пересажать всех на гауптвахту. А те недоумевали: чего это так кипятится дядечка старший сержант? Не ахти как, но стрелять они научились, работать на коммутаторе — тоже, а шагистика им на фронте под вражескими пулями вовсе ни к чему...
Запасной полк — он и есть запасной, временное пристанище военного человека в военное время, — тоска зеленая для бывалого фронтовика, угодившего сюда после госпиталя, и суровая мачеха для новичка, человека почти гражданского, привыкшего если уж подчиняться, так своим желаниям и прихотям, а изредка воле родителей и школьных учителей... Фронтовикам вырываться отсюда удавалось легко и просто, потому что их быстренько забирали полномочные гонцы из действующих дивизий. А новичкам приходилось ждать, когда выйдет на переформировку в тыл какая-нибудь часть, поредевшая в боях. Изредка забирали некоторых девушек в тыловые канцелярии. И тут происходили настоящие баталии, потому что никто из них не хотел идти в тыловые заведения.
Но всему бывает конец.
Поздней осенью 1941 года красноармейца Екатерину Шевцову направили в дивизию, которая после тяжелых боев под Пулковскими высотами вышла в район Всеволожской на отдых и пополнение. В этой боевой дивизии, ставшей потом гвардейской, и служил ее будущий муж, тогда — политрук роты разведчиков. Во Всеволожской она только слышала о нем: о бесстрашном политруке ходили легенды, и дивизионная газета чуть ли не через номер писала о нем.
Кстати, еще во Всеволожской всегда расторопные газетчики каким-то образом пронюхали, что с пополнением прибыла в дивизию студентка Института журналистики, которую определили телефонисткой в стрелковый батальон. Газетчики сразу же предприняли самые энергичные ходы и действия, чтобы забрать красноармейца Екатерину Шевцову в редакцию. Комиссар и политотдел дивизии поддержали их, командование полка согласилось, хотя и со скрипом. А вот батальонное начальство, и особенно комиссар, решительно воспротивились. Но разве переспоришь старших начальников?
А когда черед наступил спросить саму телефонистку, она ответила решительным отказом:
— Как же буду писать о героях сражений, если сама пороху не нюхала и даже не слышала, как свистят пули? Вот побываю в боях, тогда видно будет...
И она осталась связисткой. Побывала со своим батальоном в нескольких тяжелых боях: и в колючем снегу поползала под пулями, и в болотной жиже при близких разрывах мин и снарядов полежала ничком, и молоденькую подружку свою, с которой близко сошлись за это короткое время, похоронила в солдатской могиле. Похоронила, поплакала горько и безутешно. Тут вспомнила, что писать может немножко, и решила: пусть не она одна, красноармеец Екатерина Шевцова, а вся гвардейская дивизия знает о ее подружке-связистке. И написала, какая это была добрая и отважная девушка, комсомолка из Ленинграда Надя Соколова.
Писала и плакала тут же, и многие строчки расплылись от ее слез. Так с мохнатыми строчками и отправила красноармеец Е. Шевцова в дивизионную газету свою первую фронтовую корреспонденцию с переднего края. Ее напечатали в ближайшем номере, и без единой поправки. Потом густо потекли в редакцию письма от солдат. Не просто письма, а жаркие клятвы жестоко мстить врагу за гибель славной девушки Нади Соколовой из Ленинграда. Многие из этих солдатских писем были напечатаны в газете в специальной подборке, а в центре этой подборки был помещен портрет миловидной улыбающейся девушки, которой жить бы да жить... Редакция по телефону попросила «товарища Шевцову» ответить через газету на эти многочисленные письма-клятвы. И это тоже было опубликовано без единой поправки.
А вскоре, в начале весны сорок второго года, в тесную землянку, где размещался батальонный узел связи, вошел пожилой старший политрук. Катюша в это время обучала новенькую телефонистку, прибывшую на место погибшей Нади Соколовой, и тоже ленинградку. Старший политрук с порога ткнул варежкой в сторону новенькой, женщины в годах:
— Красноармеец Екатерина Шевцова — это вы?
— Нет, почему же?.. Я вовсе не Шевцова, я Кулигина, — растерялась та и кивнула в сторону Катюши: Вот она, Шевцова. Я тут новенькая.
— О-очень приятно познакомиться. Я тут тоже новенький, малость поношенный правда. Старший политрук Степин, теперешний редактор газеты «Боевая слава».
Наверно, целую минуту он разглядывал Катюшу необидными отцовскими глазами:
— Так вон ты какая, красноармеец Екатерина Шевцова:
